Иногда аннотации к книгам служат авторам дурную службу. Медвежью услугу. Вот это всё.

Выбирая кого из лонг-листа прочитать последним, я решила довериться комментарию номинатора и аннотации и выбрала книгу «Стеклянный человек» Валерия Печейкина.

А потом долго и тщетно пыталась найти в тексте хоть малейший намёк на обещанных мне Достоевского, Ильфа, Петрова и Булгакова. Довлатова я, простите, не люблю, но даже его не стоило упоминать всуе. Чехов! Они прямо так и написали — «Чехов»! Ладно, его обещают в предыдущий книге. Вопрос с Чеховым предлагаю закрыть.

Да даже на классный фейсбучный пост этот «стендап свободного человека» не тянет. Это сборник просто потрясающих по своей бессмысленности рассказов. Если бы я наткнулась на такую очевидную пустышку в блоге модника лайфстайл-блогера, это возможно было бы оправдано хотя бы красивой фотографией. Но здесь-то почему мне должно быть интересно с кем не сфотографировался автор на какой-то премии? Или миллионы его бытовых мелких неурядиц с икеей, супермаркетами, пароварками…

И по мере чтения выяснилось, что моё мнение не новое и оригинальное.
Похоже, Валерий его уже неоднократно слышал:

«Я тогда написал в фейсбуке, что у меня выходит книга. И через 0,5 секунды появился коммент: «Спасибо, но вашего бреда хватает и здесь». Если бы коммент появился хотя бы вторым, хотя бы через 5 секунд… Но это была первая и мгновенная реакция. Я очень обиделся. И удалил. Получается, я задушил свободу слова? Получается, так.»

Ну, ничего, зато пусть теперь моя рецензия останется в веках.

Ну и занудство это фирменное тоже объяснилось — автор не пьёт и продолжительно не советует пить читателю.
Ну ладно это шутка. А вот что правда.

Я как-то писала на сайте Нацбеста в одном из прошлых сезонов, что каждый писатель должен перед тем, как начать писать — спросить себя: а точно ли оно того стоит? Или всё-таки не надо плодить сущности?
Я вот каждый раз спрашиваю себя об этом перед тем, как вынести свои размышление во внешний мир. А уж тем более выкладывать в публичный доступ.

А вот Печейкин по всей видимости такими вопросами не заморачивается. Он просто транслирует весь внутренний ни капли не остроумный монолог, который вертится у него в голове. И иногда это такая бестолковая чушь, что просто не верится, что это кто-то ещё и опубликовать на бумаге решил.

Мне бы такое даже в мой крошечный телеграм-канал было бы стыдно запостить.

А люди этим делятся на полном серьёзе. Ещё и на премии номинируют. Поразительно.

В Википедии сказано, что Валерий Печейкин драматург, сценарист, журналист и педагог. Само собой, эти четыре ипостаси, помноженные друг на друга, делают жизнь автора «Стеклянного человека» яркой и насыщенной. И вот он решил, наконец, выступить как писатель. Сложилось впечатление, что Печейкину стало обидно: уж очень много жизненного материала остается за кулисами актерства. Почему бы не выдать его в качестве книги? Нет причин сказать «нет».

Печейкин справедливо разбил материал на разделы — «Детский ад», «Я в искусстве», «Бытописание» и т. д. Внутри каждого из них по нескольку тематических историй из жизни автора. И новейшая, и ветхая российская критика периодически кричит литераторам, чтобы прекратили вращать Вселенную вокруг себя. Где большие смыслы?! Где мировые проблемы?! Где выход из ада обыденности?! Однако слышат не все. Вообще никто. Не хотят слышать, хотят славы, окаянные. А раз так, то…

В оптику Валерия Печейкина попадает все и сразу. И это без преувеличения. Он пишет о первом сентября, о коробке из «Икеи», о кошках, о салате «оливье», о Путине. И это поразительным образом делает текст одинаково отстраненным от автора и от читателя, такой вот парадокс. Словно все это видится сквозь толстое стекло, из которого создано громадное тело стеклянного человека-гомункула. Стойкое ощущение — Валерий Печейкин за 37 лет жизни так и не смог по-настоящему влюбиться хотя бы во что-что. Все одинаково грустно, одинаково весело, одинаково амбивалентно — грешники, которые «вечность проводят в пустой морозилке», Лукашенко, который «говорит, что устал от волны абьюза», и даже то, что «меня сегодня назвали дураком, мудаком, демагогом, психом, мужиком в климаксе…».

