Несмотря на аннотацию романа Сергея Лебеденко, мне казалось невозможным — нет, правда невозможным, — что бОльшая часть действия «(не)свободы» будет происходить в залах судов. Что все герои книги так или иначе будут связаны с судебной системой. Но я ошибалась: это действительно крупный текст, посвященный только и исключительно третьей ветви власти и особенностям ее функционирования в современных политических условиях.

В этом уникальность «(не)свободы». И в том же ее проблематичность.

—С утра в редакции, потом по судам. Ну, или наоборот. От суда зависит.

— Интересно.

— На самом деле — не очень, — пожал плечами Олег. — Ездишь в разные места, долго ждешь, потом пишешь про то, что увидел. Ничего особенного.

Саша усмехнулась.

— Ты будто о какой-то бухгалтерии говоришь, а не о судах. Как чувак из департамента какого-нибудь о своем офисе, корпоративной почте и рыбках в аквариуме.

— Но это правда! Суды практически всегда одинаковые.

— Люди-то — разные; хоть и мрази. — Саша снисходительно улыбнулась одними губами.

Сами герои романа, находящиеся внутри судебной системы, подчеркивают ее шаблонность. Судебные процессы мало кому понятны, заседания малоинтересны, а приговоры — как бы крамольно это ни звучало — навевают скуку. Да, многие из них оказываются решающими для человека, но форма оглашения этого решения такова, что глубину трагедии понять смогут немногие. Те, кто близко, да самые терпеливые.

Вот, например, герои приведенного выше диалога: выпускник юрфака, журналист и общественный защитник Олег Руцкой и Саша Шпак, дочь подсудимого, обвиненного в нападении на представителя власти. Они знакомятся на суде над отцом Саши, у которого рак второй стадии, а его все равно отправляют сначала в СИЗО, потом в колонию — а не в больницу. И эту трагедию можно понять, только терпеливо разобравшись в нюансах дела Шпака, — что происходит совсем не сразу.

Судебная система закрыта и зарегулирована, и функцию своеобразных ее ворот выполняет язык протокола. Чтобы понять суть того или иного дела, надо обладать навыком понимания этого языка. Даже журналистские тексты, посвященные процессам, не всем и не всегда понятны; большинству читателей, скорее всего, будет неясна разница между задержанным и арестованным. Лебеденко удается избежать витиеватого канцелярита и многоярусных цитат и показать «отрицательность» описываемого мира другими способами.

Например, никто из его персонажей — даже те, что работают не просто в системе, а на систему — не видит в работе судов, которым они посвящают жизнь, ничего хорошего или приятного. В «(не)свободе» никто не пытается показать мир обвинительных заключений и приговоров если не поэтично, то хотя бы заинтересованно. Здесь для всех скука и сложности — просто некоторым они помогают достичь карьерных целей.

К примеру, судья одного из московских районных судов Марина Костюченко постоянно сетует на то, что где-то недоработали следователи, а правозащитники и адвокаты по найму мешают всей системе спокойно катиться. Ей не хочется решать юридические задачки, какие предлагают еще студентам юридических факультетов. Ее не радует эта работа. Она просто хочет, чтобы очередное заседание побыстрее закончилось, а ее избрали на место судьи райсуда. А когда ее семья попадает под каток действий правоохранителей, она с отчаянием наблюдает за тем, как ничего не может сделать с ситуацией. На нее же саму вешают заведомо проблемное «театральное дело» и обещают, что ведение этого дела может как-то помочь.

Лебеденко смог избежать канцелярита, но не смог избежать большого количества персонажей, как центральных, так и второстепенных. Формально основных сюжетных линий три, но рассказчиков больше, и некоторые из них к судам как бы не относятся — силовики, бизнесмены со своими интересами и интригами. Здесь не избежать сравнения романа с сложно устроенными судебными делами, в которых зачастую даже действуют больше десятка лиц. Но примерно в середине романа на четыреста страниц начинаешь путаться во второстепенных персонажах, особенно когда обнаруживаешь, что рядом действуют Муравицкая, Маславская и Метлицкий.

Как и на суде — если конкретизировать, то на суде по политическому делу — в «(не)свободе» довольно быстро становится понятно, кого тут будут считать хорошим, а кого плохим. С точки зрения судей, следователей, прокуроров и государственных защитников хорошие одни. С точки зрения независимых адвокатов и журналистов — другие. В этом нет никакой интриги, более того, по интонации автора мы безошибочно понимаем, на каком поле играет он.

