МАЛЕНЬКОЕ РОЗОВОЕ ПЛАТЬЕ

В длинном списке премии в этом году нет многих знаковых, сильных книг сезона, зато попали сразу два опуса феминистки Ксении Буржской, которая известна в основном как соведущая и наперсница литературной примадонны Татьяны Толстой.

В предисловии к книге «Мой белый» Татьяна Толстая пишет весьма благосклонно: «Ксения Буржская написала маленький ослепительный роман, ослепительный в буквальном смысле: столько в нем слепящего солнца, столько слепящего снега, столько белизны, столько воды».

Трудно не согласиться с титулованным автором — воды в романе немало. А также розовой патоки, приторной до зубовного скрежета.

«Мой белый» — это сентиментальный роман в письмах о первой девичьей любви к молодому и неженатому гитаристу Лене, руководителю школьной рок-группы. Но для продвижения актуальной повестки и чтобы читатель, зевнув, сразу не закрыл книжку, автор вводит в книгу ЛГБТ линию: у главной героини, школьницы Жени, две мамы, и страстные письма одной к другой составляют изрядную часть этого сравнительно небольшого текста. Одна мама — безалаберная гениальная художница (ее картины с «голыми бабами» покупают американские банкиры за фантастические суммы), другая мама, скромный врач-гинеколог, уникальный мастер ЭКО, после драматического расставания щедро подарившая им (первой маме и школьнице Жене) дачу и квартиру, и продолжающает после разрыва воспитывать «общую» дочь. Такой типаж мамы-подруги, которая дает дочери домашние и сердечные советы, попутно обольщая девиц в Тиндере.

Все это однообразно и малоправдоподобно, щедро разбавлено выспренными отступлениями на темы природы-погоды и обрывочными воспоминаниями детства. А главное — сам стиль, который подделывается под дневник наивной школьницы, тошнотворно-слащавый, не оставляет ощущения неизбывной фальши.

«— Я поняла.

— Нет, ты не поняла и до сих пор не понимаешь.

— Угу.

— Я просто хотела стрельнуть сигарету.

— Стрельнула?

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя».

«Я спрашивала у мамы:

— Кто мой папа?

— Ветер.

— И как же я появилась?

— Подул ветер, нас с Верой толкнуло друг к другу, и появилась ты».

Тут нужно сказать, что гей-тема — сложный социальный конструкт, состоящий из множества факторов, и сведение проблемы к тому, что однополые люди любят друг друга, а ретроградное общество им мешает эту любовь осуществить — дурное упрощение. Тем более, что о любви Буржская пишет как усталый и циничный редактор журнала «Пионерский костер» в 1986 году.

«Не могла заснуть — думала про Леню. Он сегодня был в клетчатой красной рубашке. Стоял с ребятами из музыкального кружка на крыльце школы в распахнутой куртке, я слышала его смех, а сердце мое прыгало так, что, кажется, видно было издалека. Когда я поравнялась с ними, он кивнул мне, и я сказала «привет», но голос остался где-то в горле. Успокоилась, только когда в класс пришла. Была самостоятельная работа, нам раздали листочки, но я просто смотрела на свой».

Ксения, вы это серьезно? Вот эти розовые слюни в киселе и есть та самая прогрессивная актуальная либеральная повестка, которую вы нам несете под радужным флагом? Или вы цинично просчитали — если налепить радужный флаг на банальнейшую историю школьной любви, то сразу можно и на премию «Нацбест» книжку присунуть? Впрочем, прокатило же надувательство с некой авторшей под псевдонимом Микита Франко, писавшей ту же подростковую чепуху с гей-подкладкой (да еще и с кусками, выдранными из советской детской книжки). Ну ладно Франко, потаскали по глянцевым журналам и забыли — но вы-то претендуете на некий интеллектуальный уровень. Какие-то идеи стремитесь донести. Зачем же работать так уж примитивно?

