Лера Манович. «Прощай, Анна К.»

Сборник Леры Манович «Прощай Анна К.» демонстрирует, как малая проза современного автора, отображая явления сегодняшней человеческой жизни, складывается подобно мозаике в прозу большую. Эти рассказы, намеренно лишенные автором описательных излишеств, но стилистически выверенные, предельно искренние, драматичные и смешные, поднимают читателя над рутиной собственного бытия и напоминают о чем-то большем, чем повседневность.

Рассказ как жанр в русской литературе имеет поистине великую традицию, и способность Леры Манович создавать пронзительные и достоверные истории и вызывать подлинное сочувствие к героям своих произведений позволяет назвать ее продолжательницей этой гуманистической традиции Чехова и Бунина. Одного этого было бы достаточно для выдвижения «Анны К.» на премию «Национальный бестселлер».

Александр Серов – издатель, Нур-Султан.

Рецензии

Кира Грозная

Лера Манович «Прощай, Анна К.»

Книга Леры Манович «Прощай, Анна К.» – это сборник добротных рассказов с интересными сюжетами и выпуклыми персонажами. Рассмотрим их.

В части первой, который называется «Хочется любви», в рассказе «Будь тут, будь рядом», пятнадцатилетний юноша целует двенадцатилетнюю девочку. Небезобидно целует, прямо скажем, с элементами «развратных действий», как указали бы правоохранители. И девочке, которая переживала по отношению к этому мальчику что-то сродни влюбленности, тут же хочется бежать к своей бабушке, которую она до того считала противной и неаппетитной старухой.

Девочка-подросток перестроечного периода узнаваема: читая, периодически вижу себя. 

«Бабушка ругается, что я порчу себе ноги в кроссовках, потому что на улице жара. Но после такой настоящей красоты просто нере­ально заставить себя ходить в детских босоножках фир­мы «Прогресс» и ситцевом платье».

Действительно – джинсы с кроссовками казались нам суперодеждой! В стереотипном американском боевике 80-х герой, работающий спасателем на пирсе, выговаривал другому персонажу: «Друзья приходят сюда в плавках, а не разодетыми в пух и прах, как ты». И мы, подростки, сидящие в зале, угорали, потому что на друге был обыкновенный костюм, а на самом спасателе – кроссовки и джинсы. Так кто там из них «разодет в пух и прах»?

«Еще у меня голубые пластмассовые браслеты под цвет майки и пластмассо­вые розовые клипсы. Это мы с мамой купили в Прибал­тике. Как будто ножницы вставлены в ухо».

И у меня, девочки 80-х, были такие же браслеты – и клипсы! Только фиолетовые, самой «крутой» расцветки. Мне их недостаёт…

««Лампочка Ильича» уныло осве­щает комнату. Бабушка, отбрасывая на стену зловещую черную тень, снимает свой огромный бюстгальтер и ве­шает на спинку кровати. Потом с противным шелестом стягивает с потрескавшихся пяток носки и начинает мазаться вонючим лечебным кремом. Я зажмуриваюсь от ненависти. Я не хочу быть старухой»

Девочка-подросток не любит бабушку. Для меня это странно. У меня ведь тоже была старая бабушка, но я ее очень любила, она не была мне противна.

Впрочем, у моей лучшей подруги в то же время была мега-противная бабка, с которой они даже дрались. Может, нам с моей бабушкой просто повезло?..  

В рассказе «Усы» девочка-подросток на каникулах дружит с добрым словоохотливым дедом Лёшей, который умеет определять, вырастут ли у девочек усы. Он говорит, что усы вырастают «у женщин к старости от вредного характера». По его мнению, героине рассказа Лере это не грозит:

 

— Ты, Лера, прекрасная будешь женщина. Умная. Хорошая. Без усов.

 

Позже, узнав о расправе простоватого деда Лёши над вороной (чтобы неповадно было другим воронам клевать вишню), девочка испытывает ужас, у нее происходит отторжение. Лера долго не может простить деда, с которым ей, впрочем, не суждено больше встретиться.

На следующих каникулах Лера встречает свою первую любовь, случается в ее жизни первый поцелуй. И тут же она наблюдает, как её красавец Максим вместе с другом мучает и убивает беспомощных крабов. И тогда она прощает деда Лёшу, к тому времени умершего. Любовь же заканчивается, не начавшись.

Душераздирающий рассказ «Голубой дог» — о том, как девочка и ее родители-инженеры в перестроечные годы выхаживали безнадежно больного пса, о сострадании, предательстве и любви  на мой взгляд, один из самых сильных в сборнике. И рассказ «Тварь»  про мальчика Валерку, у которого утонул отец, который не любит мать – тоже мощный: он о том, как жизнь проходит мимо, как близкие люди становятся друг другу чужими из-за отвратительного быта, бедности и неустроенности, несчастливой жизни… и собственного равнодушия.   

Герои остальных рассказов первой части – умственно отсталый подросток Гоша, которому соседские мальчишки объясняют, что его мать – «шлюха», и младший школьник Мишка со сломанной ногой, которого отправили в Москву к богемному отцу, пьянице и балаболу. Герои – живые и симпатичные, каждого персонажа видишь воочию. К обоим мальчикам возникает пронзительная жалость.  

Вторая часть «Чтобы мы оба ничего не почувствовали» – о любви совсем иного рода. Тут уже не предчувствие и ожидание, а чувственность, боль, одиночество и недосказанность.

Рассказ про женщину, не испытывающую оргазма, ставшую натурщицей и любовницей художника («Художники»), просто больно читать. Герои прозы Манович ко второму разделу безвозвратно утратили ту любовь, о которой мечтали в первом. Им по-прежнему хочется любви, но они неспособны ее дарить. Потому что любовники фригидных героинь сборника – выросшие Валерки и Мишки.

Очень психологически точный и лаконичный рассказ «Виртуалы» – про долгий сетевой роман, который закончился ничем (совершенно, кстати, прогнозируемо). Даже и добавить нечего.

В книге есть еще части под названием: «Зачем людей напрягать?», «Атрибуты красивой жизни», «А ты просто танцуешь», «Постскриптум» и «Постпостскриптум».