Тексты Печейкина созданы на стыке fiction и non-fiction. Они как калейдоскоп, через который смотришь на винегрет. Есть что-то вроде стендапов, есть зарисовки, имеются лирические отступления, жизненные юморески, курьезы. До «Случаев» Хармса здесь далеко — нет в этом юморе подлинной жизненной драмы. Зато есть что-то близкое к короткой прозе Зощенко. Но тоже без погружения.

Однако безусловно сильной стороной Печейкина я считаю остроумие — довольно редкое качество в современной прозе. Вот эта его «необязательность всего» компенсируется   меткими бросками слов, едкими замечаниями, вплетенными в вызывающую неполиткорректность и стёб.  И, само собой, отмечу эрудицию. Печейкин пользуется ею мастерски, часто с иронией:

«Я хотел сесть в вагон и включить вторую часть симфонии, написанную на слова юной Хелены Блажусяк. Она буквально выцарапала их на стене гестаповской тюрьмы в Закопане. Включить и смотреть на пустоглазых соседей. А потом, уже в «Мираторге», слушать вторую часть фортепианного концерта Томаса Адеса». Томас Адес и «Мираторг» вместе — в этом весь Печейкин.

В общем, автор говорит нам: «Ребята, расслабьтесь. В жизни нет ничего серьезного, все фарс и хохма». И с этим есть проблема: если б Валерий Печейкин один это провозглашал. А то ведь через книгу такое. Я понимаю, что он не виноват, и за других отвечать абсурдно, но, честно, надоедает. Хочется, наконец, понять в каком кипятке варится сердце автора и человека. Хочется жизни, огня. Вот это вот все уже и правда обрыдло:

«И я решил отказаться от хуавея. Но ровно в этот момент сайт сломался. По телефону — робот, который за все извиняется и бросает трубку. В чате — только по техвопросам. Но я настойчив, как Навальный! Я дописался до оператора». Вот зачем это?.. Непонятно.

Близимся к итогу. Самое ценное, что я нашел в сборнике, это финальная вещь — пьеса «Россия, вперед!» (только не путайте с полуфантастическим расследованием Олега Кашина «Роисся вперде!»). Поначалу пьеса шокирует, но потом ты вспоминаешь, что уже не в 2000-м году, когда сорокинское «Голубое сало» раздробило страну на тех и этих, ясно показав тем, что да, так и об этом можно писать книги.  В тексте хватает экскрементов и испражнений, но все это в комедийном жанре, а потому плохого запаха я не почувствовал. Зато откровенно порадовался стёбным метафорам рождения/смерти. Однако спойлерить не буду. Сами почитаете или сходите на спектакль. Я бы сходил. Надеюсь, автор пришлет контрамарку.

В окончании моего пристрастного разбора повеселю вас. Приведу наиболее удачные, с моей точки зрения,

АФОРИЗМЫ СТЕКЛЯННОГО ЧЕЛОВЕКА

«Оливье — это мысль, выраженная салатом»

«Владимир Вольфович, как известно, любит молодежь»

«Нация — это зарплата» 

«Они про митинг Нав-го»

«Если за товаром нет очереди — кому он нужен?»

«И все скосо*бились»

«Два бородатых гея бегут трусцой»

«У тебя не найдется для меня чистых трусов?»

«Диана Шурыгина была вдохновляющим примером»

«Ковид вообще сильно ударил по гомофобному апокалипсису»

«Они сидят, слипшись в комок любви»

«Если вы когда-нибудь были в районе Беляево, то знаете, как выглядит зло, застывшее в камне»

Печейкин долгое время считал меня мужиком и зазывал на дебют. Я отнекивался — мол, куда мне, я старый, некрасивый, в Липки и так уже ездил. Ну, там в книге будет про Липки – «Как я спал с критиком».