Девочки! Прошу, оставьте в покое пионеров. Хотите писать про женскую любовь — не прикрывайтесь стилистикой советских школьных дневников. Откройте новый мир и новые смыслы. Рубите правду со всей либеральной прямотой — и тогда может и получится что-то стоящее и интересное. Впрочем, похоже, вы и сами в это не особо верите.

Ксения Буржская «Мой белый»

Никогда мне не понять, зачем перед текстом книги нужно публиковать хвалебный отзыв какого-нибудь селебрити.

Ну то есть наоборот — очень понятно. Чтобы читатель знал, что роман уж точно хороший. Проверено уважаемыми людьми. А если у вас какое-то другое мнение — что ж, делайте выводы.Это такой упреждающий выстрел, чтобы вы точно не сомневались и своих мыслей на этот счёт не имели. Сама великая Татьяна Толстая похвалила. Так что второго мнения быть уже как бы не может.

А почему Татьяна Толстая должна хорошо разбираться в том, что вам нравится? И почему мы вообще должны доверять её вкусу? Жаль, перед её рецензией не было рецензии кого-то ещё объясняющего, что рецензии Толстой – это интеллектуальный нектар и благословенное прикосновение великой мудрости. И надо их обязательно слушать и принимать как данность.

Чтобы не попадать в эту ловушку, рецензии и блёрбы, предваряющие романы, я обычно пропускаю.

Поэтому давайте сразу к работе Ксении Буржской. «Мой белый» оказался трогательным текстом о подростковый влюблённости и взрослом расставании.

Половину объёма книги школьница Женя описывает историю своей первой жгучей НАСТОЯЩЕЙ ЛЮБВИ.

Нам ведь досталось хорошее время? Мы всегда можем выложить фото и ждать одного-единственного лайка. А другие люди будут лайкать и не знать, что они — не те. А один человек лайкнет и не будет знать, что он — тот. Или не лайкнет и тоже не узнает, что ты ждала. Или подумает: не буду так часто лайкать, чтобы не показалось, что я особенно как-то к ней отношусь. Или наоборот: не буду лайкать, чтобы не давать напрасных надежд. А может быть
еще проще: на самом деле понравилось фото, и никаких двойных смыслов. Или еще: это ловушка и ты в эту ловушку попал. Если человек достаточно тебя изучил, он всегда может сделать фото, которое понравится именно тебе.

Оставшееся место посвящено жутким драмам-страданиям из-за любви двух её матерей.
Отношения Веры и Саши (мам рассказчицы) описываются через их письма друг другу, в большинстве своём не отправленные, через рассказы дочери о том как они познакомились, через воспоминания дочери об их совместном быте, расставании и жизни врозь.

И так 45 глав. Все 45 глав Женя мечтает о парне, а Вера и Саша любят друг друга, но уже никак не могут быть вместе. Всё, поезд ушёл, Саша изменила.
При этом читать действительно приятно, вопросов нет. В тексте хватает житейской мудрости, запоминающихся глубоких фраз, ярких образов.

250 страниц ничего особенного не происходит. Мы просто узнаём, что семья много путешествовала и ни в чём себе не отказывала. Одна мама зарабатывала кучу денег за продажу своих картин, другая мама была крутым врачом-специалистом, которую все обожали. Даже никакого особенного стресса из-за того, что они гей-пара, нигде не случилось. Ну 10 минут мальчик на переменке подразнил Женю, и за неё тут же вступилась самая крутая девчонка в классе, ставшая её лучшей подругой. Никто даже не успел испугаться.

И такая вот суперидиллия натолкнулась на айсберг случайной измены ради вдохновения художницы. Богатые тоже плачут.

А книга мне понравилась. Прекрасная книга, Татьяна Никитична не обманула.