Самый жуткий рассказ сборника – «Бабье лето». На глазах у деда происходит несчастный случай с единственной внучкой: на нее падают строительные леса…

Вспомнилось, как в начале нулевых в Петербурге рухнул кран, строивший огромное жилое здание с «Купеческим двором» на первом этаже напротив метро Пионерская; на наших с подругой глазах погиб семилетний ребенок…

Эксплуатация страшных тем – то, от чего лучше воздержаться, чтобы не «будить лихо». Впрочем, Лере Манович виднее.

Если я когда-нибудь познакомлюсь с автором, обязательно спрошу: почему «Лера»? В нынешнем сезоне «Нацбеста» представлены еще двое Саш и одна Даша. Таки что заставляет взрослых, зачастую не очень молодых (не подразумеваю Дашу Благову) людей называться инфантильными уменьшительно-ласкательными именами?

Одна моя знакомая, тоже писатель, говорила о себе: «Я – девочка-девочка…» Знакомой было «40+». По состоянию тургора кожи «девочкой» она не смотрелась, голос имела командный, как у начальственной дамы… Что же все-таки не так с этими «девочками» и «мальчиками»? Вот у Леры Манович – рассказы состоявшиеся, серьезные, вполне тянут на «Валерию» (или, может, «Калерию»)…       

Ну, а если честно и откровенно (и ближе к «Нацбесту») – я убеждена, что становиться «национальными бестселлерами» должны повести и романы. Поэтому я буду поддерживать крупную прозу, а не сборники рассказов. Это что касается «Нацбеста».

А вот читать и, тем более, перечитывать на досуге хочется рассказы.

Захотелось приобрести и эту книгу Леры Манович, перечитать и поставить на полку. Не стану себе отказывать.   

Анна Жучкова

Картинки с выставки

Лера Манович пишет хорошо. Особенно когда не про любовь. Вот про собаку, про маленькую девочку, про немца – прям очень хорошо!

«Голубой дог». «Лет с тринадцати девочки живут в ожидании любви. Я жила в ожидании собаки».

Знакомое ощущение. И ожидание собаки, и счастье обретения щенка.

Но затем приходят девяностые. У мамы с папой разлаживаются отношения. А девочка винит во всем почему-то собаку. Которую они к тому же (еще до голода девяностых) кормили плохо, и собака выросла худая и некрасивая. И вот девочка решает избавиться от некрасивой собаки, думая, что таким образом спасает семью. Логика немного странная, но отчаяние девяностых передано хорошо. Вот это вот расчеловечивание.

Девочка потихоньку уходит от собаки, когда та с жадностью ест что-то на помойке. Но собака находит дорогу домой. А вот папа, наоборот, дорогу домой забывает. Он уходит в другую семью, к двоюродной сестре мамы. Финал рассказа сделан великолепно:

«…мама сказала:

— Забери собаку. Мы ее не прокормим.

— Куда я ее дену? — сказал отец. — Там двое детей. Меня с собакой не примут.

— Если любят, примут, — сказала мама.

— Ты же знаешь ее характер…

Мы смотрели с балкона, как они уходили. Тощий как скелет Рэдик доверчиво трусил рядом с отцом.

Дойдя до угла дома, отец остановился и поднял голову, ища глазами наш балкон. Рэдик тоже остановился и поднял голову.

Эта картина навсегда впечаталась в мою память: голый осенний палисадник, ссутулившийся отец в плаще и серая худая собака с большой головой.

Рэдика я больше никогда не видела».

В нескольких фразах обо всем: и о том, что отца, значит, в той семье не любят, зря уходил; и собаку, значит, он предал, зря забирал. Все здесь предатели, и никто никого не любит.

Об этом же – но в масштабе преемственности поколений – в рассказе «Собачка».

Обычный для сюжетов Леры Манович любовный треугольник: мама, папа и мамин любовник. Но фокус внимания – на маленькой дочке. Милая, добрая, она все пытается наладить контакт с мамой. Но маме не до того.

Услышав, как мама говорит любовнику, что не будет его ждать, как собачка, девочка рисует собачку, чтобы порадовать маму. 

— Это собачка, — говорит Полина, показывая на желтое пятно, и смеется.

Мама не смеется. Ее лицо делается злым.

— Ты что, подслушиваешь, что я говорю? — спрашивает она Полину.

— Да, — честно говорит Полина. — Я подслушиваю тебя.

И Полина тянет к маме полные ручки, потому что сказала нежное. «Подслушиваю тебя» — это как «люблю тебя», только нежнее, потому что c шш. Но мама отводит от себя Полинины ручки и, c отвращением глядя на рисунок, говорит:

— Господи, как вы все мне надоели!

 

Дальше еще несколько таких сцен, и вот к вечеру мама ушла к любовнику, папа еще не пришел с работы, а девочка сидит дома одна и опять рисует:

— Как же вы мне надоели, госди. Как же вы мне надоели, — бормочет Полина, шевеля красными от карандашного графита губами, и мажет, мажет всех красной карандашной кровью.

Вдруг, сама того не контролируя, она становится уже не милой… Но родителей рядом нет. Им это неинтересно.

Мама, которой неинтересна дочь, но интересен любовник, – главная тема сборника:

«Каждый вечер он изводил холст, чтоб написать очередную невменяемую херню. Иногда мамаша покупала ему холсты! Потом он и она подолгу обсуждали, что они там, в этом говне видят. Наверное, мать пыталась с ним исправить ошибки, допущенные c папашей. Типа интересоваться духовной жизнью своего мужика. Если бы мать заглянула в мои оценки, она бы увидела намного больше интересного».

И в «Немце» мама пытается кокетничать с мальчиком из Германии, приехавшим по обмену в Россию. Но в рассказе этом удивительно хороша узнаваемая обстановка тех времен. И доброта.

Там, где есть доброта, рассказы Леры Манович удаются.

Но в целом доброты мало. И писать, такое ощущение, Лере Манович не о чем, кроме как «о любви». Но о любви не получается, потому что любви-то как раз и нет. Перепихи есть. Много. Кажется, этим занимаются все со всеми. А любви нет.