— Из-за таких, как вы, господин защитник, и вашей коллеги, клиенты потом по колониям чалятся и отыскать их не могут.

— О, какие новости, — съерничала Муравицкая, пропуская торопящегося покинуть комнату Уланова и семенящего за ним Сергеева. — А я думала, это из-за следователей, которые дела фабрикуют, и надзирателей, которые оставляют родственников в неведении.

«(не)свобода» — роман довольно ангажированный. Тут сразу все более-менее ясно про всех героев, а учитывая то, что в центре внимания находится резонансное «театральное дело», то и итог всего действия предсказуем. Вольно или невольно перенимая характеристики описываемой системы, «(не)свобода» оказывается в какой-то мере экспериментом: можно создать художественный текст столь же подробный, как и протокол суда, можно поместить в него героев столько же, сколько бывает в реальных делах, и так, что поневоле запутаешься, и можно оставить действие безо всякой интриги, потому что система предсказуема.

Дело-то театральное, но достойного театра из описанного суда не получается.

Дела судебные популярны в нынешнем сезоне. Мы уже имели честь держать в руках протокол подвигов Павленского, теперь перед нами роман по мотивам процесса над Кириллом Серебренниковым.

Меня искренне огорчает тот факт, что недоделанную рукопись номинировали на конкурс, проигнорировав достаточно большое количество уже изданных книг. Автор дорисовывал и доклеивал свою пионерскую стенгазету еще недели две после объявления длинного списка. Номинатор (литературный критик!) считает, видимо, что любой продукт его юных друзей и единомышленников, которые занимаются книжным блогингом и «сторителлингом», уже заранее гениален и достоин наград. Такие междусобойчики — очень опасная тенденция, как для искусства, так и для общества.

Судебная драма Лебеденко проигрывает книге Павленского по понятной причине — реальные протоколы допросов и заседаний оказались намного интереснее фантазий журналиста, изложенных в стиле российских криминальных сериалов (тех, где актеры еле выучили текст и даже не пытались играть). Анализировать политические агитки объемом в 400 полос — дело неблагодарное. Добавлю, что любителям юмора нужно смотреть оригинальный Монти Пайтон, а не читать российское импортозамещение:

«Актер в полицейской форме начинает танцевать. Дрыгает ногами, руками, задницей, палочкой машет. Ну ладно, думаете, какой-то странный перформанс, скоро закончится. Но нет. Он снимает фуражку и под радостные вопли возбужденного охлоса бросает ее в зал. Потом медленно начинает расстегивать форму, качая бедрами под возмутительно бахающий западный шлягер. Под рубашкой показывается волосатая грудь и полосатая майка. Лже-полицейский хватает себя ладонями за грудь и начинает совершать вращательные движения, крутя головой и бедрами. При этом он подпевает в такт певице. Вы чувствуете тревогу и какое-то странное волнение. Оно беспокоит вас. Потом вы решаете наконец, когда вслед за фуражкой в зал летит сорочка под восторженные крики публики (и вашей собственной дочери, с ужасом понимаете вы), что с вас достаточно, и выходите из зала в коридор — как думаете вы, продышаться. Но быстро приходит понимание: в театре оскорбляют правоохранительные органы, пропагандируют гейские игрища, очевидно и всякие непотребства! Вы идете на улицу курить, но поскальзываетесь на полу (вы очень неаккуратны, несмотря на надпись «скользко») и с размаху падаете лицом в плитку».

Стоит признать, что временами это смешно, однако вряд ли автор добивался именно такого эффекта:

«— Чаевничаете, Вениамин Васильевич? — Рыжеволосый человек в черном костюме остановился посреди комнаты, сложив руки в карманы и оценивающе оглядывая комнату.

— Да, балуюсь тут чайком, — ответил Кондратьев, держа стакан на весу. — Вас угостить? У меня кипяточек остался…

— Нет, спасибо, я ненадолго. Я с просьбой по поводу экспертизы вашей.

Кондратьев захлопал глазами.

— Я хочу, чтобы вы удалили все файлы в вашем распоряжении по делу театра Шевченко. Прямо сейчас. И больше к ним не возвращались.

— Но… — Кондратьев не понимающе перевел взгляд на экран с шестью раскрытыми документами, а потом обратно на Стригоева. — Я как раз пишу заключение…

— Да, старик, вот именно, пишешь, а дописывать не будешь, — рявкнул Стригоев. — Ну или будешь дописывать в колонии, в сыром карцере драном, где у тебя даже деревянного друга не будет поговорить. И дописывать будешь прямо на стене монеткой или ногтями своими, пока они у тебя не покроются плесенью и не сгниют. — Он подошел вплотную к столу и навис над Кондратьевым. — Ты меня понял? Удаляй! Быстро.

