Петр Павленский. «Столкновение»

Книга Петра Павленского интересна не только тем, что что ее написал знаменитый художник (напомню, что «Репиным нашего сегодня» его называл московский литературовед Глеб Морев). И не только тем, что она, как и все творчество Павленского, посвящено соотношению — столкновению — власти и искусства. Но и тем, что она представляет собой доселе невиданный жанр художественной прозы — этакий found object в мире литературы. Вроде бы Павленский сам не написал тут ни слова: все за него записывали секретари суда — сначала русского, потом французского. Но нельзя забывать о том, что сами ситуации, в которых они вынуждены были приступить к записи, создал не кто иной как Павленский. Создал сознательно, и, стало быть, производство этих текстов сознательно спровоцировал. И это как минимум любопытно.

Вадим Левенталь – писатель, издатель, Петербург.

Рецензии

Любовь Беляцкая

Что хотел сказать автор.

Я прочитала дебютный роман Петра Павленского накануне появления бумажной версии и написала рецензию о нём для онлайн-медиа о книгах «Литературно».

После моей публикации Пётр в своём фейсбуке ответил, что зря я обвиняю его текст в некоторой неправдоподобности. К сожалению, это было единственным его комментарием к моему отзыву.

Я следила за событиями, происходящими с Павленским на протяжении последних лет, довольно внимательно, поэтому знала о многом, написанном в книге из интервью и новостей. Теперь же у нас появился официальный источник — текст самого художника, затеявшего все эти невероятные акции, биографическое свидетельство, его собственный взгляд, его ответ на все посты и комментарии, на все обвинения и награды, на все спорные моменты его творческой деятельности и детали биографии.

Что же перед нами?

Книга «Столкновение» выполнена в жанре реди-мейд, что уже совершенно не вяжется с привычным творческим методом автора.

Пётр в художественном порядке располагает судебные документы, появившиеся из-за его акций: протоколы допросов и обысков, переписку субъектов права, стенографии заседаний и свидетельские показания.

Хотелось бы сказать, что это сухая хроника в строгом календарном порядке. Но структура явно указывает, что она перелопачена под беллетристику.

Самый лучший момент в книге находится в первой части, в ней речь идёт об акции «Угроза» (когда Павленский поджёг дверь ФСБ). Читатель поначалу ломает зубы о бюрократический стиль, в котором написан весь текст. Но вдруг очередной однообразный документ подкидывает протокол культурологической экспертизы архитектуры здания на Лубянке.

Оказывается, что та самая дверь, которую поджёг Павленский, является объектом культурного наследия, в том числе и потому что «в годы репрессий 1930-1950-х гг. в нём <в здании ФСБ на Лубянке> содержались под арестом выдающиеся государственные и общественные деятели, военачальники, представители науки и культуры».

В итоге первой части мы узнаём, а адвокат Дмитрий Динзе вносит в протокол судебного заседания, что:

  1. ФСБ – прямая наследница органов ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ.
  2. Федеральный закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» констатирует террористическую деятельность советской власти.
  3. В этом же законе указаны наименования органов государственной безопасности, проводившие массовые политические репрессии ВЧК, ГПУ-ОГПУ, УНКВД-НКВД, МГБ, МВД.

В какой-то момент кажется, что и суд над художником является заключительной нотой его акции. Такая изощрённая продуманная на 10 шагов вперёд стратегия. В этот момент хочется зааплодировать.

Но книга на этом не заканчивается.

Следующие части, особенно, если Пётр продолжает настаивать на полном соответствии её правде и документальной фиксации событий показывают нам неприглядную сторону жизни политического художника.

Опубликованы показания и протоколы осмотра женщины, обвинившей Петра в изнасиловании.

Я не очень понимаю, как мы можем обсуждать это в контексте литературы? Где заканчивается художественная идея и начинается немыслимое нарушение этики, границ приватности и личной безопасности?

С другой стороны, это первая и единственная реакция Павленского на эти обвинения. Из которой можно догадаться о его к ним отношении. Я увидела в факте этой публикации типичное обвинение жертвы – классическое «сама виновата». Никакого нового художественного взгляда нам, увы, не дарят. А литературная критика в лице меня умывает руки.

От книги хотелось бы совсем другого.