Потом мы с Валерием поругались. Любители Русского Мира залили на ютуб ролик «Я покупаю у русских». В нем они инструктировали белых, как вызвать другое такси, если за рулем мигрант. Валерий осудил. Я напомнил о бедственном положении женщин в исламском мире и сказал, что нужно обезопасить русских феминисток от таксиной угрозы. Печейкин долго объяснял, что я расист, а таксисты не такие. В тот же день какой-то мигрант из яндекс-такси начал фапать на молодую клиентку, которую вез в аэропорт. Валерий неохотно признал, что вата победила, и с тех пор ватный критик стал реже комментировать его посты. Но от этого они не стали менее смешными.

Мы живем в непростое время. Каждый считает своим долгом обозначить свою политическую позицию по Украине. Печейкин тоже обозначил:

«Когда меня спросят «Что ты делал во время войны?», я отвечу: «Я публиковал мемы». Меня спросят: «Ты публиковал котов, когда гибли люди?» Я отвечу: «Я публиковал котов, чтобы радовать живых». Обе стороны будут тащить меня на свой праведный суд. «Он публиковал котов, когда…!» Я не знаю, будет ли на этом суде последнее слово. Судя по всему, его уже нет. Все слова сейчас звучат как последние. Но если у меня будет возможность, я отвечу так: «Мои мемы, мои коты — это моя политическая позиция. Я делал это до военных действий. Я делал это во время военных действий. И, если смогу, буду делать после. Почему? Потому что смех это обезболивающее. Анальгин души, когда она горит. Во время приступа страха я употребляю кота. Иногда собаку: померанского шпица, сиба-ину, той-пуделя».

В книге не только про котов и сиба-ину, там еще про детишек, Лукашенко, питерцев, москвичей, зумеров, курильщиков, дезодоранты Жириновского, котенка и цыпленка, модное место «Кококо» в Новой Голландии. Так что, пока ваши украинские коллеги пытаются сыграть в «Апекс» ИРЛ под разрывы снарядов, бегая по улицам со свежевыданным стволом и гранатой, вы можете смело читать Печейкина. Он плохого не посоветует. (Ну, если не считать того облажания с порочным таксистом.) О чем книга? Обо всем и ни о чем. Зарисовки, немного драматургии. Пару часов комфортного самоощущения вместо грызни в фейсбуке и гнилого пафоса я гарантирую. «Помни о смерти, но не драматизируй, — как бы говорит нам эта книга». Все, идите за «Стеклянным человеком», пока книжные не закрылись.

Единственное, что может вас насторожить – это модный «блёрб» от Гузель Яхиной (тьфу, слово-то какое!). «Печейкин — замечательный драматург, человек с блистательным чувством юмора, которого мне повезло узнать лично». Понятно, что на фоне плакальщицы Гузель любой школьник с подушкой-пердушкой покажется Жванецким. Не обращайте внимания.

По традиции – пара актуальных цитат.

«К великому сожалению, национализм, как и  всякое зло, не может быть локализован. Например, националисты только русские или белые. Увы, нет. Гуманизм — это равенство. Зло принадлежит всем. Нас не объединило добро, но мы очень похожи в ненависти. Черные такие же идиоты, как и белые. Все равны в глупости. Здесь мы настоящие — м-ы».

«Вы тоже революционер. Вы каждый день боретесь за какой-то маленький кусочек быта. За кафе, химчистку, фильтр воды. Если у вас нет эмпатии к политической борьбе, переведите ее на свой язык. Просто скажите: эти люди ведут борьбу за раф на кокосовом молоке. Так норм?»

«Зачем же я живу, Господи? А в ответ только: кококо».

Месседжеры, соцсети и аудиокниги сильно размыли грань между устным и письменным. Скажем, раньше, когда издавались сборники анекдотов, всё равно было ясно, что анекдот остаётся устным жанром. А теперь? Кто-то уже издаёт отдельной книгой свои тексты из фейсбука, и, вероятно, недалёк тот час, когда под одной обложкой станут публиковать и свои комментарии (не пропадать же добру).

Тексты из сборника «Стеклянный человек» находятся на грани устного и письменного — они оформлены по правилам письменности (построение предложений и абзацев), но обращены к слушателям, а не читателям. Их нельзя назвать в полном смысле слова художественными рассказами (тем более, что многие представляют из себя зарисовки) — с драматическим конфликтом и развязкой. Это, скорей, случаи из жизни, призванные рассмешить. К литературе их приближает не столько уверенный стиль, сколько единый образ рассказчика — миллениал, который ездит на метро, закупается продуктами в «Пятёрочке» и регулярно попадает в курьёзные, абсурдные и просто комические ситуации. Рассказчика зовут Виктор Печейкин — автор оставляет между собой и своим персонажем минимальный зазор, хотя понятно, что разница между ними всё же есть. В миниатюрах Печейкина представлена, так сказать, эстрадная сторона авторской личности — неизбежно упрощённая и даже (с учётом жанра) утрированная.