Раз за разом, рассказ за рассказом – о муках и одиночестве людей в «треугольниках» и невозможности выйти на свободу: «А почему все окна закрыты? Дышать же нечем! Господи, открой нам окна! Срочно открой нам окна».

Мама была невнимательна к дочери, ей не нравилось, что та неуклюжая и нелепая. Зато у нее был любовник. Дочь по недосмотру утонула на курорте. Пятнадцать лет спустя мать приезжает на тот самый курорт. Вся до сих пор как будто неживая. И вспоминает. И трахается вечером с молодым барменом. И плачет у него на груди. «Если бы он переключился на обычный постельный треп, я бы выставила его за дверь голым. Но он курил и хмурился. И тогда я заплакала у него на груди».

Картинки с выставки.

Общая картинка ко всей книжке, наверное, будет такой:  

«Анна стояла на парковке c резиновым членом в руке и ловила ртом снежинки» – изящно, но как-то глупо.

Марина Кронидова

Лера Манович. «Прощай, Анна К.»

Сборник рассказов Леры Манович «Прощай, Анна К.» порадовал крепкими, правильно композиционно и драматургически выстроенными текстами. Большинство персонажей имеют свой характер, образ, авторская подача как виртуозный  набросок: несколько штрихов и вот он — как живой! Причем, несмотря на их обилие и многообразие (около сорока рассказов!), они не выцветают из памяти.   

Конечно, есть вещи более удачные, есть менее — их, увы, намного больше.

Начнем с хорошего, с рассказа «Немец», по нему уже и спектакль поставлен режиссером  Павлом Акимкиным.  

Забавная история об обычной интеллигентной московской семье: дочка-подросток, мама-писатель и бабушка в деменции принимают у себя в квартирке, требующей ремонта, юного немца Пиуса, приехавшего на неделю по школьному обмену между Москвой и Дрезденом. Отличные диалоги, юмор — эффект от чтения   просто терапевтический, особенно в нынешней ситуации, рекомендую. «Немец» слегка напомнил, по хорошему, киножурнал «Ералаш».

В сборнике пять частей. Первая — «Хочется любви» — история взросления девочки Леры, явно прочувствованная автором, зарисовки из детства, ностальгические детские-советские воспоминания — база отдыха, дачно-деревенский рай. Но только блаженно расслабишься — и тут автор огреет тебя жестью. Рассказ «Усы» — просчитанное манипулирование с отвращением и болью, я испытывала подобное физическое ощущение, когда читала повесть, странное совпадение, тоже под названием «Усы» Эммануэля Каррера. Истории абсолютно разные, а вот по силе воздействия одинаковые, как будто на особую точку нажимают, вызывая спазматический рефлекс, всего лишь парой фраз. Наверное, это говорит о мастерстве автора.

«Голубой дог» — печальная история о больной собаке, не «Белый Бим», конечно, более прозаично и буднично. Но я еще не знала, сколько еще уготовано подобных живопырок автором.

Часть «Чтобы мы оба ничего не почувствовали» — рассказы о нелюбви, о бытовых, деловых, курортных адюльтерах, подзаброшенных родителями детках, разваливающихся, но длящихся отношениях — все это хорошо рассказано, без особых эмоциональных пережимов, но возникает ощущение, что все это где-то когда-то уже было. Ну – похоже на качественную советскую женскую прозу: от Виктории Токаревой и Нины Катерли до Татьяны Толстой. Скорее, это комплимент.

«Атрибуты красивой жизни» — игры с читателем в духе: а вот здесь ты у меня поплачешь. И, если в первых рассказах сборника манипуляция эмоциями построена   мастерски — как удар под дых — и потому работает, то здесь Манович вовсю пользует полный набор доброго русского шансона. Милую старушку — лучик, всем улыбается, угнетают злые соседи, бродят никому не нужные влажные бабы за 50, двое жмуров плавают в собственных ванных, один, потрепанный лузер, трогательно прижимает тапочку к груди, второй — юный, в обнимку с феном. 

Рассказ «Бабье лето» о деде, потерявшем внучку-второклашку — на его глазах раздавленную обвалившимися строительными лесами — жуть, классическая страшилка, слезовыжималка. «То самое облако» — нежные детские воспоминания трупа на прозекторском столе. А уж совсем жалостливое «Красивая жизнь Лерыча» — про бомжа и собачку — лучше и  не читать.

Большинство коллег отмечает гуманизм и эмпатию автора к несчастным страдальцам, я же вижу, в худшем случае, измывательство над доверчивым читателем, обязанным пролить ведро слез.  А в лучшем – ну, все равно — не Горький, не Балабанов…

Ну, и под конец, о лучших, на мой взгляд, вещах из последней части «А ты просто танцуешь», где действие происходит в Америке: «Бас» и «Мой бойфренд  Харисс» — будь я редактором «NewYorker», последний из них, я бы точно взяла: гениально.

А вот Анна К., давшая название сборнику, так и осталась загадкой — что ж в ней такого, в этой героине — не только для меня, но, что интересно, по признанию  автора,  для нее самой тоже.

Елена Одинокова

Лера Манович «Прощай, Анна К.»

Начнем с главного. У критика язык не повернется назвать взрослую тетю детским именем, поэтому ограничимся фамилией. Проза у тети взрослая, нечто среднее между Рубиной и Мещаниновой. И по стилю, и по содержанию. То есть по стилю все же Рубина, а по общему настрою скорее Мещанинова: персонажи в основном равнодушные или сволочи, отношения с мужиками у героинь неудачные, реальность мерзкая, а выхода нет. В аннотации Манович сравнивают с Буниным (наверное, потому, что у него все время «про это»). Я от сравнений с мертвыми классиками воздержусь.