Последняя третья часть книга посвящена событиям, произошедшим во Франции. Особенно странно её читать, зная, что последуют затем — публичные признания в медиа и целая книга обвинений от бывшей жены Павленского – Оксаны Шалыгиной.

Мне бы хотелось, чтобы в книге «Столкновение» не было ни одного постороннего слова, а только слова художника. Чтобы он рассказал нам свою версию событий. Но именно тогда, когда это так нужно, Павленский отстраняется и предлагает читателю смотреть на него и его поступки через призму чужих слов.

А мне так не хочется писать сочинение на тему «Что хотел сказать автор?».

Роман Богословский

«Столкновение» — восьмая акция Петра Павленского

С января 2017 года художник-акционист Петр Павленский живет в Париже. На родине ему грозит ограничение свободы по делу о побоях, а еще уплата штрафа 1 000 000 рублей по иску от ФСБ. Но не это его пугает. Видимо, пугает то, что в России надо работать, добывать пропитание. А во Франции? А во Франции  можно и нет.

Павленский с семьей живет в доме, который они «захватили». Оказывается, часть французской интеллигенции, которая предпочитает «левый разворот» совершенно свободно может завладевать любой собственностью, в которой никто не живет — и спокойно проживать в ней годами. То есть буквально, как в мультфильме «Трое из Простоквашино». Помните там на доме надпись «Живите кто хотите»? Петр Павленский совершенно серьезно считает себя французом с «левым» мышлением, потому он поступил так же. Мы же не против? Каждый волен быть французом, почему нет?

Пропитание Павленские добывают в супермаркетах бесплатно (слово «воруют» как-то не лезет, поэтому в скобках), за проезд на городском транспорте тоже не платят. Оказывается, и на это французские власти закрывают глаза. Выходит, коммунизм во Франции давно уже наступил, а мы, идиоты, в России все оплачиваем штраф-стоянки и покупаем карточки на метро. 

Понятно, что Павленский считает себя человеком перманентной революции и мечтает о «большом взрыве» в России. Что же мешает бомбе рвануть? Власть, которая погрязла в тотальной имитации самой себя. Бутафорская оппозиция, которая только делает вид. Всех настоящих «правых», с его точки зрения, давно пересажали, так что и этих в России нет. То есть никого нет, только иллюзия с медведями на балалайке играет. Революция Павленского радикально против всех, но делать ее некому, потому что никого нет. Круг замкнулся.

При этом Петр Павленский называет себя интеллигентом, но не пацифистом. По его мнению, пока пацифист будет стоять в сторонке, мечтая о мире во всем мире, бюрократический и прямой насильственный фашизм будут творить свои бесчинства. В общем, пока тонкая душа художника наслаждается во Франции в меру сытым социальным равенством, вспомним, чем же Павленский прославился.

В юности Петр Павленский учился на художника, но что-то не задалось, и он оставил кисть. Его звездный час пробил после того, как группа Pussy Riot устроила свой рок-концерт в Храме Христа Спасителя. Первую свою публичную акцию Павленский разработал и провел как бы в поддержку Толоконниковой и Ко. Акция называлась «Шов». Вы же помните фотографии художника с зашитым ртом? Они облетели тогда все СМИ.

Естественно, акционист вошел во вкус. И дальше пошло-поехало: 2013 год, акция «Туша», 2013 год, акция «Фиксация», 2014 год, акция «Свобода», 2014 год, акция «Отделение», 2015 год, акция «Угроза», 2017 год, акция «Освещение». Это самые заметные «выставки» художника.

Конечно, все это не так просто. Прибивание яиц к брусчатке — это всего лишь метафора, указание на что-то грандиозное, важное, это послание для интеллектуалов всего мира. Как же расшифровать метафору? Для примера возьмем последнюю нашумевшую акцию — «Освещение».

Важно, что провел ее Павленский уже во Франции — то есть революция художника не только перманентна, но и интернациональна, это надо понимать. Суть в том, что 16 октября 2017 года Петр Павленский поджег несколько окон здания Банка Франции. И, естественно, сделал фото на фоне огня. Распаковка акции такова: всех нас принуждают отказаться от истины. Народные массы когда-то разрушили Бастилию — рассадник жадности, неравенства, ханжества. Но капиталисты не успокоились, построив на том самом месте Банк Франции. Тем самым, банкиры пришли на смену монархам, поправ все завоевания Великой Французской Революции. Всех снова обманули.