— Очень уж громкие слова для человека, чье ведомство расформировывают — не находите? Стригоев обернулся и осклабился — на пороге стоял Фомин, рядом с ним — Олег Руцкой, а позади виднелись фуражки полицейских».

Я слышу громкое назойливое бренчание – как будто сотни тысяч пьяных русских медведей играют на балалайках. И дело даже не в том, что литература — не митинг и не площадка для самопиара. Просто плохо написано.  Этой рукописи ничего не светит  там, где есть тексты Данилова, Пелевина, Печейкина, Лукьянова и Синицкой.

              Ответственному секретарю

                                                                                премии «Национальный бестселлер»

                                                                                                         Толстову В.А.

Справка о результатах наблюдения

г. Москва                                                                                                         ­10.03.2022

Приняв во внимание обоснованную критику о снижении темпов работы, снова решил подключить к разработкам агентуру, тем паче, что агент мой – Н неоднократно заявлял, что после моральных травм, полученных в ходе внедрения в «Угловую комнату» Т. Валитова, он очухался. Я поручил Н наблюдение за литературным объектом «(не)свобода» авторства С. Лебеденко. Н был предупрежден, что в случае малейшей угрозы получения новых моральных увечий, он имеет полное право наблюдение прекратить. «Да, конечно», – ответил конфидент, и это были его последние разумные слова.

Спустя два дня он явился ко мне и уронил на пол конструкцию красного цвета, состоявшую из букв «Г» (2 шт.), «О» (2 шт.), «Л» (1 шт.) и «Ь» (1 шт.). Агент проинформировал меня, что отныне является либералом и, ехидно улыбнувшись, провозгласил: «Быть иль не быть – уж не вопрос … Тем более – за ваши деньги».  Из кармана его плаща торчала «Новая газета».

Осознав, что привлечение Н к наблюдению, как минимум, решение преждевременное, я отправил агента на реабилитацию в Государственную Публичную Историческую Библиотеку и занялся «(не)свободой» сам.

Установлено, что С. Лебеденко является юристом по образованию и журналистом той самой газеты, что покоилась в кармане моего конфидента. В свое время автор «(не)свободы» погрузился в судебный процесс над несчастным режиссером К.С. Серебренниковым, который, как известно, снимал кино (см., например, относительно светлое «Лето» и провоцирующее панические атаки «Петровы в гриппе») и руководил театром «Гоголь-Центр». По сцене театра, под неусыпным контролем режиссера, блуждали обнаженные артисты с макетами гениталий наперевес. В 2017 году творец был обвинен в хищении денег выделенных Минкультом, в 2020-м – осужден и приговорен к условному сроку. Вины своей К.С. Серебренников не признал и обжаловать приговор (если верить Википедии) отказался, т.к. «просто устал».

«Чего, добру пропадать», – решил, наверное, С. Лебеденко, окинул взором свои газетные тексты и родил творение в четыреста с лишним страниц. Книга, похоже, готовится к выпуску Редакцией Елены Шубиной.

Как человек с юридическим образованием, автор попытался замести следы своих репортажей. Серебренников у него – не Серебренников, «Новая газета» – «Будущая», а «Гоголь-Центр» – «Театр им. Т.Г. Шевченко». Размышлениями о том самом деле автор попытался не ограничиваться. В книге есть и другой процесс, где в подсудимом угадывается простой мужик, а затем правозащитник и активист Сергей Мохнаткин. Есть и дочь подзащитного ­­­– Саша, рвущаяся в журналистику биться за правду. И судья – лицо по закону независимое, но по жизни зависимое и даже очень. Куча героев, куча характеров.

Автор начал резво. Закончил – уныло. С. Лебеденко запутался в сюжетных линиях, превратил свой текст в подобие бесконечного горлового пения в буддистском храме и «сдулся». Ближе к финалу проза обернулась сделанным на коленке репортажем.

 Писательство – это тяжело, господин Лебеденко. Увы. И паломничества на курсы Сreative Writing School, равно, как и пребывания под крышей могущественного издательства, явно недостаточно для написания захватывающей книги.  Корявый сюжет, корявый стиль, корявый мат … Это все со временем поправимо. Можно притормозить с изданием, можно многое переписать. Но самая большая ваша ошибка – в способе раскрыть замысел, идею, сделать их привлекательными.