Манович — мастер короткого рассказа. Языковые странности вроде бабушки, которая «ела подробно», не в счет. Какие-то рассказы более удачные, какие-то проходные, есть и откровенно плохой — про дебила, над которым измываются дворовые пацаны. Но в целом пишет авторка уверенно и ярко, ей есть что сказать, и сильных рассказов больше, чем слабых. В книге присутствует сквозной автобиографический сюжет, не знаю, достоинство это или недостаток. «Литературу опыта» можно было вынести в отдельный цикл, а впрочем, автор сам решает, что печатать, а что нет. Все рассказы мы рассматривать не будем, ограничимся тремя.

«Будь тут, будь рядом». Двенадцатилетняя девочка приехала с бабушкой на турбазу предприятия, где бабушка долгие годы была уважаемым сотрудником. Бабуля хромает, по ночам справляет нужду в ведро, потому что ей тяжело ходить в туалет, и мажет больную ногу вонючими лекарствами. Она усиленно следит за внучкой: как бы чего не вышло. А внучке хочется любви. Девочка наслаждается природой, обыгрывает других отдыхающих в шахматы, угощается серыми столовскими котлетами и встречает первую любовь — мальчика постарше. Бабуля обеспокоена. Она является с подругой на дискотеку, где расфуфыренная внучка в пластиковых клипсах и браслетах танцует «медляк» с будущим слесарем. Подруга высмеивает внучку, которая якобы так нелепо выглядит рядом с большим пацаном. Но и это еще не все. Настает романтический момент у озера. Леша заставляет девочку взять в руку член, девочка в ужасе бежит к бабуле. Мессидж понятен. Вы хотели чего-то лирического, а вот вам ###. И так будет всегда.

 

«Голубой дог». Папа главной героини любит покупать ломаную технику со скидкой и чинить ее, так он экономит. Однажды он покупает дочке со скидкой больного щенка – голубого дога. У щенка дефект диафрагмы, он задыхается, когда бегает. Гадит в передней. Починить живое существо не получится. На дворе голодные девяностые, кормить огромную собаку нечем, Рэдик и так сжирает единственный кусок колбасы на всю семью. Юная хозяйка видит в собаке причину всех несчастий. Она пытается избавиться от пса, но у нее нет денег и прав на то, чтобы его усыпить. Она просто оставляет его на улице и садится в троллейбус. Пес возвращается, но теперь, видя хозяйку, хвостом больше не виляет. Кормить его по-прежнему нечем, в квартире грязь, мать девушки надрывается на работе. В финале понурый дог уходит вместе с батей-неудачником. И дочь не хочет знать, что с ними будет.

«Медуза». Немолодой мужчина приехал с любовницей на курорт. Его ждет жена, любовница давно надоела, он даже забывает, какого цвета ее купальник. Перед заплывом он предупреждает ее, что нужно опасаться медуз. И да, ее таки жалит медуза, причем это тот редкий случай, когда развивается анафилактический шок. Оставшееся время они проводят в больнице, зато герою не приходится врать жене про загар. Злой и циничный рассказ, чувствуется, что авторка не верит в людей. Что-то похожее на Бунина здесь есть, но см. выше.

Герои Манович, как дефективный дог, не могут дышать полной грудью и бродят по пространству, которое загажено ими самими. И Манович не хочет знать, что с ними будет. Остается пожелать авторке преодолеть трагическое мироощущение и оторваться от темы межполовых отношений, которая в этом сезоне надоела хуже столовских котлет.

З.Ы. Еще несколько слов о современной литературе. Меня огорчает, что авторки так крепко уцепились за литературу ТРАВМЫ. Даже Тимур Валитов наскоро отыскал травму и прикинулся жертвой насилия, чтобы не отстать от Васякиной. А когда писателей никто не насилует, на них давят институции. И добрая фея Галина на страницах «Медузы» помогает сирым и убогим. Однако если все время расковыривать старые болячки и обиженно глядеть по сторонам, в конце тоннеля не забрезжит свет, именуемый большой литературой. Литература кофейной кружки, литература разбитой коленки, литература с маленьким членом в руке — не вызывает сочувствия. Выбираться из тоннеля авторки, очевидно, не хотят, их и там неплохо кормят. Может, у авторок не от травмы болит, может, это тоннельный синдром? И критикам снова и снова приходится обесценивать чьи-то страдания, листая однообразный автофикшн.

Впрочем, скоро подтянутся авторы-почвенники, которые не только знают, что делать, но и будут диктовать свои политические программы населению РФ. Хрен редьки не слаще.

Даниэль Орлов

Записки о прочитанном 3. Лера Манович «Прощай, Анна К.»

Я понял, что мне нравится в книгах моих друзей. Возможно, потому мы и друзья, ну или товарищи. Слово «друзья» как-то подозрительно дребезжит и позвякивает, требует какого-то иного взаимного участия. Опять же от него случается похмелье. Слово «Товарищ» экологичнее и менее вредное для здоровья. Так вот, в прозе моих товарищей мне нравится абсолютная вживаемость в собственных персонажей. Способность к эмпатии —  несомненное проявление таланта. Рассказы Манович талантливы.

За те десять лет, что я наблюдаю за опытами Леры Манович в прозе, у неё появилось крепкое мастерство, а страсть, такая необходимая, чтобы гальванизировать текст, никуда не делась. И это прекрасно. Можно расслабиться и получать читательское удовольствие, практически испытывать наслаждение.

В этом, на первый взгляд, эклектичном, но правильно скомпанованном сборнике Манович заново воссоздаёт из осколков прошедшего времени мир гайдаровской «Голубой чашки», только этот мир склеен под себя белой цисгендерной (специально посмотрел, правильно ли я понимаю это слово) женщиной, а не боевым красным командиром.

Жизнь мужчин и женщин трактуется как череда адюльтеров разной степени истеричности. Манович показывает как можно прощать, понимать и просто любить поверх всего. Причём от рассказу к рассказу меня, например, не покидало чувство, что всё это написано про себя. И оттого это так безжалостно и так прозрачно. Спасает только чудесная авторская самоирония. Например в рассказах от имени дочери (конечно, прототип угадывается) автор хвалит собственную грудь и фигуру, настаивает на собственной женской привлекательности. Но в этом столько иронии, сколько и трагизма в опасениях увидеть в зеркале или в чужом взгляде признаки старения. И этой женщине веришь и любишь этого персонажа, жалеешь и надеешься, что он так и останется прекрасным и молодым, пусть и обреченным вечно плутать в нескольких абзацах авторской саморефлексии.

