Егор Фетисов «Пустота волопаса»

«Пустота Волопаса» Егора Фетисова – очередной роман про писателя в нынешнем забеге «Нацбеста». В «Пловце снов» Льва Наумова герой – писатель, которого третирует издатель Людмила Макаровна (почти Марковна). В «Капибару любят все» Сергея Авилова действует терзаемый «гнусными фантазиями» писатель, переживающий кризис среднего возраста. Герой «Угловой комнаты» Тимура Валитова – молодой писатель, выросший «ребенок 90-х», искалеченный этими же девяностыми (и друг его, кстати, тоже писатель, пишет про Париж). В «Фашистах» Кирилла Рябова, в повести «Человеку плохо», борется с нечистой силой технический писатель (конечно же, неудовлетворенный существующим положением дел, мечтающий стать писателем настоящим).

Столько книг про писателей – причем написанных авторами-мужчинами! А еще говорят, что мужское сознание более трансцендентально по сравнению с женским… (Впрочем, в «Бубуше» Юлии Кисиной главная героиня – литератор, а ее избранник – одиозный поэт, но это скорее исключение в сезоне).

Итак, герой романа Антон Македонов – очередной неудовлетворенный писатель. На этот раз драма состоит в том, что Македонов – переводчик, но стремится к творческой самостоятельности. Он предлагает издателю свои рассказы, однако тот не заинтересовывается, и единственным путем в литературу для Антона оказывается написание прозаических хокку по заказу того же издателя Ваги.

Антон – уже второй по счету литератор, которого содержит женщина. Второй – в сезоне «Нацбеста», разумеется, не в жизни. Главный герой кажется настолько знакомым, словно я лишь вчера слышала его бубнёж во время совместного распития напитков после какой-нибудь презентации. Егор Фетисов создает запоминающиеся, живые образы (или с натуры пишет). Сюжетной остроты, динамики, скорости в романе нет; этим «Пустота Волопаса» напомнила мне «Пловца снов» (даже названия схожи – мелодичностью? созерцательностью? многозначительностью?).

Чтобы оживить действие, автор внедряет в текст познавательные вставки:

Я читал про самого одинокого кита в мире. Он уже почти тридцать лет плавает в океане и разговаривает с кем-то на частоте какой-то ненормальной, по-моему, она раза в два выше, чем у синих китов или финвалов. Его еще называют «пятидесятидвухгерцевый кит».

Или:

Слово устроено так же, как любовь: сначала притягивает подошедшего чересчур близко, а потом отталкивает отошедшего слишком далеко. В обратном направлении это тоже точка невозврата. И даже если ты хочешь вернуться в эти черные дыры — иногда оказывается, что это уже невозможно, материя, из которой они созданы, отторгает тебя, и ты превращаешься в блуждающую звезду, звезду, не входящую в созвездия и потому никому не известную, кроме нескольких чокнутых астрономов, каждый из которых уже дал тебе — звезде — свое имя.

Ради эмоциональной встряски (читателей) Фетисов подключает древнюю, как мир, но никогда не приедающуюся тему измены – не только любовной, но и дружеской. К Македонову приезжает друг детства Игорь и вступает в связь с Варей, девушкой Македонова. Правильно, подумают читатели, у писателя и должен быть в жизни любовный треугольник. А иначе какой это писатель?..

Скажу честно: было бы гораздо интереснее, если бы я не прочитала уже что-то сильно похожее (и притом совсем недавно). Егор Фетисов, конечно, не виноват – наоборот, захотелось еще почитать его прозу, вслушаться в звучание хорошей литературной речи, погрузиться вновь в его завораживающую ауру. Но, видимо, мы можем уже говорить о некоей тенденции в современной отечественной литературе. Мужчины-писатели любят писать о писателях, разоблачая перед читателями самих себя во всей красе – со всеми разочарованиями, злоключениями, мечтами и постыдными обломами. Такой вот современный писательский эксгибиционизм. Писатели-женщины, как уже было сказано, реже грешат упомянутым пороком, увлеченно описывая жизнь и деятельность представителей других профессий (например, психиатров).

Пустота угловой капибары

Открыв «Пустоту Волопаса», я сперва решил, что прихватил в магазине второй экземпляр Валитова. Только вместо блужданий по Парижу с прекрасной Марсьенн там воспоминания писателя Антона Македонова о поездке в Японию, а вместо гея-насильника Фарика с его французскими грезами — беспринципный издатель Вага, который предлагает писателю Македонову настрочить книгу «хокку в прозе». (И тем самым насилует&травмирует чувствительную душу творца.)