Девчата

Шестнадцатилетняя школьница Женя едет на дачу, чтобы разобраться в чувствах. Она любит гитариста школьной группы Лёню. Музыкант не спешит вступать в отношения. Помимо проблем с Лёней не всё просто и внутри семьи героини. Прошло восемь лет с тех пор, как мама Вера рассталась с мамой Сашей… Прошлое не отпускает…

Зачин романа Ксении Буржской «Мой белый» заставляет вспомнить её же роман «Зверобой», также номинированный в этом сезоне Нацбеста. Вспомнить, хотя честно хотелось забыть. Не знаю, зачем было писать два романа с пересекающимися темами однополой любви и типовыми страданиями. Не имею представления, какой из шедевров написан первым, а какой – плод дальнейшего развития таланта автора. Оба хуже.

Почему?

Набоков в своё время не найдя английского эквивалента, воспроизвёл на латинице русское «poshlost». В отношении романов Буржской это ёмкое слово можно с помощью клинописи оттиснуть на глиняной табличке. Настолько автор приблизился к идеалу.

Одна из главных проблем – писательница уверена, что пишет красиво, тонко, изобретательно. Вот Женя рассказывает о коробке, в которой хранятся семейные фотографии:

«Я открываю коробку, и ветер тут же забирается внутрь и принимает форму прямоугольника. Я захлопываю крышку вместе с ним, чтобы он не унес мое золото. Подношу ее к уху и слышу, как он скребется и дует на стенки».

Уважаемые коллеги, желая похвалить подобное, говорят: «тонко чувствует ткань языка». Но это всего лишь старательная имитация. Потому что рядом:

«Марина довольно быстро обзавелась умением кружить головы мальчикам».

Женя рассказывает о своей детской любви к сверстнику Миккеле из детского лагеря. Мальчик пригласил её на танец:

«Он выронил из рук свой страх и бережно обнял меня. Мы топорно двигались под какую-то древнюю скандинавскую колыбельную».

Это, в первую очередь, топорно написано, несмотря на все словесные ухищрения:

«Перед самым расставанием мы с Миккеле сидели на берегу заросшего озера, в который ссыпались минуты до отъезда, мои слезы и тополиный пух».

Ссыпались слёзы и тополиный пух? Да, там дальше будет про «светлые солнечные пятна на воде» и прочие словесные висюльки, которые не могут скрыть тщетность и тщедушность романа.

Иногда автор даже не понимает, откуда черпаются образы, слова, диалоги. Мама Саша рассталась с мамой Верой после измены. Мама Саша переспала с мужчиной. Женя интересуется причиной:

— Мне сложно тебе объяснить.

— Попробуй?

— Понимаешь, иногда, чтобы написать картину, нужно особенное вдохновение. Какой-то толчок, эмоция, импульс, электричество…».

Да, мама Саша – художница. Ничего не напоминает?

«Надя, я музыкант, понимаешь? Мне иногда ну просто необходима перемена чувств, взрыв эмоций, сильные ощущения, что ли… Ну, как в музыке».

Это из фильма «Самая обаятельная и привлекательная». «Мосфильм». 1985 год.

Кстати, «мама Вера» хорошо рифмуется с «Девчатами». Год указывать не буду.

Как и в «Зверобое» герои «вибрируют», «трепещут», иногда просто «страдают». Единственная спокойная героиня – мама Вера. Он врач-гинеколог. Специалист по оплодотворению. Увы, в литературе искусственное оплодотворение не работает. Хотя в романе искусственно всё. В молодые годы мама Саша творит картины под названием «Трилогия света». Хотите ещё?

«Мама пришла домой и легла рисовать картину: слезами на полотне подушки».

Это я вношу посильный вклад в борьбу с дефицитом сахара.

Между прочим, Женя сочинила песню и стала вокалистом группы Лёни. Лёня оказался неравнодушным к басисту Вите, который набил на его груди татуху с изображением бумажного кораблика. Это уже «В каморке, что за актовым залом…» Чижа. После триумфального выступления на школьном новогоднем вечере Лёня говорит Жене, что мир большой, и она ещё встретит хорошего человека.

В романе всего 250 страниц, но он кажется дико затянутым. Такое ощущение, что автор добирал объём. Тут тебе и бесконечные письма Саши к Вере (страдания, вибрация, затуманенный взор). И непонятный, наверное, смешной по замыслу, пересказ рекламных роликов из «Телевизора на диване». И не менее юморной рассказ самой Жени.