Попытка влезть в мужской костюм тоже засчитывается. Мужчин Манович понимает, опять же прощает и искренне любит. Вообще, вся книга написана от избытка любви. Любовью пропитан даже юмор. Уморительно смешной рассказ «Немец» вибрирует от нежности к старикам и от сексуальной энергии молодости. Манович психологически точна. Она на удивление психологически точна. Порой это несколько раздражает. Ум и проницательность в женщинах может раздражать. И только-только уже решаешь разозлиться от этой точности и проницательности в рассказах «Кино», «Влажная Валя», как вдруг попадаешь в неприлично трезвую, внерелигиозную и вместе с тем глубоко покаянную историю рассказа «Христос воскресе». Следом рестерянный и духоподъёмный «Голуби». И вот уже вовсе «душегубочка» рассказа «Бабье лето».

Вообще, книга что контрастный душ. То замерзаешь, то становится нестерпимо горячо.

И катарсис наступает в рассказах «Семь вечеров и одно утро» и «Для красоты», где уже неприкрытый автофикшн, где автор и её дочь выведены под своими именами.

«Нападает на тебя такая незнакомая бабья злость, будто жить тебе здесь вечно, ходить под этим злым солнцем на мутную реку, отвечать дуракам с пивом, что водичка хороша, и жить-жить-жить в этой земле, пока не умрешь. И ты чувствуешь, что вся земля тут пропитана этой бабьей яростью. Всходят на ней поля, краснеют помидоры, гнут ветки яблони и вишни. И подо всем этим проступает заскорузлость, изможденность и какая-то вековая спекшаяся мука людей и растений. И тогда понимаешь, что все. Пора в Москву».

Блестящий сборник рассказов. Очень талантливо. Пора в Москву.

Владимир Очеретный

Привет, чокнутые!

Читателям, предпочитающим крупные литературные формы, определённо стоит сделать исключение для рассказов Леры Манович. Это тот случай настоящей литературы, когда несколько страниц могут вызвать странный эффект: прочёл, оглянулся вокруг, и вроде бы всё на прежних местах, но есть отчётливое ощущение, что в мире всё же что-то изменилось. В хорошую ли сторону, в плохую ли — и не определишь. Проще всего сказать: изменения произошли в тебе самом. Но такое объяснение звучит слишком нравоучительно и банально — что не согласуется с прочитанным. Впрочем, оставим эти таинственные материи в стороне.

Для меня погружение в сборник «Прощай, Анна К.!», особенно в его первую часть, стало возвращением к чему-то давнему, родному, по чему соскучился. А именно: к безмятежной радости чтения в детские, подростковые и юношеские годы — радости, во многом утраченной с годами. Не сказать, что я снова и с прежней силой пережил радостные мгновения, но я вспомнил, какими они были. Для текущей отечественной литературы — когда лютая безнадёга нередко оценивается, как «про духовное» и «правда жизни» — это напоминание чрезвычайно важно. Ведь когда-то мы полюбили изящную словесность за увлекательность путешествий в иные обстоятельства и радость новых знакомств, а не за желание, захлопнув книгу, тут же повеситься.

И ведь не скажешь, что рассказы Леры Манович так и брызжут оптимизмом, повествуя о людях благополучных и счастливых. Как раз наоборот: практически все они отмечены каким-либо видом неустроенности — денежной, семейной, творческой и т.д. В их судьбах смещён центр тяжести, оттого персонажей клонит не туда — в этом, собственно, и есть драматический конфликт. Иные из рассказов послевкусием напоминали детско-юношеское чтение из школьной библиотеки (из писательских имён, к сожалению, вспоминается только Радий Погодин), другие — Сэлинджера, третьи — Мамлеева.  Речь, разумеется, о возможных родственных связях, а не подражательстве и вторичности: Лера Манович придает банальным для жизни и литературы ситуациям новую парадоксальность и пронзительность.

Как нередко бывает со сборниками, трудно утверждать, что все рассказы в нём прямо «Ах!» — пару-тройку мне читать было скучновато. Отмечу те, которые очень вам рекомендую:

«Усы»,

«Голубой дог»,

«Художники»,

«Ответ»,

«Сапоги»,

«Чокнутые».

Возможно, вам стоит начать с последнего — над ним я хохотал в голос. Кроме того, его название, на мой взгляд, более точно характеризует персонажей сборника — психически вполне нормальных, но, как уже говорилось, с вывихом в судьбе, а потому ведущих себя не очень адекватно.

Кстати, о рассказе «Прощай, Анна К.!» Признаться, я немало поломал голову, почему именно он удостоился чести дать название всей книге, и нет ли тут какой скрытой метафоры? А если есть, то не связана ли она с романом Льва Т.? «Анна Каренина», как помним, начинается с довольно спорного утверждения, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая — несчастна по-своему. Героиня заглавного рассказа, не блистающая красотой и утонченностью, в жизненной лотерее вытягивает максимально счастливый для себя билет — выходит замуж за сногсшибательного красавца брюнета, у неё двое детей, прекрасный дом, они регулярно отдыхают на всяких там мальдивах. Этим Анна К. занимает уникальное место среди остальных персонажей сборника — в чём-то схожих между собой несчастливых людей. Но вот удивительно: её взгляд на семейных фотографиях наполнен всё той же тихой нежностью, с какой она ещё до замужества разглядывала заспиртованных уродцев. Она то ли всегда счастлива, то ли всегда несчастна — разницы между этими состояниями для Анны К. не существует.

Может быть, обобщённая мораль сборника Леры Манович в том, что счастье достаётся тем, кто за ним не очень-то и гонится? Или в том, что таким людям не место в нашем обществе, и им надо сказать: «Прощай!»?

