МужЫцкая проза жЫзни: психиатрия нравов

«То, что проститутки не целуются в губы, — ложь». Из книги

Сергей Авилов «Капибару любят все»

Странно, что первый роман по списку, да еще с таким названием — «Капибару любят все» — я умудрилась пропустить. Дело именно в названии, с детства запомнилась подпись к фото — крупный, головастый зверь, типа бобра, сидя в болотце, меланхолично таращился глазками и, кажется, что-то хрупал. Подпись гласила: «Капибара любит бананы, свободу и грязь», откуда это — сразу не упомню, в доме было полно книг про путешествия. О, вот, это из Аркадия Фидлера — «Рыбы поют в Укаяле».

Не суть. Суть в том, что, оказывается, название книги — некий код внутреннего мира героя, тайный семейный пароль. Тоже изначально коммент к картинке из инета про эту чудную зверюшку.

Надо ж, как совпало, а я в детстве — к месту или нет — при словах «свобода» или «бананы» тут же вставляла про свою капибару.

Посягательство на мой детский тотем — табу, ладно, шучу.

Но, открыв книгу, — засомневалась, ах, опять это про кризис 40-летних мужиков, скучающих, вечно начинающих и не кончающих писателей — постылая жизнь, жена обрыдлая, отчуждение взрослого сына, и никаких капибар в радиусе ста ближайших страниц. Не, я — лучше «в пампасы», на берега Укаяле, к моей капибаре.

Но, мужественно преодолев первые страницы, затянутая нехитрой, неспешной манерой письма, оказалась совершенно в другой реальности.

Автофикшен ли это (не важно), но, видимо, не без автобиографической подкладки, текст, в своей лучшей «северной» части с элементами «сурового романтизма», вдруг включил во мне некий внутренний проектор, и я увидела кино.

Это редкое ощущение, когда читаешь уже тридцать пятый по счету роман из лонг-листа и уже не испытываешь трепета открытия, а мучаешься литературой. Все чаще видишь недостатки: клише, логические неувязки, банальности, скучаешь там, где автор предполагал развлечь или насмешить, или дивишься мелочной озлобленности философа на мир.

Ляпов и тут хватает, и начало, прямо скажем, занудновато, и штампов автор не избежал, типа «шапок сирени», «бородатых времен», и заезженных речевых оборотов («Ольховский с тоской думал о том, что у него вообще нет списка приоритетов»), и вялых афоризмов тоже: «Жена – это уже не рядом, это уже почти что он сам».

Но это преодолимо, куда важнее авторское умение смонтировать незамысловатый сюжет как фильм, запараллелив два путешествия на Север, в поселок Вьюжный, с разницей в семь лет. Одно, в прошлом, с 12-летним сыном, второе — в наши дни — с 19-летней проституткой Ликой.

Путешествие с Ликой — это и реванш героя, и одновременно бегство от самого себя нынешнего в прошлое и в будущее одновременно. Путешествие с сыном — грустное прощание обоих со временем детства, когда отец и ребенок — центры мироздания друг для друга.

Возмужавший сын, приведя в дом прекрасную Настю, спровоцировал отца на гормональный бунт против скукоживающей привычности серого бытия. Заставил папу сначала глотать гумбертовы слюни, а затем и вовсе почувствовать себя лишним, старым, промахнувшимся мимо жизни Акеллой. Но Настя и пробудила в нем дремлющее или утерянное чувство свободы и молодости.

Сергей Ольховский вполне самодостаточен, с каким-то высшим, слегка ленив, слегка избалован хорошо зарабатывающей, понятливой женой, но и не безрук — старую дачу привел в порядок, сам баню справил. Не без художественной жилки — расписывает, и выгодно, солдатиков (потеряв работу верстальщика), пописывает прозу, и уже не в стол.

Да, еще почти не пьет, курить давно бросил. С таксой Фросей гуляет, Форд-фокус жене уступил. Из «недостатков» — только стыдливые вылазки в соседний бордель.

И все бы ничего в жизни Сергея, укатанной, как зимник, если б не его, тщательно скрываемая от всех (родным он даже кажется немного букой, но ведь он писатель, у них должны быть причуды) рефлексия, доходящая до болезненности чувствительность. Он и сам ее стесняется, скрывает, не к лицу это зрелому мужчине. «Полнота жизни сузилась до размеров квартиры или дачи. И здесь и там даже одиночество было неполноценным».

Долго подавляемая, ненужная уже ни жене, ни взрослому сыну, сентиментальность внезапно прорывается при встрече с новенькой девочкой из борделя Виолой-Ликой. Это не влюбленность, а, скорее, дзен-чувство. Некое озарение, побуждающее на поступок, что-то, что должно изменить его самого. Он хочет с ней попробовать стать тем, каким он сам себя чувствует: немного ребенком, немного отцом. И внезапно (у них только что был жесткий секс, «как изнасиловал» — ох уж эта Настя!) даже для самого себя, предлагает едва знакомой шлюшке отправиться с ним на Север — где киты, тюлени и белые медведи. Где он был семь лет назад с сыном, он, вообще, с юности, с практики в институте, любит Север.

Идея дважды войти в одну и ту же реку изначально сомнительна. Но он уверен или уверяет себя, что, если не выйдет — а что могло бы выйти? — то это будет просто поездкой, отпуском, отдыхом — от клиентов для нее (вряд ли он думает о ее спасении) и творческим и сексуальным для него.