Итак. Невероятно безликая и бесцветная книга, несмотря на всю назойливую радужность.

Ксения Буржская «Мой белый»

В начале сезона я узнал, что Ксения Буржская — медийная персона и голос «Алисы». Скажу честно, я не смотрю телевизор и не читаю модных блогеров. Услугами Алисы пытался пользоваться, но нейросеть путалась в навигаторе, вместо нужных треков подсовывала какую-то попсу и пыталась поболтать вместо выполнения команд. Эта книга чем-то напоминает Алису — героиня много болтает, но практической пользы никакой.

Издательство «Инспирия» — яркий тренд нового сезона. Публикуются здесь в основном известные блогеры и прочие селебрити. Элегантный дизайн, куар-коды, твердый переплет, лак. Обложка «Моего белого» вся в модных «блёрбах». Здесь отметились известные медийные персоны — Воденников, Ключарева, главред журнала «Сноб». Предисловие — аж от самой Татьяны Толстой.

А что внутри? По традиции — серая туалетная бумага, на которой напечатана будничная хрень. О том, как лирическая героиня-школьница куда-то ездила с мамой-художницей и ее герлфренд Верой, переживала их разрыв, встречалась и общалась с девочками и мальчиками, ела еду в модных заведениях, сидела в тиндере, соцсетях и пр. Судя по одному названию — «Мой белый» — я бы предположил, что качество и содержание книги обусловлено воздействием кокаина. Когда употребляешь психоактивные вещества, любой собственный плевок представляется тебе гениальным. А судя по блёрбам, «белого» хватило на всю компанию критиков-хвалитиков. Шучу, они просто хорошие друзья и коллеги, иначе я не могу объяснить такие чудовищно прекрасные отзывы на откровенно пустую книгу.

Из нового могу отметить, что автофикшен заметно эволюционировал за прошедшие четыре года: вместо типичного для какой-нибудь Мещаниновой грязного отчима-насильника у современной героини трезвый, образованный и опрятный родитель номер два женского пола. И это хорошо. Но этого недостаточно, чтобы увлечь читателя.

Я много лет писал рецензии для платного гей-трекера, где переводили артхаусные и любительские фильмы. Их можно было разделить на две основные категории — «эротические» и «социальные». И в тех, и в других режиссеры боролись за свои права, но в первых актеры старательно ласкали, били и долбили друг друга, а во вторых люди со светлыми лицами слонялись по квартирам и офисам, читали свои диалоги и изображали, как на них давит гомофобное общество. Книга Буржской напоминает мне фильмы второго типа — однообразные, стерильные, снятые как будто по методичке. Нет, дамы, это даже не факин омоль, это какая-то мыкыта франко. Я лучше перечитаю тот эпизод в романе Валитова, где к герою приставал Фарик.

З.Ы. Какая-то цель есть у любого текста. Целью этого текста, как мне кажется, было внушить традиционалистам, что лесбиянки живут очень скучно и никакого разврата у них нет и быть не может. Ладно, проехали.

С’НЕЖНОЕ ЧУВСТВО АЛИСЫ

Восторженное предисловие Татьяны Толстой (соавтора Буржской по передаче «Белый Шум») обещает много чистого белого снега и чистой любви. В этом Толстая не обманула. Автор использует слово «снег» много раз, слово «любовь» еще чаще.

Может быть, в случае Ксении Буржской стоило добавить «ка» в конце слова «автор», но не люблю этих модных феминитивов, пусть будет так — автор.

Во-первых, автор, как я поняла из интервью, сопричастна ЛГБТК.

Во-вторых, потому что в вопросах пола персонажей можно запутаться сразу, в смысле, кем они сами себя считают.

В-третьих, потому что Ксения Буржская — яндексовская «Алиса», то есть, она — спичрайтер «Алисы» — отвечает за функции как бы гуманизированной части компьютера, то есть за контакт с пользователем.