Подобная идеологическая нагрузка сопровождает все акции Павленского. Есть еще отношение масс ко всему этому, есть слово закона, есть споры о том, а искусство ли это, но все эти реакции выходят за рамки моей статьи. И потому я перехожу, собственно, к книге Павленского «Столкновение».

Каково же было мое удивление, когда я понял, что книга вовсе не Павленского! Оказалось, он не написал в ней ни строчки. Что же выдает нам издательство «Городец» под вывеской «биография»? Это, как следует из аннотации издателя, «фрагменты документов — полицейских протоколов, психиатрических экспертиз, постановлений судов, правозащитных комитетов, дисциплинарных комиссий». Сам Павленский лишь скомпановал эти документы, поставил их в определенном порядке — и выслал в издательство.

Естественно, у меня сразу же возник вопрос — а правомерно ли вот такое чудо-юдо номинировать на литературную премию «Национальный бестселлер»? Это же, собственно, не книга вовсе, а собрание скучной полицейско-судебной документации по поводу акций Павленского. По мере чтения, я понял — да, можно. Тот самый импульс, которым руководствовался Вадим Левенталь, номинатор «Столкновения» и его же издатель, скорее всего, таков.

Дело в том, что на самом деле «Столкновение» — идеальный постмодернистский роман. Просто эталонный. И вот почему. Ты сидишь и с упорством носорога вчитываешься во все эти канцеляризмы, что «Мещанский районный суд Москвы в составе председательствующего судьи, рассмотрев в открытом судебном заседании уголовное дело в отношении…». Ты читаешь и не понимаешь — зачем? Как вдруг начинаешь хохотать. То, что  все эти суды, комитеты и комиссии транслировали на полном серьезе, вдруг стало совместной акцией Павленского и Левенталя, превратившись в современный роман, в стеб.

Именно этот разлом в сознании и рождает Великий Хохот — всяческие расследования, проверки, доказательства, допросы, все это вдруг полностью обесценилось, превратилось в фарс, в крючкотворство, в очередную акцию. Вся казенная бюрократия встала с ног на уши, благодаря одному только факту, если хотите, выходке — манифестации полицейско-судебной канцелярщины в форме книги и номинации ее на литературную премию.

Да, так и есть. «Столкновение» — поразительно удачный постмодернистский роман и восьмая по счету акция Петра Павленского — два в одном. Все мы помним «письма Мартину Алексеевичу» Сорокина, помним утомительные перечисления на множество страниц у Джойса в «Улиссе», помним эссе Барта «Смерть автора», помним и «Вопль», и «Голый завтрак», и «визуальную поэзию». Теперь будем помнить и «Столкновение». 

 
Олег Демидов

Петр Павленский «Столкновение»

Пока за компьютерным окном разворачивается перепроизводство информации (в том числе — культурного контента), всяка фокусировка на каждом конкретном человеке — будь то издание книги, написание рецензии, съёмка документального или художественного кинополотна — должна быть глубоко продумана.

По крайней мере, так хочется. У массового читателя есть такая потребность, потому что он не читает столько, сколько читают профессионалы. И он ждёт адекватной оценки.

А тут Вадим Левенталь в рамках своей «Полки…» решил издать книгу полицейских и судебных протоколов, где главный герой — небезызвестный художник-акционист Пётр Павленский.

С одной стороны, это смело и оригинально. Сделать из человеческой жизни необычный non-fiction и умело его продать — дорого стоит.

С другой стороны, Боже, это же Павленский… Человек, который отрезал себе мочку уха, прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади, поджёг дверь ФСБ, был замечен в изнасиловании и т.д.

Вы можете возразить: это вещи разного порядка — где художественные акции и где моральный облик художника? А я скажу: всё там же и взаимосвязано.

Начинается «Столкновение» с поджога двери ФСБ: допрос свидетелей, фиксация произошедшего с помощью камер видеонаблюдения, запросы в бухгалтерию о стоимости причинённого ущерба, письма сокамерников Павленского и пр. Главный же вопрос, который начинает всех мучать: можно ли увиденное назвать актом искусства?

По сути — вся книга отвечает только на этот вопрос. Все остальные второстепенны.

Но и второстепенные вопросы вызывают оторопь:

— можно ли сказать, что ВЧК, ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ, а главное ФСБ, как их преемница, — по сути террористическая организация?