Но у юмористического нон-фикшн (назовём это так) есть и слабая сторона — он быстро приедается. Юмор — сфера весьма технологичная, с более-менее ограниченным числом приёмов. Тот, кто постоянно упражняется в остроумии, рано или поздно, в зависимости от личных способностей, завоёвывает реноме шутника — отменного или неплохого. В эстрадном юморе работа идёт на уровне одной остроумной фразы, ради которой пишется ещё с десяток обычных фраз. В редких случаях остроты могут приобрести всенародную славу — как бывало с иными афоризмами Жванецкого — но при тяге современного общества к разного рода приколам они чаще всего забываются через минуту после того, как отзвучал смех. Валерия Печейкина можно назвать «Жванецким наших дней» — с тем же основанием, с каким, например, Семёна Слепакова объявить «современным Высоцким». Если «современность» рассматривать, как достоинство, тогда всё окей. Если же нет, то получается «за неимением лучшего» (других Валериев Печейкиных у Валерия Печейкина для нас нет).

При этом суть любой технологии заключается в предсказуемости результата — в том, чтобы избежать брака на конвейере, а не для создания шедевров. Закономерно, что сборник «Стеклянный человек» получился очень ровным, что редко или почти никогда не случается со сборниками отечественной прозы. Здесь нельзя сказать: «Вот тут, парень, ты дал жару, а вот тут сплоховал» — всё качественно отделано, всё профессионально. Однако эта ровность порождает и скуку: хотя книга разбита на тематические разделы — «Политика», «Секс», «Москва» и т.д. — авторский взгляд на нашу действительность после прочтения 10-15 миниатюр становится понятен и ожидаем. Чем дальше читаешь, тем меньше приобретаешь. Точно так же перед очередным выпуском «КВН» можно заранее быть уверенным, что игроки на сцене станут призывать друг друга собраться для достижения победы, отпускать подобострастные шутки в адрес Маслякова и петь оды «Клубу весёлых и находчивых».

Валерий Печейкин — человек несомненно литературно одарённый. После прочтения рассказа о том, как его исключили из Литературного института, я, признаться, испытал некоторую неловкость за альма матер. Но дойдя до пьесы «Россия, вперёд!» — а именно ею завершается сборник «Стеклянный человек» — я уже удивился, зачем автор вообще в него поступал. В самом деле: если ты выбрал своим поприщем анти-литературу, то зачем тебе Литературный институт? Традиционно художественную литературу называют изящной словесностью, чья цель заключена в формуле «Сейте разумное, доброе, вечное». Печейкин-драматург сеет абсурдное, мерзкое, сиюминутное. Вся пьеса построена на приёме «наоборот». Как и многие авангардисты, автор не может не затронуть тему естественных испражнений — только его персонажи не выводят их наружу, а всасывают в себя. Умершие у него восстают и возвращаются домой с рассказами об аде, а новое поколение призвано не умереть, а вернуться в чрева матерей. Я бы удивился, если бы подобное произведение обошлось без богохульства, и оно там, разумеется, присутствует. Можно было бы напомнить Валерию Печейкину об ответственности каждого пишущего, но не уверен, что он в принципе поймёт, о чём речь — ведь смех так хорошо монетизируется…

Протокол

литературного освидетельствования

г. Москва                                                  23.02.2022 

Освидетельствование начато: 10.00

Освидетельствование окончено: толком не окончено.

Узнав мнение издателя о том, что книга литератора и драматурга Печейкина «Стеклянный человек» является интеллектуальным стендапом, я, литследователь Петров, присутствии понятых: Конфеткина и Котлеткина,

а также специалиста, литературного критика Тараканова, произвел освидетельствование означенного произведения на предмет наличия в нем признаков юмора и оригинального взгляда на жизнь.