Также в романе слышны стоны утомленной капибары, то есть литератора Ольховского с его «недописанным романом…» Македонов, как и Ольховский, живет за счет приземленной бабы. Ее зовут Варя, и она виабушница (ну, из тех, что любят все японское). Варя рисует картинки, возит альфонса в Японию, жарит ему фахитос, водит его в японский ресторан. Антон кормит ее творческими планами.

Яре-яре дазэ…[1] Бытие определяет сознание. Сначала литераторы годами высиживают мастерство на собраниях Союза писателей, потом передают его, еще тепленьким, новому поколению: «Пиши о том, что знаешь, юный падаван». И не беда, если все, о чем знает условный Егор, Сергей или Тимур, — это встречи с друзьями, пьянки, отношения с варями, ликами, марьями и кирами, а также посиделки на кухне с мамой, бабушкой, соседом и пр.

Великая американская актриса Бетт Дэвис долго и упорно снималась в фильмах про стареющих актрис, ведь она сама была стареющей актрисой и хорошо знала «матчасть». А мы чем хуже? Давайте писать про писателей! Хокку в прозе? Пжалста. Расскажем, как мы с Варей ходили до метро и от метро, с кем учились в вузе, какие книги обсуждали. Напишем про грозу, про кафе, про покупку пива и просмотр артхауса, про съемную однушку и покупку мебели, про то, как Варя сходила в ванную и почистила зубы. Напишем, как мы поели и посмотрели артхаус, обсудили наши творческие планы, порисовали, а главное — подумали. Еще раз подумали. О чем-нибудь эдаком — о японской культуре, доисторических китах. Как это приятно, черт возьми. Возможно, критики прикрутят к этому какой-нибудь долгожданный смысл. Добавим экшена — как Антон заразился сальмонеллой и блевал в лесу, где собирал чернику. А там и на Германа нашего Мелвилла замахнемся — отправим Антонова приятеля Игоря в Норвегию охотиться на китов. Уж больно понравился богатому норвежцу его преподавательский талант.

Стройный скандинав в белом свитере так и эдак намекает русскому Игорю, что нужно писать книги про любовь… Игорь возвращается в Питер, приезжает к другу и завоевывает сердце виабушницы. Хотя нет, она сама, ей надоело жарить бекон для пьяного МТА[2] . А чтобы сюжет не казался таким пресным, он весь нафарширован флешбеками (см. осциллирующий чебурек[3] Карины Шаинян).

Публике, скорее всего, не понравится, ну так ей и артхаус не нравится, но хипстер – не хипстер, если не может смотреть всякую тягомотину, сделав умное лицо. Российская интеллигенция все стерпит, даже Апичатпонга нашего Вирасетакуна или «В доме» Озона. Главное — хорошенько объяснить русским варям и кирам, что это искусство. А не пошлятина и ширпотреб вроде икеевской кровати, о которой мечтает Варвара.

Кстати, при чем тут вообще Волопас? Про Пустоту Волопаса рассказывает некая Аня, встреченная у метро неким Ветовым (тоже писателем). Аня и Ветов — персонажи первого «хокку в прозе», которое Македонов читает Варе.

Писатель, который пишет про писателя, который пишет про писателя? Гениально! Но это еще не все. Рассказ про Ветова, за которым охотятся некие «Свяцы» (борцы за священные ценности) каким-то образом проникает в жизнь Македонова и становится реальностью. В тот момент, когда Македонов уже готов продаться гнусному издателю Ваге, в здание врываются эти самые почвенники, наказывают Вагу и велят Македонову писать про Россию. Македонов удивляется: неужели и так можно?

Это была постмодернистская ирония. Функция постиронии, как мы уже не раз говорили, состоит в том, чтобы никто не понял, прикалывается кто-то или правда дурак. То ли автор смеется над идейным графоманом с одной книжкой, который возомнил себя вторым Ницше, то ли сочувствует ему. Но бабу не проведешь, она сердцем видит:

«Варя подняла глаза от меню и посмотрела на него.

— Почему тебе не взять какую-нибудь настоящую, стоящую тему?

— Продолжай, — просто сказал Македонов, жестом подозвав официанта.

— Что-то важное людям. Вот ты знаешь что-нибудь об эпидемии СПИДа в Питере?

— Нет, — признался Македонов. — А она есть?»

Господа, когда не о чем писать, можно заняться другими делами (китов и молодых графоманов истреблять не обязательно, достаточно пойти грузчиком в Икею). Войд Волопаса — это область Вселенной, в которой очень мало галактик. Видимо, стоит как следует проредить галактики чьих-то амбиций, чтобы в литературной вселенной засияли яркие звезды.