— является ли здание ФСБ на Лубянке объектом культурного наследия?

Вторая часть «Столкновения» посвящена премии им. Вацлава Гавела за ненасильственные акты инакомыслия плюс история с изнасилованием актрисы «Театра.DOC» Анастасии Слониной.

Симптоматично? Забавно? Отнюдь.

Павленский вместе со своей женой, несмотря на попытку выстроить эти документы в нужной последовательности, оказываются невменяемыми (точнее их диагнозы лишний раз подтверждаются).

Заключительная третья часть касается французской истории: поджёг Банка, битые стёкла, тюрьма. И опять документы, документы, документы.

Любопытно заключение французского психиатра:

 

«Он признает их спонтанно, он объясняет их: “Я сжёг Банк Франции, я хотел осветить правду и заставить всех забыть”, “Вместо тюрьмы Бастилии поместили в другую тюрьму, которой является банковская система, которая символизирует рабство”, “История говорит, что это банк, который финансировал Версаль”, “Этот феномен является частью парижских коммун”, “В Версале банк профинансировал сражение”».

 

Налицо явное расстройство психики. И это было заметно с первых акций. Другое дело, что наша — не скажу, что либеральная, но культурная (что во многом одно и то же, конечно, но…) — общественность оправдывала всех выходки Павленского высоким искусством.

И тут мы подходим к главной проблеме: зачем всё это издавать и выдвигать на премию?

Начнём с первой части вопроса. Вадим Левенталь специализируется на трэше и контркультуры. После закрытия “оранжевой серии” эта ниша пустовала. И питерский издатель с лёгкостью восполнил книжный спрос. У него, правда, очень много отличных книг. В частности — сборников рассказов (хотя не только). И тут можно назвать такие знаковые имена, как Кирилл Рябов, Павел Крусанов, Ольга Погодина-Кузмина, Сергей Гребнев и т.д.

Левенталь знает толк в издании и у него есть вкус.

Однако всё это не спасает от провалов. Они время от времени случаются. Хорошо: если не провалы, то неровная поступь, когда издательство оступается и получает травму.

Такой травмой, судя по всему, стала книга Павленского.

Что пишет Левенталь в номинации:

 

«Книга Петра Павленского интересна не только тем, что что ее написал знаменитый художник (напомню, что “Репиным нашего сегодня” его называл московский литературовед Глеб Морев)».

 

Тут, извините, прерву и скажу, что одна ссылка на Глеба Морева — социал-дарвинистское чудовище, шаблон всех либеральных исканий и откровенный сосуд безвкусицы — это такой стёб, что дальше некуда. То есть всё это уже заставляет усомниться в серьёзности издателя. Но продолжим:

 

«И не только тем, что она, как и всё творчество Павленского, посвящено соотношению — столкновению — власти и искусства. Но и тем, что она представляет собой доселе невиданный жанр художественной прозы — этакий found object в мире литературы. Вроде бы Павленский сам не написал тут ни слова: все за него записывали секретари суда — сначала русского, потом французского. Но нельзя забывать о том, что сами ситуации, в которых они вынуждены были приступить к записи, создал не кто иной как Павленский. Создал сознательно, и, стало быть, производство этих текстов сознательно спровоцировал. И это как минимум любопытно».

 

Скажем так: любопытно, но не более. И я совершенно не уверен, что «Столкновение» можно рассматривать в рамках литературы, лучше — в рамках уголовных дел или, на худой конец, истории искусств (как антипример).

Смотрю, что написали мои коллеги и “коллеги”.

Упырь Лихой со всей ответственностью заявляет, что перед нами “самая захватывающая книга сезона” и что её неизбежно придётся сравнивать с другой левенталевской книгой — «В гостях у Берроуза» Александра Бренера. Что ж, сравнение не в пользу Павленского, хотя бы потому что Бренер — оригинал и большой художник, а герой этой критической статьи — неуравновешенный человек, расшатывающий политический дискурс.