Установлено, что книга представляет собой кучу небольших текстов, идентифицируемых издателем, как необычные наблюдения. Имеется кочующий из миниатюры в миниатюру герой – литератор и драматург Печейкин, смахивающий на персонажа советского мультфильма «Великолепный Гоша». Мультяшный Гоша, напомню, наблюдал жизнь, мечтал о чем-то высоком и мнил себя кем-то великим. Наш герой пялится на людей в YouTube, очередях супермаркета, ресторанах, ощущая себя большим шутником и философом.

… Выявление признаков юмора происходило посредством чтения текста вслух. Следователь старался, отчаянно интонировал и даже подражал голосам политических деятелей прошлого и настоящего, но рассмешить публику не получалось.  

«Знаете, – предположил критик Тараканов, – не всякий стендап – «гы-гы». Мы можем иметь дело с интеллектуальной, остросоциальной сатирой. Попробуем взглянуть на объект с этой стороны».

Попробовали. Обратились к миниатюре «Хороший дефицит». Печейкин в ней констатирует следующее.

 Вакцина «Спутник V», – балагурит автор, – главный провал отечественной пропаганды. Вакцину предлагали населению неправильно. Нужно было сказать: только для депутатов, дефицит, и тогда обеспокоенный народ ломанулся бы за ней, выстроился в очереди и поголовно привился.

Оценивая актуальность и оригинальность данной хохмы, понятой Конфеткин отметил, что слышал такую же год назад от тещи, а понятой Котлеткин признался, что – от жены.

«Подобное новаторское предложение, – задумчиво произнес критик Тараканов, – звучало, кажется, из уст Шендеровича на радио «Эхо Москвы».

Придя к выводу, что исследуемая шутка обладает третьей степенью свежести, было принято решение оценивать тексты Печейкина, как философские.

Миниатюра «Оливье и вечность». Печейкин кушает салат оливье и думает, что его разрешил есть бог. Оливье, полагает Печейкин, думает о нас.

«Ваши выводы?» – обратился следователь к аудитории.

Конфеткин, сверкнув очами, по-ученически поднял руку.

«Если салат думает о нас, значит, он живой! – выкрикнул понятой. – И его есть нельзя!»

«Именно! Иначе он съест нас!» – поддержал коллегу Котлеткин.

В процессе обсуждения дальнейших миниатюр, где литератор и драматург Печейкин испытывает нежные чувства то к таксисту, то к к омоновцу, то к помощнику Жириновского, то к себе, заявляя: «Я не катышек, я – солнышко», понятые выступили с неожиданной инициативой. Они заявили, что у них жизненных впечатлений тоже «выше крыши», почему бы им не написать книгу в жанре «что вижу, то пою» и не издать ее? На что критик Тараканов тактично заметил:

«Вряд ли это возможно, товарищи. Господин Печейкин – драматург и литератор. Он – работник «Гоголь центра», «Культурного центра им. Вознесенского», преподаватель Creative Writing School, у него актуальные сексуальные ориентиры. А Вы? Конфеткин – рядовой работник кондитерской промышленности, Котлеткин, – мясной. Да, и с ориентацией у вас, ребята …»

Здесь понятой Конфеткин ухватил понятого Котлеткина за талию.

«Это легко поправить!» – пообещал он.

«Нет, нет, нет!» – замахал руками критик.

 Освидетельствование решили немедленно прекратить, а оставшиеся вопросы критик Тараканов предложил адресовать редактору книги – Селивановой.

Понятые подписывать протокол отказались. Обиделись.

Протокол составил                                                                           Петров

Валера Печйкин — или Валерочка, как он себя называет, упражняясь в остроумии на страницах соцсетей — искрометно талантливый, ироничный и тонко мыслящий человек. С ним приятно поболтать на отвлеченные темы, и даже вступить в политческую дискуссию (не совсем всерьез, разумееся, ибо Валерочка не Юля Ауг, он считывает даже вуалевидный троллинг и отвечает на том же языке).

Но то, что здорово и весело в жанре открытого дневника и фейсбучных заметок, в формате книги оборачивается монотонным шуткованием с набором нехитрых приемчиков, и это быстро утомляет.