Сергей Петров

Постановление об отказе в возбуждении праведного гнева

г. Москва                                                                                                         09.02.2022 

Я, литуполномоченный Петров, находясь в здравом уме и твердой памяти, отдавая себя отчет в том, что всякая рецензия – чистой воды вкусовщина и т.д., рассмотрев сборник рассказов Леры Манович «Прощай, Анна К»,

                                          установил:

Писатель Чингиз Айтматов как-то сказал: «Книги обладают удивительной силой. Ты открываешь их, а они – тебя».

Вот уже недели две меня обстреливают издательские корпорации своими книжными снарядами, и это вызывает приступы праведного гнева. Вы почему такие злые, господа издатели? Может, вам международные конвенции прочитать? Там – про гуманизм. Или материалы процессов тридцатых годов – там про вредительство. Не слышат, палят батареи. А я все ищу укрытие. И нахожу его в самом неожиданном месте – это сборник рассказов Леры Манович «Прощай, Анна К».

Я открываю книгу, книга открывает меня. Память озаряют вспышки.

Читаю о доме отдыха времен позднего СССР и девочке с клипсами в ушах («Будь тут, будь рядом»). Девочка – не весь рассказ с ними, они – для дискотеки. И вспоминается мне такая же дискотека в таком Доме отдыха. И такие же девочки и тетеньки, с химией на голове, с клипсами в ушах. Я продолжаю чтение под музыкальное сопровождение, что рождается внутри. Гремит какой-нибудь дурацкий «Мodern Tаlking». Девочка танцует с мальчиком, она вообще проводит с ним много времени, она ему нравится, но во что-то «не врубается» мальчик, и она, похоже, тоже. Я вижу этого мальчика. И вспоминаю далекого себя.

С рассказом «Христос воскресе» – другая история. Женщина и мужчина знакомятся в бассейне. Заканчивается все пошлейшим и циничным образом в канун светлого праздника. Она больше не вернется, и она ему не нужна, придет другая. Случайно забытый пакет с мокрыми купальными принадлежностями и завернутым в бумагу пасхальным яичком отправляется в мусорный контейнер.

Вспышка памяти № 2. Приятель охмурил девицу. Случилось «это», приятель пропал, и случилась беременность. Спустя месяц она ему позвонила. Середина девяностых, мобильная связь была далеко не у всех, и звонок принял домашний аппарат, трубку взяла мама. Выслушав внимательно все «ахи» и претензии, а также большую тираду о любви, мама спокойно заключила: «Знаете, милая … Половой акт – не повод для знакомства». Тоже весной дело было.

Автор пишет увлекательно и смело. Тем не боится, берет любую. Иногда можно даже наткнуться на физиологический аспект. Но не спешите кривить лицо. У других подобное действительно получается пошло и тошнотворно, у Манович – нет. Улыбка или смех – да. Отвращения же – не будет.

Не все рассказы сборника «Прощай, Анна.К» соответствуют названию, кстати. Но это – осознанный, умышленный трюк.

«Самый несчастный Гоша» действительно несчастлив – болен. Его дразнят сверстники, дразнят гнусно и жестоко. Но Гоша не замечает насмешек, он по жизни счастливый человек, и остается от чтения, пусть печальный, но все-таки свет. И «Тварь» на поверку оказывается не тварью (так называет маму героя, «из-за которой» погиб папа), а прекрасной девушкой, которую можно и нужно любить. А еще – она похожа на маму.

Рассказы не окунают читателя в грязь. Они возвращают в жизнь, позволяют улыбнуться, а потом еще и задуматься. В том числе – о себе.

И если героиня так до конца и не поняла свою странную, но все же добрую подругу Анну К, то я, надеюсь, прозу Леры Манович понял. Полагаю, Читатель, она придется по нраву и Вам.

Таким образом, принимая во внимание вышеизложенное, руководствуясь совестью, вкусом и здравым смыслом, я                

                                            Постановил:

  1. В возбуждении праведного народного гнева в отношении книги «Прощай, Анна К», отказать.
  2. Рекомендовать книгу к чтению, в том числе, путем лобовой и несдержанной пропаганды.

 

Литуполномоченный                                                                                   Петров

Наталья Соловьева

Здравствуй, жизнь

«Прощай, Анна К.»- увесистый сборник рассказов Леры Манович. Сначала мне показалось, что рассказы упаднические: то алкоголизм, то бомжи, то утонувшая девочка, то молодой парень в гробу. Большое количество ловких и не очень измен — наверное, добрая половина сборника про адюльтер. Безнадежность и тлен. Но постепенно стало открываться, что рассказы Леры Манович жизненные. Ну вот так оно и бывает на самом деле, без хэппи — энда. И нелепые смерти, и бестолково прожитые жизни, и неустроенность, и странные случайные измены. И самое главное — тотальное одиночество. Герои рассказов одиноки — от девочки, которая проводит лето в ожидании любви, до старушки, которая, разодевшись во все лучшее, ходит в супермаркет, чтобы получить порцию даже не тепла, а человеческого общения.

И все же мне больше всего понравились ироничные рассказы. Их не очень много в сборнике, но каждый раз это находка. Например, «Немец». В московскую семью по обмену приезжает немецкий школьник-старшеклассник. Красивый и статный арийский парень, в которого мгновенно влюбляются все русские девочки. Взбалмошная мать-писательница в разводе, девочка-подросток, ровесница немца, и прабабушка в маразме принимают в своей квартире иностранца. Попытки семьи казаться лучше, чем они есть, столкновение с немецким менталитетом, флирт матери и хрупкая подростковая влюбленность дочери. Все вместе — очень светло и иронично.

Или, например, рассказ «Бас». Молодая женщина отдыхает на озере со своим возлюбленным американцем, мистером Томасом, и его сыном, которого она называет «засранец». Отпуск не складывается, в частности, из-за «засранца». Паренек любит отца, хочет общаться с ним и не очень считывает контекст «влюбленных голубков», которые хотят побыть наедине. Есть в этом рассказе человеческое тепло, чувствуется, что не такая уж героиня циничная, как ей хочется казаться. И что уж в этой истории точно будет хэппи-энд. Вот ироничный пассаж из рассказа, который хочется привести здесь:

«Мистер Томас как-то сказал, что женская поэзия — это бесконечный носок, который каждая баба-поэтесса вяжет с разной степенью ловкости всю свою жизнь. Если стихи перестают быть носком, то они либо гениальны, либо безумны. Мои были безумны».