Матвею Раздельному понравилось, что «Столкновение» разоблачает “западных партнёров”, но Матвей вообще политически заряженный молодой человек. Это не плохо и не хорошо. Это такая особенность, которую надо учитывать. Ну, расшатывает — и расшатывает. Главного-то не отменяет…

Роман Богословский, прекрасный, кстати, прозаик, надевает розовые очки и видит перед собой эталонный постмодернистский роман. Как он это объясняет? Легко: «Ты сидишь и с упорством носорога вчитываешься во все эти канцеляризмы, что “Мещанский районный суд Москвы в составе председательствующего судьи, рассмотрев в открытом судебном заседании уголовное дело в отношении…”. Ты читаешь и не понимаешь — зачем? Как вдруг начинаешь хохотать. То, что все эти суды, комитеты и комиссии транслировали на полном серьезе, вдруг стало совместной акцией Павленского и Левенталя, превратившись в современный роман, в стеб». Вся беда, однако, в том, что эталонный постмодернистский роман был выдуман от и до. Или же подсмотрен у менее медийной персоны.

Игорь Фунт лаконичен: «Неинтересно абсолютно».

Любовь Беляцкая сначала заявляет, что “от книги хотелось бы совсем другого”, а после хочет выбросить её и увидеть новую — не составленную из документов, а написанную лично Павленским. Боюсь, это в силу самых разных обстоятельств — просто-таки невозможно.

Ольга-Погодин Кузмина в своей рецензии приходит к мысли, что в «Столкновении» кроме политики (ну и политизированного искусства) и говорить не о чем.

Словом, все члени жюри, несмотря на то, приветствуют они книгу Павленского или ругают её, сходятся в одном: политика, политика и ничего, кроме политика.

А значит, литературой тут и не пахнет.

Елена Одинокова

Петр Павленский «Столкновение»

Пожалуй, самая захватывающая книга сезона. Ее особенность в том, что она написана кем угодно, кроме автора и «идейного вдохновителя» перформансов. Это свидетельские показания, протоколы допросов, заседаний суда. И, разумеется, постановления суда (которые не слишком отличаются друг от друга). Коротко о сюжете: это два судебных процесса над художником, которые явились естественным продолжением двух шедевров акционизма — поджогом двери ФСБ на Лубянке и окон Банка Франции в целях борьбы с тиранией. Нужно отдать должное революционному пафосу Павленского, который занят интернациональной борьбой с тиранией, а не исключительно демонизацией РФ в глазах мирового сообщества. Я благодарен гениальному акционисту, а также его издателю и номинатору за этот смелый шаг.

Однако в этом сезоне у нас две книги, написанные современными художниками, и их неизбежно придется сравнивать. Литературные достоинства «Столкновения», по понятным причинам, уступают красотам книги «В гостях у Берроуза», и жюри вынуждено оценивать не борьбу авторов за права человека, а их литературный талант.

Сюжет «Столкновения», безусловно, будет интересен юристам, правозащитникам и другим представителям отечественной интеллигенции. Особенно ярко отражены здесь противоречия систем нравственных и эстетических ценностей российских традиционалистов и либералов: для одних дверь ФСБ это объект культурного наследия, для других — врата Ада, символ угнетения и несвободы нации. Для одних акции Павленского это вандализм и «опоганивание», для других — современное искусство.

Также в книге просматривается идея «художнику можно все»: любые обвинения в том, что он якобы избивал и насиловал актрису Театра.док, резал ее лифчик и выкидывал в окно, не могут служить достаточным основанием для возбуждения уголовного дела. Ведь лифчик это не культурное наследие.

Обидно становится за менее культурных французов, не оценивших российский акционизм, зато проявивших изрядный комедийный талант в составлении психологического портрета пособницы художника Оксаны Шалыгиной, которая была одурманена идеологией позднего СССР и переживала травму, которую никак не могла вспомнить.

Процитирую два наиболее сильных момента книги:

«Признать Павленского Петра Андреевича виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 243 УК РФ, и назначить ему наказание в виде штрафа в размере 1500000 (один миллион пятьсот тысяч) рублей. На основании ч. 5 ст. 72 УК РФ, учитывая срок содержания Павленского П. А. под стражей в период с 9 ноября 2015 года по 8 июня 2016 года, смягчить назначенное наказание в виде штрафа до 500 000 (пятьсот тысяч) рублей.

Гражданский иск ФГКУ войсковая часть 55002 к Павленскому П. А. удовлетворить в полном объеме; взыскать с Павленского Петра Андреевича в пользу ФГКУ войсковая часть 55002 в счет возмещения материального ущерба, причиненного преступлением, 481 461 (четыреста восемьдесят одна тысяча четыреста шестьдесят один) рубль 83 копейки.