Главное, все это ты уже читал — почти слово в слово — в меннипеях Упыря Лихого, в бомбических сатирах Наташи Романовой и в Фейсбучике самого Валерочки. И каламбуры типа «Детский ад», и неизбежное в данной повестке внимание к порочной стороне человеческой натуры, и тема гомосексуализма, которая с древних времен является неиссякаемым источником юмора, и широкое применение молодежного сленга, слегка заветренного, но еще вполне пригодного к продаже. 

«Поначалу ничего прикольного мы в  музее не увидели. Было фуфлыжно, как в  поликлинике. Подошли к триптиху «Инфекция». Плакат про ОРВИ, плакат про кишечную хрень и плакат про СПИД. У последнего подзаголовок «Инфекции, передающиеся половым путем». Про некоторых в школе говорили, что они ходят этим путем с  пяти лет. Было заметно, что все три плаката рисовал один мусульманский художник, которому было ссыкотно изображать человека, поэтому он изображал не людей, а какую-то хрень».

Понятно, что у такой книги всегда найдутся свои поклонники — Валерочку любят дяди и тети из всяких драматургических и литературных премий, и любовь эта имеет достаточно оснований. Но все же назвать эту книгу «роскошным интеллектуальным стендапом, темой для которого становится сама жизнь» — как значится в аннотации — слишком большой аванс. Если уж говорить о роскоши, этот текст скорее напоминает наряды Филиппа — много блеска, лоска, даже самоиронии, но ты не можешь избавиться от чувства, что на твоих глазах человек превратился в цирковую лошадь и несказанно этому рад.

Валерочка как в том анекдоте — сует нам, дуракам, в руки хрен стеклянный, чтоб  поглядеть, как мы его уроним, и сколько звона, блеску, шума произведет эта нехитрая шутка.

На Валерия Печейкина я подписана в фейсбуке, поэтому его книга «Стеклянный человек» меня заинтересовала. Но начав читать, я обнаружила, что сборник состоит из компиляции постов и одной странной пьесы. Зачем читать еще раз? Зачем вообще печатать посты на бумаге? Я закрыла книгу. Но потом случились известные события, я решила отвлечься и поняла, что со «Стеклянным человеком» не все так просто, как мне показалось изначально.

Рассказы Валерия Печейкина по большей части представляют из себя короткие заметки. Как он живет, в какой магазин ходит, что ест. Одним словом, модный сегодня автофикшн. Много написано про однополые отношения. Целых четыре рассказа посвящены наушникам. Есть рассказ о сантехнике, который что-то чинил в квартире, еще один о плотнике, который изготавливал стеллаж. О комнатном растении. О переходнике из ОБИ. Много-много дробных сюжетов- наблюдений из жизни автора.

Например:

«Накануне я вышел из «Гоголь-центра» и обнаружил, что мои старые наушники разрядились. Я вынул проводные, переходник type-c/mini jack, но он упал на землю и — ровно в решетку ливневки. Плюх. Так на 40 минут дороги домой я остался без музыки. Сорок минут вечного ужаса».

Или

«…я вчера съел пончик по-тбилисски, из-за чего во мне не поместилась 8-я хинкалина и 1/5 аджарской лодочки. Я до сих пор чувствую их, когда поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть, что за окном. А за окном — так себе».

Или

«Я хотел уже купить пшикалку за 300 рублей. Но случилось это — я увидел, что на сайте «Икеи» есть за 59 рублей. Зовут Томат, сделан в Чехии. И он идеален, как сын маминой подруги».

Или вот такой интересный «новаторский» вывод, после которого хочется спросить: Really?

«Брак уже давно не хозяйственное объединение. Люди вступают в него, когда влюбляются. Трагедия начинается там, когда ты должен вступить в брак с тем, кого не любишь, или не можешь вступить в брак с тем, кого любишь. Вся мировая литература об этом».

Но способность автора к саморефлексии поражает. Даже, признаюсь, вызывает некоторую зависть. Не каждому дано так подробно осмыслить поход в магазин или встречу с соседом. Для кого-то это просто поход в магазин, а для Валерия — тема для поста рассказа. Есть, конечно, такая мысль: какую следующую книгу выпустит автор, если в эту вошла, кажется, вся его жизнь, все записи в Эверноте? Но поживем — увидим.

