«А Эдик обиделся и ушёл…» (по следам Эдуарда Лимонова)
Умер Эдуард Лимонов, крупнейший русский писатель последней четверти ХХ – первой четверти ХХI века.
Человек, повлиявший на литературный русский язык, не менее чем Бродский, с которым Лимонов соревновался в эмиграции – сначала проигрывал, ревновал, потом, после смерти Бродского, объявил себя победителем, и теперь, наконец, они сравнялись, или перенесли свой спор в другие пределы и измерения…
Он научил меня двум исключительно важным вещам: свободе и заниматься любовью.
Начну со второго. Был август месяц. От жары плавился асфальт. Ее звали Оля. Ей было девятнадцать, и она сидела голая на балконе гостиницы в городе Новая Каховка. Она была студенткой-архитектором из Харькова. Девочка неземной красоты – худая, похожая на чертёнка с гривой жёстко вьющихся волос, с внушительными сиськами и наглым, вызывающим, прямым, смеющимся взглядом бездонных тёмных глаз…
Мне было шестнадцать, я перешёл в 10 класс. Но я был новоиспеченный мастер спорта – меня прямо распирало от чувства собственной важности. Я приехал в эту самую Новую Каховку на спортивные сборы и соревнования. В тот день я шёл в столовую гостиницы обедать, увидел голую девушку на балконе и не мог отвести от неё взгляд.
Не заметил лестницу – упал, скатился вниз, разбил и ободрал всё, что можно разбить и ободрать. Она видела это – смотрела сверху и смеялась. Потом, накинув на голое тело халатик, она спустилась, нашла меня в холле гостиницы, где я пытался смыть кровь водопроводной водой, увела к себе в номер, промыла все мои ссадины и порезы перекисью водорода, заклеила лейкопластырем, сбросила халат, легла со мной в постель и спросила: знаю ли я на память какие-нибудь стихи? Я знал довольно много, я стал читать. Она возбуждалась, время от времени хватала мою ладонь и зажимала её между ногами, чтобы показать, какая она мокрая. В конце концов она стала сосать мой х.., пока он не отвердел. И мы начали трахаться…
Через неделю мы вместе уехали в Харьков. Жили в её квартире на улице Чайковского – родители были то ли в отпуске, то ли на даче. Я слушал её бесконечные рассказы о гениальном поэте Эдике, который теперь живёт в Москве, читал его стихи. Потом мы познакомились с его женой Аней, бывали у неё в книжном магазине, бухали с какими-то приблатнёнными корешами этого Эдика и его экзальтированными поклонницами и трахались, трахались, трахались… Такой ускоренный курс молодого бойца – кажется, всё, что я знаю о сексе, я узнал в том 1975 году, в августе месяце… Спасибо, тебе Эдик, ты вдохновил нас на эти безумные дни.
Потом я забыл про Лимонова лет на десять. Может быть, на двенадцать. Он вынырнул в моей жизни в горячее перестроечное время, когда журнал «Нева» опубликовал мой роман полумиллионным тиражом и кто-то из новых литературных приятелей дал мне почитать «Это я – Эдичка».
Сказать, что я был потрясён – ничего не сказать… Я был оглушён. Мы только начинали своё путешествие в мир свободы и называли это гласностью. Учились читать, складывая слова по складам, и мучительно рождали предложения. А он с лёгкостью необыкновенной достиг сверкающих вершин этой самой свободы и сумел её блестяще описать. Роман о любви поэта к своей собственной жене перевернул мою жизнь. И я решил: быть свободным – это единственный смысл и ценность жизни.
Позже я прочитал всю харьковскую трилогию целиком, одну из великих классический русских трилогий. Детство. Отрочество. Юность. Потом был «Дневник неудачника», отличные сухие, мускулистые рассказы, менее удачная «У нас была великая эпоха» и что-то ещё. И каждый раз я думал: это круто, вот так и надо. Надо плевать на все нормы и правила, прогибать жизнь под себя, воевать, не бояться смерти, побеждать.
Всегда побеждать!..
А потом, в конце 90-х, мы познакомились. И выяснилось, что Наташа Медведева, в то время его официальная жена, о которой Лимонов написал книгу «Укрощение тигра в Париже», это та самая Наташа Медведева, с которой мы стояли в 1978 году на набережной Фонтанки светлой летней ночью, ели мороженное, и я не решился пригласить её подняться ко мне – она была слишком красивая и встречалась в основном со взрослыми мужиками…
Наташа вместе с Боровом выступала на пятнадцатилетии «Лимбус Пресс» за три месяца до того, как умерла от овердозы.
А Эдуард Вениаминович Лимонов сидел в это время в тюрьме. Я писал и подписывал петиции в его защиту, финансово помогал его адвокату Беляку… Лимонов уже был «мой» автор, начал печататься у нас в «Лимбус Пресс», где в итоге выпустил одиннадцать книг.
Вот сейчас вспомнился забавный эпизод: я пришёл к нему, кажется, в Калошин переулок на Старом Арбате, где он снимал квартиру, и принёс десять тысяч долларов – аванс за первую «Книгу мёртвых». Охранник НБП, весь в чёрном, проводил меня в кухню, где лидер партии усердно трудился над воспоминаниями о своих умерших друзьях и знакомых. Перед ним стоял стакан, полный дешёвых шариковых ручек; Лимонов, не переставая писать, бросил быстрый взгляд на белый конверт с прозрачным окошком – он явно был увлечён историей, которую увековечивал в тот момент, – кивнул мне, мол, спасибо, и я заметил, что ручка в его пальцах стала писать быстрее.
Потом ещё много чего было. Много встреч, много разговоров, много девушек с ним приходило к нам домой – Лимонов любил бывать дома у нас со Светланой, кормили всегда вкусно, было много хорошей выпивки и интересных людей. Он был пунктуален – звонил в дверной звонок минута в минуту. Не уходил, пока на столе оставалась еда – однажды плов ему разогревали три раза… Иногда говорили про политику. Но как-то вяло. Ему было неинтересно говорить об этом со мной, а мне с ним… Я смеялся: «Эдуард Вениаминович, взяв Крым, Путин отобрал у Вас политическую повестку…» Потом Лимонов решил поехать в Донбасс, но у него были ограничения на выезд из-за долга по иску Лужкова. Я через знакомых приставов снял ему эти ограничения, и он поехал в Донбасс – вернулся счастливый, искренне благодарил.
Я всегда был и буду благодарен Эдуарду Вениаминовичу Лимонову за то, что в середине 70-х он, пусть и не на прямую, научил меня сексу, а в середине 80-х подарил мне ослепительное чувство свободы – творческой и человеческой.
Сегодня Лимонов шагнул от нас в вечность, как будто обиделся на наше мелкое время и ушёл. И не вернётся назад…
Но он навсегда останется на главной полке русской литературы. И в моей душе.
Константин Тублин