Рассуждая о «свободе» и «несвободе», уместно было бы поставить в центр сюжета истинных героев, настоящих «буйных малых», но никак не режиссеров с сомнительной репутацией, «протестовавших» по недосмотру, за бюджетные деньги. А так … Получаются все те же публикации «Новой». Скучные, многословные, в лучшем случае – истеричные.

Литуполномоченный                                                                                    Петров

Либо решай по совести, но досиживай до пенсии судьёй-судейкой,

либо… «господствующий класс». Из книги

Интересно то, что в постскриптуме романа всё практически разжёвано: вся сюжетная канва. Читатель того не знает. А жаль…

Вообще опасная книга. В ментальном смысле опасная.

Там всё напоминает Роулинг. Только на наш российский лад… (хотел сказать, «чудовищный» лад, — да не буду перебарщивать со спойлерами): «Вам в одиннадцать лет не пришло письмо из Хогвартса — так ходите теперь на весь мир обиженные». — Единственно что во взрослой жизни обижаться будет не на кого: в том урок. Только — на самого себя.

И пользоваться придётся одним лишь правилом, которое наверняка спасёт вам и карьеру, и грядущее: «Просто не надо переходить дорогу Большим дядям!»

«Еще не всех в этой стране удалось запугать!»

Фраза из романа. Диковинная фраза в свете сегодняшних перипетий. Её произнесла одна девушка, у которой арестовали отца по надуманному обвинению. Связанному в реальности с пресловутым театральным делом «о хищениях»-2017.

Книга — художественно переработанная документалка тех (и не только) событий: театрально-концертных — и вокруг них.

Дам квинтэссенцию духа сего произведения на примере одного из эпизодов:

«— …помнишь историю, как генерал СК приказал одного журналиста вывезти в лес за его расследование и закопать, если он не откажется от публикации?

Саша наморщила лоб, пытаясь где-то в тысячах просмотренных новостей за последние годы обнаружить ту самую единственную строчку, которая, встретившись в ленте, ужасает первые минут пять, пока её не сменит следующая.

— Ну…

— Так вот, этим журналистом был Васильич». — Узнали фактуру?

[Кстати, журналистам, тем, кто в теме, — книга ляжет как сыр на масло: даже и в утилитарном смысле. Но не буду уточнять детали, ведь речь о широкой публике.]

То есть повествование привязано к конкретным людям. А вся книга выполнена в квазидокументальной форме — только с выдуманными именами, датами, персонами. Не выдуманы лишь протагонисты. И они просчитываются очень ясно.

С первых строк — профессионально отточенный репортёрский слог. К тому же автор — явно опытный юрист. Так и оказалось (погуглив) на самом деле.

Сергей Лебеденко — известный судебный корреспондент. И пишет от своего лица, о себе. О трудовых буднях, происшествиях. В беллетристической обработке, конечно.

Правда, ощущение, некое послевкусие осталось всё-таки газетно-репортёрское. Словно прочитал качественное расследование. Впрочем, это действительно так.

Очерчена — изнутри и снаружи — будничная жизнь федерального судьи, выносящего далеко не будничные приговоры. За митинг, например. За то же «театральное» дело. Обернувшееся пшиком в натуре. Но которое сим отнюдь не утешительным «пшиком» поломало сразу несколько судеб.

Сложные, порой неудобоваримо сложно-тягучие процессы. Стадии обвинения, защиты. Всё чётко-правильно. Процессуально выверено. Запротоколировано.

Внутренние метания женщины-судьи: домашние, бытовые. Нетривиально-семейные.

Внешние проблемы — рабочие, деловые. Процессы построены на ментовских обязаловках-«палках», всенепременно «положительных» отчётах. Будущих (долгожданных) премиях: все же люди.

Где подследственный, пусть и тяжело больной раком, — всего лишь фишка в Крупной игре. Подобно казино. Только вместо заводного колеса рулетки — тайный движ судебной Управы с её неспокойными обитателями.

Лебеденко и себя выписал — в роли журналиста, также общественного защитника Руцкого. Выписал превосходно. По-корреспондентски отточено, повторюсь.

С другой стороны

Можно представить роман концентрированным дайджестом недавно утёкших инфо-волн: пять, семь лет назад.

Можно вымолвить, автор элементарно пересказал — толково, грамотно — вскипевшую, выкипевшую жизнь (ведь теперь уже совсем иная) добротным газетным языком. С подставными фамилиями, через которые видны настоящие имена.