Неоспоримое достоинство авторского стиля Печейкина — чувство юмора и способность практически в любой ситуации усмотреть парадокс, вывести забавную метафору и подвести какое угодно утверждение под выбранную автором базу. Он как фокусник жонглирует аргументами, делает пассы руками и на глазах у изумленной публики выдает искрометное утверждение. И только когда вчитываешься внимательно — задумываешься: интересно, почему это у Печейкина получилось два плюс два равно пять? Почему круглое равно зеленому? Но это уже неважно. Эффект достигнут, это ли не главное?

После прочтения создается впечатление что читатель знает про Печейкина все или почти все. Безобидный миллениал, который слушает музыку, ходит в «Пятерочку» и строчит пьесы. Но это не так. Печейкин непрост. Этот человек знал, что… Нет, не так. ОН ЗНАЛ… что нам всем отключат фейсбук, и поэтому заблаговременно выпустил свои посты рассказы в Инспирии.

После чтения сборника Валерия Печейкина «Стеклянный человек» не остаётся ничего. В нём рассказы и пьеса «Россия, вперёд». Рассказы плохие, пьеса чуть хуже. Но здесь рождаются некоторые варианты, за которые можно спрятаться. «Проза известного драматурга» или «Пьеса начинающего прозаика». Рассказами помещённые тексты назвать трудно. В пока ещё живом Фейсбуке такого добра – как за баней окрестностей.

Сто с лишним лет тому назад кто-то удачно назвал прозу Кузмина пришепётывающей. На фоне творений Печейкина романы и рассказы Михаила Алексеевича – «Записки о Галльской войне» – суровые и лаконичные с барабанным рокотом вдалеке. Автор с иронией описывает себя и свою жизнь. Ирония как бы. Автор ещё более «как бы».

«Я шел за складной расческой. Накануне я нашел такую на «Озоне» за 357 рублей.

«А вы не охренели?» — сказал я. И нашел точно такую же за 75 рублей в магазине возле «Курской». Туда я и шел».

Ну, или в гостях героя одарили салатиком оливье. И он им хрумкает, вглядываясь в звёзды и размышляя о том, как они далеки. Нет, впрочем, это Паскаль. У нас оливье и попытка что-то сказать о звёздах. И снова салатики. Оливье чуть побольше, чем звезд. Видимо, при некотором смещении через расчёсочки и салатик, должно проглядывать нечто настоящее. До метафизической дрожи. Тут всё зависит от готовности почувствовать. Настрой. Чаёк. Пледик. Но дрожи нет. Скорее всего, пледик виноват. Попробуйте ещё раз.

Иногда низовая гастрономия соединяется с шокирующими, волнующими деталями:

«Лет пять назад я зашел ночью в торговый центр на Беговой. Купил паэлью со скидкой и пошел к кассе. На моем пути вырос парень, который обратился ко мне:

«Молодой человек…» Я подумал: о нет, он хочет паэлью. Но вдруг он сказал: «Можно вас обнять?» Сказать, что я был в замешательстве, — ничего не сказать. Холод сковал меня, как паэлью. Парень, увидев ужас на моем лице, быстро объяснил: он начинающий актер, и ему дали такое задание — пообнимать незнакомых людей. Я согласился, но обнимал его одной левой рукой, а правой держал за спиной свою заморозку — я до последнего был уверен, что он хочет ее забрать. Но нет. Обнял, ушел. В общем, каддл-вечеринки — это по-настоящему. Только объятия, «нельзя сексуализировать контакты», трогать писюн, сисюн».

Желание купить еду со скидкой – одобряю. Тем более, в наше неспокойное историческое время. Молодец, Валера! А вот составлять слова в таком порядке – категорически нет. Тут и война не спишет.

В подобных прозаических сочинениях ценится умение дать деталь. Среди необязательной болтовни вспыхивает образ, неожиданная подробность, стягивающая  предложения в текст. Печейкин пытается. У Печейкина не получается. Не трогает ни воображение, ни сисюн с писюном. Мы сочувствуем Валере:

«Зашел с друзьями в кафе, а там фотосессия. Снимают печенье. Да, печенье. Оно лежит в лайтбоксе, как Байден на трапе.

Я смотрю на него и думаю: даже у печенья есть фотосессия, а у Печейкина нет. Я всегда хотел как Чехов: сидеть в Ницце, чтобы Браз приехал ко мне писать портрет, а я потом еще и выпендривался: нос такой, будто нанюхался чесноку».