Имя этому неодушевленному, но как бы думающему существу, создатели придумали так, что звучит оно международно и симпатично, и от Кира Булычева с его Алисой – привет, и, вообще, так в мире принято. В «ай-гаджетах» у нее есть «старшая подружка» — «Сири». Говорят, ее голос можно заменить на мужской, но имя-то женское.

Функции, что Сири, что Алисы — чисто секретарские (мачизм, однако, создатели проявили), если юзеру лень тачскринить самому, тыкать в кнопки, поставить время будильника, открыть календарь, найти что-нибудь в App Store и тому подобное, то это сделают они.

Как поначалу любила повторять моя Сири, если замешкаешься с вопросом: «может, позвонить Борису?» и прочая ерунда, а почему Борису, кто это? Наверное, это был какой-то айтишный мем.

Со скуки, можно и просто поговорить с Сири (Алисой) о чём-нибудь, (малышам нравится и, кажется, они вполне понимают друг друга), правда, словарь и шаблоны фраз обеих пока ограничены, ответы вежливы и уклончивы, но, бывало, и похамливали в своем компьютерном стиле. Иногда общение походило на игру в буриме-чепуху, ты ей свой вопрос, а она отвечает тем, что в ней заложено, смысл ускользает, и получается забавно, но бестолково, так что поприкалывались и будет.

А может ли Алиса написать роман? Еще как, даже два за сезон: у Алисы-Ксении номинированы на Нацбест и «Зверобой», и этот — «Мой белый».

Про первый скажу: сперва — чуток ностальгии по детству, а так тоже про любовь на фоне столичной и заграничной жизни и тоже не без путаницы в половых влечениях героев, но, увы, дочитать не получилось, как ни заставляла себя. Обрадовавшись, что, пока я пыталась, большинство коллег по Жюри уже отрецензировали «Зверобой», с облегчением отложила.

Первое достоинство «Моего белого» — размер невелик.

Второе: то, что это про снег. Тоже люблю снег и зиму. Но снег оказался лишь в ярких детских воспоминаниях героини Жени, да и то лишь на потускневших поляроидных снимках, которые она то и дело перебирает, ностальгируя по прежней жизни, которая, хоть и была кочевой, но правильной, ничего лишнего с собой, только снимки и остались. Игра с фото — несколько избитый литературный прием, но безотказный, тут возможны и флешбеки, и приквелы. Равно как и с письмами, которые постоянно пишут персонажи, они мало чего объясняют, зато дают волю чувствам.

Девочка Женя хочет вернуть себе вторую маму Веру, покинувшую их из-за неустойчивой ориентации биологической мамы, чтобы семья была полноценной, как у всех, чтобы все любили друг друга, и сама хочет быть любимой. Не только мамами, но и, о чудо, молодым человеком.

Он старше ее — умный, красивый, музыкант, он — все. Их соединяет совместное творчество, они пишут песню для школьного новогоднего праздника. И вот уже выбраны белое платье и корона к синим волосам, и вот песня отзвучала, шквал оваций, робкое признание, и … догадались? Ну, конечно, с Алисой не выиграть в бирюльки.

Так что не ищите в книге сотни оттенков белого, Алиса не эскимос, и, вообще, при чем тут снег… просто красиво.

Наверное, надо бы еще что-то сказать, но совершенно нечего, может, попросить Алису писать справочники шаблонов для начинающего компьютера- романиста.

Ксения Буржская «Мой белый»

В романе Ксении Буржской «Мой белый» столько наивности и нежности, что относиться к нему равнодушно не выходит. Он может растопить чьи-то сердца, а кого-то — сильно раздражать. Похожий эффект вызывает и другой роман Буржской, «Зверобой». Но «Мой белый» — в разы светлее. Его можно читать в самые темные времена и самые снежные зимы.