Пред взором проплывают в суете дней простые, и не совсем, люди. Судьи, их помощники. «Большие дяди»: президент, чинуши, митрополит. Соглашатели и откровенные утырки. Театрально-криминальные тяжбы-перипетии, ещё недавно нешуточно сотрясающие масс-медиа.

Подоплёка обвинений в мошенничестве бизнесменов. Следаки, у которых забирают «хорошие» перспективные наработанные папочки. И которым предлагают подняться на делах подложных, бесчеловечных. Но — нужных кому-то «оттуда». Сверху.

Показана встреча с «высшими силами» мира сего. Представляющими в нашей, точнее, «сочинённой» в кавычках фантомной стране — всеведущую Крышу. Нет, лучше эдак — КРЫШУУУУ-у-у-у-у-у, — слышится жуткий вой-завывание зазря убиенных, порченных Системой душ.

И короче говоря, чтобы стать частью этой Системы — надо… Всех предать.

Адовый итог

Автор разговаривает с нами двумя голосами.

Один голос — процессуальный. Как бы сверху. Другой — человеческий. С точки зрения «терпилы».

Мы, в принципе, всё ведаем из газет, интернета-ютуба. Но — С. Лебеденко даёт приличного размера лупу — вглядеться в Ад поближе.

И мы близко, вплотную видим фееричные пресечения фатумов газетных полос — как адептов многообразных слоёв жизни.

Лицезрим, будто в призме причудливого калейдоскопа, — бескрайние пирамиды переплетений. Уходящие глубоко вниз, в генетическую память. И далеко вверх — в неизбывность. Неизвестность.

Очень чёткие, вразумительные характеристики персонажей. Великолепное знание сторон конфликта — полицейских, розыскников, подозреваемых, адвокатуры.

Ещё история любви затесалась, как назло. Хотя она чуть размягчает жестокость необходимых выводов. Сухие юридические главы (а они, увы, есть) очерчивая лирическими абзацами. 

Оперативная «вовремя»-книга. Рассказывающая о насущном.

Одномоментно резко вдруг опоздавшая. Внезапно отставшая во времени. Настолько пронзительно сегодня мир становится… прошлым.

Любопытно, что прочитав постскриптум, — где всё разжёвано для непонятливых: — книгу хочется открыть сначала.

Странный феномен, не правда ли…

Анонс обещает крутой почти шпионский детектив, неожиданные повороты сюжета, но, увы, ничего особенно шпионского и неожиданного в повести обнаружить не удалось.

В основе сюжета история, в каких-то деталях похожая на «театральное» дело», но лишь косвенно. Остальное – довольно энергичная журналистская по стилю компиляция вокруг нескольких персонажей – судьи и членов ее семьи, адвокатов и прокуроров, всесильных боссов и дотошных корреспондентов. С рассуждениями о том, что самый покорный оказывается самым пострадавшим (спорный тезис, в общем-то, но он не от имени автора).

Допросы, заседания, закулисные игры. Вторжение «элементов частной жизни» в виде смс-ок от детей или онкологического диагноза у одного из страдающих персонажей (чтобы уже страдал по полной, видимо). Моральные коллизии весьма прямолинейны, описания большинства персонажей сделаны «в лоб»: нехорошие шипят, взвизгивают, выглядят обезьяноподобно, а хорошие, конечно, говорят красиво и смотрят проницательным, немного усталым взглядом. Раздираемая противоречиями судья, она же яжемать, она же жена и женщина, старающаяся держать себя в форме, конечно, звезд с неба на юр факе не хватала, не то что крутая адвокатесса-однокурсница…

И тема свободы-несвободы тоже объясняется читателю на каждой странице и очень четко, по слогам, чтобы дошло, потому что читатель как бы дурашка непонятливая. Хотя читать повесть будет наверняка лишь тот, кого тема судов, борьбы, (не)справедливости волнует давно и остро. И ему так уж по слогам, наверное, скучновато.

Вообще, все вроде правильно: надо быть хорошим, не надо быть плохим, справедливости нет ни человеческой, ни социальной, ни божественной или природной, этому всё, а тому ничего. Много, много подробностей, персонажей, мелких событий жизни, а целое сводится к двум последним страницам книги, где пересказано «чем кончилось», собственно, этот пересказ вообще делает чтение предыдущих 400 страниц унылым и бессмысленным.

Перо у автора бойкое, а вот художественной литературы не получилось, просто очень, очень растянутая и довольно скучная публицистика.