Меру пресечения Павленскому Петру Андреевичу в виде заключения под стражу — отменить, освободить его из-под стражи в зале суда».

«Суд, вынося публичное решение в первой инстанции с участием сторон: Петра ПАВЛЕНСКОГО, Оксаны ШАЛЫГИНОЙ и Общества БАНК ФРАНЦИИ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ ОБВИНЕНИЮ: Объявляет Петра ПАВЛЕНСКОГО виновным в деяниях, которые ему вменяются, а именно: УМЫШЛЕННОЕ ПОВРЕЖДЕНИЕ ЧУЖОГО ИМУЩЕСТВА, СОВЕРШЕННОЕ ОБЩЕОПАСНЫМ СПОСОБОМ в г. ПАРИЖ 16 октября 2017 года, в любом случае на государственной территории, и что не утрачено за истечением срока исковой давности; приговаривает Петра ПАВЛЕНСКОГО к тюремному заключению сроком на ТРИ ГОДА; из которых ДВА ГОДА — условно».

Ольга Погодина-Кузмина

ШАТНУТЬ ЧУЖОЙ РЕЖИМ

Перед нами книга, автором которой значится известный художник-акционист Петр Павленский, и любопытный парадокс заключается в том, что Павленский эту книгу не писал. Он как бы произвел ее на свет через непорочное зачатие от своего же творчества.

Небольшой том, целиком состоящий из свидетельских показаний, протоколов задержания, решений судов, личных писем и прочих материалов, связанных с художественными акциями Павленского, к литературе имеет отношение опосредованное. С другой стороны, это не публицистика, не журналистское расследование, не просто сборник документов. Поэтому мы

вполне можем расценивать эту книгу как эксперимент на стыке жанров, когда вещество литературы рождается из документального материала как бы само собой, без дополнительных усилий автора, который все необходимые усилия уже совершил, зашивая себе рот, прибывая половые органы к брусчатке Красной площади или поджигая двери ФСБ и Национального банка Франции.

Великий мексиканский художник Диего Ривера говорил: «Всякое искусство — это пропаганда. Если в нем нет пропаганды, значит это не искусство». И это абсолютно точная мысль. Акционизм, пожалуй, самое политизированное искусство сегодня. Но это не означает, что акционизм сколько-нибудь революционное искусство — какой была, например, живопись Риверы. Акционизм пропагандирует набор ментальных клише, которые ему разрешается транслировать и почти никогда не пытается всерьез нападать на те социальные институты и надстройки, которые трогать запрещено. Вернее, конечно, пытается, но эти попытки не идут в зачет.

Поэтому многие из нас были удивлены, когда Павленский в Париже провел акцию, аналогичную той, которую он предпринял в Москве.

Мы все понимаем, что начиная с середины двухтысячных в медиасфере (включая все виды искусства) такие объекты как Кремль, КГБ/ФСБ, Сталин/Путин, СССР/Россия — являются четко обозначенными мишенями ударов. Распределение наград на этом политическом полигоне производится через институты «западной демократии» и напрямую зависит от произведенного акцией медийного эффекта. До определенного времени Павленский считался отличником боевой подготовки и одновременно наглядным пособием для всех, кто мечтал в этой сфере преуспеть. Но забив гол в «свои ворота» — в центре Парижа — он тут же превратился в банального преступника и хулигана. Самый простой пример такого фола — герой войны, который получал награды за убийство фашистов, но дискредитировал свой героизм, застрелив соседа в пьяной драке.

Я не особенно погружалась в эту кухню, но могу предположить, что после своего неадекватного поступка Павленский был вычеркнут из списков на поощрение и медиа-продвижение. Вероятно, был запущен механизм его дискредитации и лишения званий. Не так давно вышла книга-исповедь его жены Оксаны Шалыгиной. Колумнист «Сноба» Карен Газарян прямо пишет, что «тексты Шалыгиной нивелировали тонкую грань между частной жизнью художника и его творчеством, фактически изничтожив работы Павленского».

Эта показательная порка посылает всем вовлеченным в процесс четкий сигнал, что «Шов», «Туша», «Фиксация», «Угроза», «Свобода» (все, что связано с наглядной критикой российской власти и общества) — это нужное и правильное искусство, а поджог двери банка Франции (кажется, у этой акции даже нет своего названия) — это выходка сумасшедшего маргинала.   