Еще один отличный рассказ, с таким же названием, как сборник — «Прощай Анна К.». Наверное, самый поэтичный и философский. Героине приходит уведомление о дне рождении ее давней знакомой Анны К. Это вызывает любопытство, что же теперь с Анной, как она живет? И мы узнаем о нескольких встречах автора с Анной К.: «Анна была типичной русской бабой с выцветшим лицом, костлявой грудью и огромной задницей. Но внутри нее, в том, как она говорила, как строила фразы, была порхающая легкость изящной женщины». Анна обладает редкой способностью подстраиваться под любые обстоятельства, балансировать между добром и злом, и делать это естественно, не напрягаясь, с улыбкой. Ничто не может взволновать ее или расстроить. Анна говорит о том, как кататься на скейте: «Забудь, что тебе надо удержать равновесие. И просто танцуй». Но на самом деле этим же принципом она руководствуется и в жизни. Кажется, что это невозможно, но нет — такой подход приносит удивительные результаты — сейчас Анна замужем за красавчиком, у нее близнецы, на фотографиях ее окружают приметы жизненного успеха: мальдивский белый песок, золотистый ретривер и европейские озера. А она все так же невозмутима и равнодушна.

Напоследок приведу, на мой взгляд, еще одну уместную для Нацбеста мысль автора из сборника: «Подумала, что Зона у Тарковского — это и есть Литература. Неведомая, красивая и страшная. Зона живет по своим законам и не нуждается в нас, но отзывается на вторжение. Вы либо пропадаете, либо куда-то доходите. Но нет в этом никакой вашей заслуги, так как нет ни стратегии, ни рецепта. И уж тем более смешно думать, что человек в литературе делатель. Он — жатва».

Аглая Топорова

Лера Манович «Прощай, Анна К.»

«Прощай, Анна К.» является своего рода феноменом. Для меня, по крайней мере. Честно признаюсь, до знакомства с творчеством госпожи Манович я не представляла себе, что можно написать около 40 рассказов по одной и той же технологии. Типа как упражнения по учебнику русского языка или упоминаемые в рассказе «Будь тут, будь рядом» шахматные задачи. Попробую показать, как эта технология работает.

Прежде всего, конечно же, хлёсткая первая фраза.

По всем инструкциям для писателей она должна привлекать внимание. «Все женщины после сорока слегка двинутые» — сообщает нам первое предложение рассказа «Чокнутые»: интересно, сознает ли авторка различие между «чокнутыми» и «двинутыми» и можно ли поменять их местами без потери для творческого замысла.

«— Надо, чтоб все влажно было, все-все было влажно, — говорит Валя и давит, и давит из тюбика крем на большую ладонь. — Женщина влажной должна быть, мужчина — сухим и стойким»,  —  начинается рассказ «Влажная Валя».

«Когда пришел батюшка, решились снять крышку с гроба», — так завлекает Манович в рассказ «Мокасины».

Удивительнее всего эффект первой фразы работает в рассказе «Бабье лето»: «Тот день Андрей Петрович, полковник в отставке, запомнил навсегда» — нормально, казалось бы. Только вот дальше практически на глазах у властного и высокомерного полковника погибает обожаемая единственная внучка, в смерти которой он, разумеется, винит себя. Ненависть Андрея Петровича к самому себе доводит его до онкологического заболевания, лечиться полковник отказывается и умирает. Впрочем, перед смертью ему является внучка, весело вернувшаяся из магазинчика, куда дедушка послал ее за сметаной, а не погибшая под строительными лесами. Хочется сообщить авторке, что хлёсткая фраза в начале рассказа все-таки должна соответствовать его содержанию: событие, которому посвящен текст, полностью меняет жизнь героя и всей его семьи, вряд ли такому ходу вещей соответствует пафосное, но беспредельно банальное «запомнил навсегда».

Следующий пункт инструкции – больше парадоксальных сравнений  — решается Манович совсем по-простому и даже с легким плагиатом: «Мой отец, наполовину еврей, наполовину небогатый инженер». Если бы героиня Манович не рассказывала о советском детстве, я подумала бы, что она просто очень молода и не помнит афоризма В.В.Жириновского «По матери я русский, а по отцу – юрист». Но судя по ужасающим описаниям перестроечного обнищания, оскотинивания и распада отдельно взятой семьи («Голубой дог»), не помнить такого рода шуток она просто не может. Евреям, кстати, посвящены в книге несколько пассажей, приводить которые я не решусь из соображений политкорректности, а также из отвращения к антисемитизму.

Другие метафоры Манович тоже выполнены по нехитрой рецептуре — «аппетитная духота», например, или совсем уж занятный перевертыш «Получила несколько небольших, но солидных [литературных] премий» («Немец») – интересно, что бы это означало, и к каким премиям, по мнению авторки, относится «Нацбест». Надеюсь, что и к большим и к солидным.