Здесь таким щелчком должны были стать «печенье в лайтбоксе, как Байден на трапе». Но не щёлкнуло, нет зримого образа. Получается как-то глупо и неинтересно. С отчаяния можно и чесночка нюхнуть, лучком закинуться, пустить «Жигулёвское» по венам.

Иногда автор пытается рассказать историю. В буквальном смысле слова. При этом благодарит редактора Storytel Сергея Верескова за помощь в работе над текстами. Тут двойственное чувство. Или Вересков крепкий профессионал, сделавший безнадёжный текст умеренно плохим, или завистник неожиданно проснувшегося таланта Валерия, намеренно запоровший нормальные тексты. Верю в редакторов замечательного Storytel, склоняюсь к первому варианту. Наверное, в других руках здесь могло что-то получиться. Автора выгнали за вольнодумство с Высших литературных курсов, кто-то упоролся во время спектакля автора (так себе реклама для драматургии Валерия П.), вялая гулянка в Липках. Многословно и бедно одновременно. Это нужно уметь. Всё как обещано в аннотации: «роскошный интеллектуальный стендап» с неожиданным пояснением: «Достоевский времён «Бесов» или Ильф и Петров вкупе с Булгаковым». Почему забыли помянуть Данте, указать на связь с Рильке?  С другой стороны, подобная реклама может спасти потенциального читателя. Я вас предупредил.

Фильм, точнее, книгу — можно смотреть-читать с любого места, абзаца. По диагонали. Без разницы.

Блоговый, дневниковый формат. Вполне компактный. С кинематографическо-сюжетным пробросом. И неспроста. В. Печейкин — известный искусствовед, преподаватель, сценарист.

С первых слов, фраз — лёгкий быстрый язык. Обалденно острый юмор. Достойный всяческих похвал зарытой в глубоких недрах меня — тени великого Жванецкого.

Сценарный период — вся жизнь.

Воспоминания перемежаются шутейными приколами, капустниками. От психо-невропатологии — до философской рефлексии жизни. Без нудятины и хмурых детских травм. Приправленных страхом «безматерщинного» отрочества.

В некотором смысле пред нами живые аллюзии: консервы. Собранные воедино за много-много лет. Я такие же пишу. Называю их анекдотами-небылицами. Тоже давно коплю-строчу.

Ручаюсь, добрые Печейкинские друзья с удовольствие прочитают и поржут над весёлыми происшествиями прошлого. Совместными путешествиями. А в конце книжки — возликуют от прикольно-юморного комедийного сценария — ухохочешься прям! Там, в книге, поистине сонмы интересных вещей.

Один вопрос: при чём тут Национальный бестселлер?

Я, бесспорно, не знаю механизма принятия текстов на конкурс. Посему спрошу так, чисто в пустоту. Чтобы никого не обидеть.

Ребята, на хрена вы понабрали на всероссийское состязание бестселлеров(!) всяких радостных, и не очень, — пародийных и нет: — рассказиков про двор-деревню-кроликов-пёсиков, курево-алкоголь, школу-институт, взросление, армию и… В том числе и неумолимое тяготение мужЫков к своему неизменно мужЫцкому полу, а? На фига?

Стопроцентов уверен: где-то там — за моим родным прекрасным МКАДом. За чудно-старинными московскими улочками — с поплывшей в Тихий океан изразцово-узбекской плиткой — незаслуженно-неприкаянно остались, нервно затягиваясь, пишущие провинциальные чуваки. Далеко не дураки. Действительно владеющие пером. Как и пушкинским, в творческой невменяемости, угаром бешеной страсти. Реально достойные крупной беллетристической Премии.

Не конкурса районных горняков-скалолазов. Не школьных потешных баек-сочинений для пятиклашек. И даже не чудных комедийных сценариев! — для гнесинско-режиссёрских узко-специалистов.

А — именно премии бестселлера. Best-Seller.

Именно: лучшего в России продавца беляевского «воздуха». Воздуха безграничной Свободы с большой буквы. Правды — с заглавной. Неимоверной выдумки. Невероятных приключений на грани фола. И чувств, бьющих тебя изнутри, бросающих в озноб. Бросающих в пот. Выворачивающих душу к чертям собачьим наизнанку… (Разошёлся чё-то.)

Понимаете?