Что ж, поразмышлять на эти темы, листая книгу «Столкновение» — у которой, разумеется, почти нет медиа-следа на Западе и, соответственно, ничтожно мал интерес со стороны широкой публики — было любопытно. Павленский попытался слегка шатнуть чужой режим, и жесткий ответ последовал незамедлительно. При этом признанные ранее «подвиги Петра» дискредитации не подлежат, и продолжают успешно функционировать как пример творческой смелости и вызова «тоталитарной системе».

Хочу добавить, что по такому принципу функционирует буквально все культурное пространство в точке противостояния Запад — Россия. Эта система поощрений и наказаний, грантов и поездок, фестивалей и премий, выстроена и почти идеально отлажена в сфере театра, кино, визуальных искусств. Немного упустили только литературу — как маргинальную и плохо монетизируемую сферу. Показательно, что именно в литературе пытается по-новому реализоваться и Павленский, отлученный от прочих ретрансляторов.

Нас крепко держит за горло мир «свободы и демократии». Но это не значит, что тоталитарную систему культурного контроля нельзя сломать. Каждый из нас может подсыпать немного песка в дуло вражеского танка. Каждый может отказаться служить холуем или полицаем западной «системы ценностей», а точнее — системы манипуляции сознанием масс.  За это, слава богу, пока не расстреливают. А без премий и аплодисментов вполне себе можно прожить. 

Мне кажется, Петр Павленский ощутил  (возможно, интуитивно), что скоро выбор позиции для каждого художника будет ограничен только «за и против», и его «Столкновение» предрекает ту острую фазу глобального конфликта, в которой мы оказались сегодня, 5 марта 2022 года.

Матвей Раздельный

Восьмая акция Петра Павленского

О книге Петра Павленского «Столкновение»

Некоторые личности имеют настолько устойчивый одиозный образ, что одно упоминание их имени и фамилии заставляет не желающую вникать в подробности публику презрительно или недоумённо фыркать, и ей хоть кол на голове теши, а не докажешь, что, например, Ольга Бузова может удачно вписаться в по-настоящему умный спектакль «Чудесный грузин», который, я надеюсь, ещё вернётся на столичную (и не только) театральную (пусть уже и не МХАТа им. М. Горького) сцену.

Пётр Павленский – фигура, в чём-то сходная с Ольгой Бузовой: все про него знают, он вроде бы как имеет отношение к искусству, но при этом то, чем он занимается, искусством назвать довольно трудно: разница между исполнением трека «Мало половин» и прибиванием собственной мошонки гвоздём к каменной брусчатке, разумеется, огромная, однако заключается она, на мой взгляд, в чём угодно (в трудозатратности, в степени риска для здоровья, в отсутствии либо наличии политического подтекста), но только не в культурной ценности результатов указанных действий.

Комментарии Петра Павленского к своим акциям примитивны столь же, сколь и сами акции: фразы о «празднике Майдана» или о бюрократе в белом халате, отрезающем от общества «те куски, которые мешают ему установить монолитный диктат единой […] нормы» покажутся оригинальными разве что тем, кто даже мельком не знаком с философскими и политическими мыслями, сформулированными за историю человечества разнообразными его (ограничимся хотя бы отечественными) представителями – от автора «Катехизиса революционера» Сергея Нечаева (если уж говорить об отсылке к народовольцам [Нечаев, впрочем, имел отношение к «Обществу народной расправы»] в акции «Свобода») до автора «Философических писем» П. Я. Чаадаева (если уж говорить о посвящённой карательной психиатрии акции «Отделение»).

Впрочем, все семь акций Петра Павленского: 1) «Шов» – зашитый рот (в поддержку группы «Pussy Riot»), 2) «Туша» – нагое тело в коконе из проволоки (против репрессий), 3) «Фиксация» – упомянутое выше прибивание мошонки к брусчатке («метафора апатии […] современного российского общества»), 4) «Свобода» – поджигание облитых бензином автомобильных покрышек (в поддержку киевского Майдана), 5) «Отделение» – отрезание мочки уха на крыше института психиатрии им. Сербского в обнажённом виде (значение см. выше), 6) «Угроза» – поджигание двери здания ФСБ на Лубянке (против ФСБ как «террористической угрозы»), 7) «Освещение» – поджигание окон Банка Франции (против «нового очага порабощения – банка»), – так вот, все семь акций Петра Павленского были, вероятно, неосознанным предуготовлением к восьмой и главной – самой, к слову, интеллектуальной и сложной – акции, коей и является, на мой взгляд, издание книги «Столкновение» (заметьте, что заглавие её стилистически близко наименованиям предыдущих акций).