Север вышел у Авилова очень выразительным. Дорога туда по старинке, в плацкартном, с остановками на полустанках, мерцание сигарет, кипяток из «титана», Мурманск в полуночном солнце и визгливом крике чаек, тогда и сейчас неизменный советский суровый, но родной неуют. Поселок Вьюжный уныл, но по-своему мил, как берлога мужиков-романтиков. Сопки с июньским снегом, снежинки цветов в лишайнике.

Баренцево море, пустынные пляжи с белоснежными черепами трески и пустыми панцирями крабов — лаконично и совершенно в скудной красоте. Тут простота стиля – описывать, как оно есть — работает на образ. Текст как бы развивается сам собой, и ты видишь кино. Это не Попогребский («Как я провел этим летом») с всплесками северного одиночества, граничащими с безумием, но что-то зреет в воздухе тревожное.

Современная сюжетная линия перекликается с прошлой. Там лишь предчувствие чего-то, здесь уже саспенс, почти сравнимый с «Приключением» Антониони. Только компания тут совсем не аристократическая, а смурные, нажратые водкой мужики. Здесь тоже пропадает женщина из приезжих, и поиски вялые, в тундре и на берегу северного моря люди, да даже и хаски, иногда бесследно исчезают. С похмелья наши герои находят труп.

Это никак не детективная история, а исключительно экзистенциальная драма. Герой, оказываясь вовсе не героем, переживает ожидаемый катарсис, после которого остается только тоскливое чувство жалости к себе. И к прошлому, которое не вернешь повторным путешествием.

P.S.

А, все-таки, можно войти в одну воду дважды, если это не река, а озеро. Кстати, не Осиновское ли? Знакомая магия воды.

Сергей Авилов «Капибару любят все»

Сергей Авилов «Капибару любят все»

Я наивный читатель. Если книга называется «Не кормите и не трогайте пеликанов», я жду, что в сюжете появится пеликан, и главный герой будет пытаться его потрогать или покормить круассаном. Если «Капибару любят все», то давайте скорее капибару. На этот роман я возлагал большие надежды, потому что люблю животных, вот у Даррелла, например, очень хорошо написано про капибару. И про его жену Джеки, и про колоритных африканок и латиноамериканок, которыми восхищается натуралист.

Но в Мурманской области капибары не водятся. Там бродит стареющий писатель Ольховский, которому надоела скучная жена вместе с заработанными ею скучными деньгами. Ольховский не может взять в толк, что он такой же заурядный человек, как и его жена, поэтому приехал преодолевать «кризис» на берег Баренцева моря с проституткой Ликой.

Это третья по счету проститутка в нынешнем сезоне, которая обслуживает третьего гг, недовольного серой действительностью. Ей бы съездить с бизнесменом на Бали, но ладно, спишем на литературную условность. Видимо, современные писатели начали подозревать, что все эти новомодные феминистки-интеллектуалки не будут помогать мужику самоутверждаться, зато от проститутки можно получить услуги по фиксированной цене, если, конечно, она вас не обворует. Учитель жизни из Лики неважный, это вам не шлюха-философ, как у Коэльо, а рядовая сотрудница борделя. Ее интересуют члены молодых людей и «джиник», а вовсе не прогулки по захоронению времен второй мировой, которыми ее развлекает клиент.

Казалось бы, уже пошлее некуда, но у разочарованного писаки есть еще и задатки снохача – он дрочит, слушая, как за стенкой сын занимается ЭТИМ со своей девушкой. Ольховский сравнивает девушку Настю с женой, понимает, что молодость прошла, терзается чувством вины. Только вот наш герой ни разу не Максим Горький, а мелкая бытовая тема не тянет на большой русский роман, сколько бы лирики ни всунул туда автор. Постельные сцены вызывают досаду и неловкость, как будто ты прошел мимо открытой двери соседей-пенсионеров и увидел, что они в нижнем белье. Герою всего лишь сорок, но вздыхает и рефлексирует он так, будто ему все 80. У него «недописанный роман…»

Ольховский, как и герои Чухлебовой, недоволен жизнью, но вполне комфортно существует в своем узком мирке. Кто же виноват, что он дурью мается? Уж точно не капибара и не женщины, которые его окружают. Недовольными скорее должны быть они.  Жене героя пора перестать таскать продукты и сменить сорокалетнего «старика» на юное дарование, проститутке — найти папика посолиднее, а девушке «самостоятельного» сына — познакомиться с парнем, который приведет ее для секса в свою, а не в родительскую квартиру.

Но мы забыли о главном — о капибаре. Животные Латинской Америки действительно любят капибару, у этого крупного грызуна дружелюбный нрав, так что к нему так и льнут разные птички, опоссумы, черепахи и гуанако. Писатель Ольховский на это милейшее животное совсем не похож. Вместо капибары в романе появляется кривоногая такса Фрося, которая очень любит своих хозяев, но ей автор уделяет слишком мало внимания. Еще из мира животных присутствует свежевыловленная некрупная треска. Герой похож на треску. Книга написана мастеровито, правильным русским языком, но больше о ней сказать нечего. Меня сильно удивило, что автор — мой ровесник. «Скучно на этом  свете, господа».

З.Ы. В конце, как обычно, еще немного рассуждений. Если в прошлых сезонах критики жаловались на обилие политики, религии и различных девиаций в текстах, то в этом мы пришли к стерильной прозе. Таков этот роман, таков роман Аникиной, внешне напоминающий автофикшн. Разочарованный «травоядный» мужчина стыдливо приходит на смену объективатору и абьюзеру. Из крайности писатели кидаются в крайность, обезличивая героя, растаскивая его жизнь на малозначимые детали. А ведь это важно — дать читателю возможность идентифицировать себя с ярким, харизматичным персонажем.