Начинается «Мой белый» с козыря: с предисловия соведущей Буржской, ведущей подкаста «Белый шум» Татьяны Толстой. Она перечисляет множество чувств и состояний, которые, по ее мнению, заставляет пережить эта книга. При всей эмоциональности «Моего белого» он скорее манифест спокойствия, точнее, жизни, которая шла в крайне спокойную эпоху, — и которая недоступна людям сейчас. «Мой белый» — легальный способ немного перекрыть тоску.

В романе три главных героини: девочка-подросток (шестнадцать лет) Женя и две ее мамы — Саша и Вера. Те расстались из-за Сашиной измены, но Женя продолжает общаться с обеими. За пределами семьи, в школе у Жени свои приключения: она влюбляется в Лёню, художественного руководителя своего музыкального кружка.

Меня зовут Женя, мне шестнадцать. Я люблю худрука нашего музыкального кружка, его зовут Леня. Моя мама и моя вторая мама, Вера, не живут вместе уже восемь лет. Они расстались друг с другом, но не со мной. Потому что я их общее произведение. Вера — та, кто дает вам надежду и делает материнство возможным. Она это сделала для моей мамы. И для себя.

Дальше, в общем, как и в «Зверобое», течение сюжета определяет бытование чувств, и пересказать сюжет не представляется возможным. Но в целом это и не нужно: интересно становление характеров, происходящее с помощью переживаний. Потому что и Женя, и Саша, и Вера, и Леня в итоге показывают себя переживающими, но добрыми людьми, которые не хотели бы никому причинять боль; они несут только свет.

Главная деталь, символизирующая свет, — это, конечно, снег. Его в книге действительно много, и иногда слишком много:

Ее белый халат в темноте светился и походил на гору, когда она шепотом входила в мою комнату поздней ночью после дежурства, на белую гору Монблан, которую я по незнанию и детской наивности перевела однажды с французского как «мой белый», когда мы взбирались на жестких цепях к зимнему домику, чтобы наутро спуститься.

//

Там, на горе, точнее, у ее подножия, я впервые почувствовала, что значит счастье: проснулась утром, ослепла от солнца и снега, от запаха гвоздики и дыма, от жара натопленной печи; побежала в спальню, расплескиваясь, звеня этим новым чувством, булькая, словно чайник. Мама и Вера обняли меня, завернули в одеяло, как шаурму. Мы хохотали, а впереди был еще целый день — еще один день вместе. Я натянула сапоги и выскочила на улицу — растерла в ладонях крупный, кружевной снег. Никогда после этого дня я не видела такого белого снега. Никогда после этого дня мы не были счастливы втроем.

«Мой белый» — книга не столько о счастливой любви, но главным образом о любви несложившейся, и именно такая занимает центральное место в романе, утрачивая трагизм и становясь нормальной. Однако для «Моего белого» выбрана особенная рассказчица — та самая шестнадцатилетняя Женя, которая периодически обращается к письмам матери или пересказывает разговоры с другой матерью. Женя очень восторженна, как и положено быть человеку в 16 лет.

Если суть любви в том, чтобы стоять вот так: на голову сыплется снег, первый в этом году, и он по-дружески обнял вас, как собаку, и у вас земля из-под ног уходит от счастья, и ничего главнее этого момента не придумала жизнь?

Тут, кажется, по-дружески, как собаку (что все же не равно одно другому), обнял не человек, а снег. В другом месте говорится, что «вены застыли в моих руках». А еще, по всей видимости, повествователей в обоих романах Буржской объединяет любовь к гастрономическим метафорам: «Сегодня весь день думала о тебе. Решила сварить макароны, а на пачке зашифровано сообщение для меня. Там написано, что альденте — это внешняя готовность при твердой сердцевине внутри. Да это же про тебя!» (в «Зверобое» было «Лавровый лист в супе есть, а письма от тебя все еще нет»).

Ксения Буржская написала и правда светлый и даже в чем-то обескураживающий роман, который способен привести в равновесие и поверить в нормальность. Главное, чтобы с пути не сбили интонация и неточные метафоры.

Расширенную версию этой рецензии можно прочитать на сайте «Прочтение» https://prochtenie.org/reviews/30859