Причём эта восьмая акция, во многом уничтожая своих предшественниц (параллельно, впрочем, их увековечивая), внезапно решает две задачи, которые я не уверен, что Пётр Павленский перед собой ставил: 1) опровергает демонизацию российской судебно-исполнительной системы и 2) окончательно лишает ПП статуса героя и рыцаря без страха и упрёка (если он им в чьих-то глазах когда-либо обладал).

Начнём с того, что «Столкновение» состоит из трёх частей, каждая из коих – это драматургически грамотно скомпонованные документы (письма арестантов, показания свидетелей, отчёты и поручения оперуполномоченного и обвинителя, заключения дознавателя и судьи, приговоры), связанные с тем или иным реальным делом, возбуждённым в результате либо проведения акции («Угроза» – в Части I, «Освещение» – в Части III), либо иного, скажем так, события (предположительно изнасилования Петром Павленским актрисы «Театра.doc» – в Части II).

При этом главным тут является столкновение (!) двух, в общем, цивилизаций: России (ибо «Угроза» была осуществлена и расследовалась в тоталитарной, так сказать, России) и Европы (ибо «Освещение», очень похожее на «Угрозу», было осуществлено и расследовалось в свободолюбивой, так сказать, Франции).

И даже я, сугубый патриот, «ватник», имперец, «крымнашист» и православный коммунист, ожидал от этого столкновения каких-то неутешительных для себя выводов (тем более что я догадываюсь и наслышан о реально имеющихся проблемах в родном судопроизводстве): мол, выйдет наглядный абсурд, опричнина и произвол против тонко отлаженного механизма.

Так нет же!

Абсолютно идентичные процессы, дотошно, вдумчиво совершаемые с совсем незначительными опознавательно-различительными знаками, как то: чисто, пожалуй, русский (славянский) акцент на поругание святынь (осквернение, опоганивание, вандализм) в нашем суде и более подробный, сухой, этакий металлический разбор психиатра в суде французском.

Приговоры: 1) наш – решение «меру пресечения Павленскому Петру Андреевичу в виде заключения под стражу отменить, освободить его из-под стражи в зале суда» + штраф в размере 1 500 000 рублей, смягчённый в итоге до 500 000 рублей с взысканием в счёт возмещения материального ущерба 481 461 рубля и 83 копеек против 2) французского – тюремное заключение сроком на 3 года, из которых 2 года – условно, запрет на ношение оружия в течение 5 лет + выплата 3 000 евро в качестве компенсации за моральный и 18 678 евро и 14 центов – за материальный ущерб, – приговоры с учётом отдельных нюансов вполне сопоставимые.

Характерно, что книга, позволяя в очередной раз убедиться в лицемерии некоторых «западных партнёров», готовых поддерживать  борцов за свободу, только когда те борются где-нибудь подальше от их границ (желательно в России), раскрывает иных «западных партнёров» и с другой стороны, демонстрируя, например, принципиальность комитета (совета?) Премии имени Вацлава Гавела.

Фигура ПП, несмотря, к слову, на альтернативные свидетельские показания в деле об изнасиловании, предстаёт в невыгодном для себя свете, и сопереживать художнику не получается ни секунды, однако акция (она же аппликация, она же книга) «Столкновение» вызвала у меня, клянусь, исключительно положительные эмоции, вот только кого за это благодарить я, честно говоря, не знаю: самого ли Петра Павленского, редактора ли Аглаю Топорову – редактора книги, в которой нет ни одного авторского слова, или же Вадима Левенталя, в «Книжной полке…» коего эта книга была издана?

Игорь Фунт

In case of fire break glass

Юзефович-мл. плачет-рыдает в закутке… От невозможности создать что-то лучшее по сему поводу, чем я.

Всё, что надо знать читателю, написано во вступлении — аннотации.

Глобальный вывод:

Неинтересно абсолютно.

Куда это надо засунуть:

В секретный архив КГБ Беларуси или сверхсекретный ЦГА Венесуэлы. С условием запрета доставать оттуда материалы по Павленскому в течении трёхсот лет минимум.