Ну и третий, уже не рецепт, а практически заповедь грамотного автора. Больше ада, как говорится, больше ада.  Конечно, текстами об ужасах жизни и человеческой мерзости сейчас мало кого удивишь, но Манович это удается. Удается в том смысле, что ее герои страдают сами и мучают других без малейшего соответствия логике сюжета и характеров, исключительно по воле авторки, которой почему-то необходимо, чтобы ее герои были подлецами, насильниками, жертвами. Простенькая бинарность почти каждого персонажа невероятно утомляет: если он был хоть чем-то симпатичен окружающим и читателю, то на следующей странице он обязательно совершит какую-то невообразимую гадость. Милый дедушка из рассказа «Усы» отрубает клюв вороне. Галантный ухажер из «Чокнутых» оказывается карьеристом, сексуально обслуживающим немолодую преподавательницу. Любовник из «Медузы» трогательно заботится о второй участнице многолетнего адюльтера, попавшей в больницу с неспецифической реакцией на ожог медузы, и прямо в больнице предается воспоминаниям о том, как отправлял ее же на аборт, в то время как его жена тоже ждала ребенка. Посетитель бассейна, склеивший в том же оздоровительном комплексе дамочку, приглашает ее в гости, где грубо склоняет к оральному сексу, а потом еще и дает ей денег «за унижение» («Христос воскресе»). Даже малолетний отдыхающий, ухаживающий за 12-летней шахматисткой, и тот, на прощание умудряется вложить ей в руку собственный член («Будь тут, будь рядом»). Вообще отношения полов в версии Манович чудовищны до неправдоподобия. Такое ощущение, что авторка собрала все самые гнусные байки про «мужиков-козлов» и «женщин-шлюх», но вместо того, чтобы искать им какие-то оправдания – среда заела, детская травма, «так получилось» в конце концов – удесятерила всю эту чернуху и полностью расчеловечила своих героев. И хотя с самого начала особой симпатии они не вызывают, воля автора заставляет их сеять еще больше какого-то бессмысленного даже не зла, а пошлой ненависти к себе и друг другу. Тут важно отметить еще и то, что персонажи Манович все время находятся в мелкой бытовой сваре: матери и дочери не упускают шанса подгадить друг другу, любовники просто не понимают, что держит их вместе, кроме какой-то обреченности друг на друга, замешанной на взаимной брезгливости («Малибу»).

Пересказывать все 37 текстов нет ни малейшего смысла, они примерно одинаковы. Но все-таки на этом фоне выделяется «Красивая жизнь Лерыча». Здесь следование приему «больше ада» доходит просто до бесчинства: гулящая бездомная рожает от другого бездомного «глухонемого дебильного мальчика», но вскоре бросает обоих, зато бездомный подбирает прелестного породистого щенка (по описанию кокера или ирландского сеттера), казалось бы, жизнь отца-одиночки становится чуть повеселее, но тут в муках умирает собака, а его самого обвиняют в убийстве; глухонемой мальчик попадает в рабство к страшной и злобной старухе, которая просит с ним милостыню по вагонам, а он вспоминает прекрасный мир с маминой сиськой, рыжей собакой и добрым отцом, но не может произнести ни слова, а лишь мычит и пускает слюни. Занавес.

По пересказу может показаться, что это хорошая проза, но, увы, это технология, примененная без малейшего чувства меры, стиля и формы. Любители такого чтения, конечно, находятся, но хотелось бы, чтобы в жюри Нацбеста их не оказалось.

Игорь Фунт

Жизнь и Смерть. И всё про всё

«Мать умерла тихо и быстро, не успев даже выключить телевизор»…

 

Лера сравнила литературу с «Зоной» Тарковского. Со своими законами-стратегиями. И отсутствием рецептов. Это очень метко проронено и тонко подмечено. Так и есть. Но приступим к обзору…

Хотя слов будет, собственно, немного, — как и у мэтра-Тарковского.

Я — новичок в системе премиального жюри. «Дух», — как говорили в армии.

И не вижу смысла посылать на конкурс бестселлеров цикл рассказов. Ведь разумеется, что даже если среди сорока(!) добротно скроенных историй есть три гениальных, то остальные — чуть пониже рангом. Оставшиеся — ещё пониже. Одна-две — совсем не очень. И тэ. дэ.

Ну согласитесь, нельзя ж написать сорок стопроцентно качественных рассказов, нет? Пусть даже из разных периодов жизни. Пусть даже красиво сложенных в красивые «возрастные» блоки. [В книге пять тематических частей.]

Но, покуда руководство конкурса взя́ло тексты к прочтению, — значит, будем рассуждать далее. Будем думать, читать и делать выводы.

Ещё раз повторюсь: взрывное бестселлерское предубеждение критика — никуда не девается.

Всё-таки проснуться знаменитым, по моему мнению, может автор одного убойного, сверхзавлекательного беллетристического романа. Ну ладно, хватит ныть…

Как редактор, избороздивший сотни текстов, сразу смотрю на язык — поэзию слов, их фонетику. (Если ошибок, конечно, нет, — а тут их нет.)

И что?..

Отличный язык. Великолепные недлинные предложения. Смысловые сингулярные потоки. Острые короткие фразы. Не зашоренные, незамыленные — блеск, а не фразы, скажу я вам!

Детские воспоминания. Девчачья летняя жись на даче. Наглые пацаны. Деревенские перипетии, семейные дрязги. Добрые обиды. Злые шутки.

Всяческая «цыганско-сельская», «изумрудно-городская» взрослая жизнь. Разные одинаковые в своей неизбежности измены. Поиск чёртового счастья. (Это я назвал счастье «чёртовым», не автор.) Разрушенные семьи, сотканные из повседневности.

И главное — в тексте полно совершенно замечательных мотивов (кто-то может изречь, чеховских, кто-то — пришвинских, с лермонтовскими вкраплениями) навроде:

«Как смеешь ты вот так ходить с лицом порядоч­ного человека?»

*

«Муж и свекровь были похожи: светловолосые, с яр­ким пятнистым румянцем и крупными руками и но­гами».

*

«Теперь он смотрел на несколько тел, плавающих в прозрачной, как стекло, воде и пытался вспомнить цвет её купальника».

*

«Я смотрел в её гладкое, желтоватое лицо, в бледно-голубые глаза и удивлялся, как выцветает с годами человек».

*

«Настино маленькое тело двигалось порывисто, но неласково. Всюду, куда бы ни ткнулся губами, он чув­ствовал приторный, удушающий запах».

*

«Я, точнее, Виталик имел этих чёртовых шлюх во всех позах, они хрипели и захлёбывались».

*

«Я не мог видеть, но отвечаю: маленькая рука с крас­ными ногтями потрогала мой член!»

*

«Встретила председателя садового товарищества. Председатель потен, рыж и гол по пояс».

Подобными блестящими сентенциями, — будто ласковым авторским Солнцем, уходящим за горизонт к «нарождающемуся месяцу»: — запружена, залита книга. И это — радует как члена жюри. Бодрит как читателя.

Книга, в общем, — обо всём на свете. И о Любви с большой буквы в частности.

На конкурсе рассказов Лера Манович заняла бы первое место! Шутка.