Если что не так — 御免なさい。

[1]やれやれだぜ — популярное японское выражение, обозначающее скуку или раздражение. В переводе на русский – «какая боль…»

[2] МТА – молодой талантливый автор.

[3] http://www.natsbest.ru/award/2022/review/oha-ne-tvinpiks/

Звезды сошлись

Название романа Егора Фетисова связано с войдом Волопаса — это пространство в созвездии Волопаса, содержащее малое количество галактик.

Как в войде Волопаса мало галактик, так и в романе не так много героев. Два друга-лингвиста, которых на десять лет разбросала жизнь: Антон Македонов стал переводчиком, а Игорь Аркасов — китобоем в Норвегии. Девушка Антона Варя, иллюстратор детских книг. Издатель Вага, на которого работают Антон и Варя. А также писатель Ветов, персонаж романа, который пишет Антон.

Фабула кажется незамысловатой и умещается в несколько фраз: Игорь прилетает из Норвегии на три дня и останавливается у Антона. Между Игорем и Варей случается роман. Возникает любовный треугольник, из которого герои пытаются выбраться. Вот, собственно, и все. Но на этом кажущаяся простота романа заканчивается.

«Пустота Волопаса» Егора Фетисова имеет довольно сложную структуру с флэшбэками, воспоминаниями и снами героев. При этом роман цельный, с плавным и гармоничным развитием, нигде не проступает конструкция, заложенная автором. События петляют между Питером, Японией, Норвегией, Парижем и российской глубинкой.

Из любопытного хотелось бы отметить не типичную для современной прозы особенность: Фетисов не брезгует длинными описаниями природы, которые занимают важную часть романа:

«Гроза надвигалась на город с самого утра. Но по разным причинам задерживалась на неопределенное время. Откладывалась сначала на час, потом еще на несколько. То ли метеорологические службы были не в состоянии высчитать скорость перемещающегося ненастья, то ли компьютерные программы, наблюдавшие при помощи спутников за движением туч и облаков и оповещавшие о своих наблюдениях население, были пока что недостаточно совершенны, но факт оставался фактом — ливень опаздывал. И все равно в городе не было ни одного человека, который выразил бы сомнение в том, что хляби разверзнутся в самое ближайшее время. После трех недель выжигающей жары по-другому и быть не могло, в воздухе парило, одежда прилипала к телу, влажному от пота».

Роман «Пустота Волопаса» имеет много слоев и смыслов. Тема пустоты обыгрывается по-разному. У каждого героя она своя, и каждый понимает пустоту по-своему. Для кого-то из героев это точка перед началом чего-то нового:

«…пустота высшей точки, когда качели взлетают максимально высоко и на мгновение останавливаются, чтобы опять начать движение. Это пустота между самым концом и началом нового. Может статься, самое творческое, что дано пережить человеку. Вершина горы. Ее пик. На нем невозможно задержаться надолго, там ничего и никого нет, но от- туда видно все, что было и что-то из того, что будет».

Для кого-то это внутреннее состояние, которое нужно заполнить:

«… но ведь это и есть жизнь, она вся состоит из заполнения собственной пустоты. Нет ничего спокойнее и безмятежнее, чем пустота. Но никто из нас на нее не согласен, каждый пытается вместить в себя как можно больше. И чем больше ты в себя вместил, тем тяжелее тебе нести эту ношу».

А для кого-то это надежда:

«Так чаще всего бывает в жизни: даже когда тебе будет казаться, что тебя окружает абсолютная пустота, что-то в ней всегда будет, просто присмотрись, не торопись отчаиваться, дай глазам обвыкнуться, какие-то звездочки всегда светят, каким бы полным ни казался мрак».

Герои Фетисова, в общем-то, обычные люди, которые совершают довольно тривиальные поступки. В романе практически нет неожиданных поворотов. Нет, в привычном понимании, антагонистов. И тем не менее, когда последняя страница перевернута, когда все линии, смыслы, факты соединяются воедино — случается волшебство. Такое, мне кажется, под силу только очень хорошему роману. И это как раз случай «Пустоты Волопаса».

Егор Фетисов «Пустота волопаса»

Героя зовут Македонов. Македонова зовут не Саша, а Антон. Кстати, есть в Москве продюсер по имени Андрей Апостолов (никогда не работайте с ним, я начинала пять раз и все проекты сдувались, вышел один пшик). Ну разумеется, Апостолова все троллят песней группы «Наутилус». Можно догадаться, что и Егор Фетисов устал от тупых шуток по поводу фамилии — мол, хоть ты и Фетисов, а не хоккеист. Но из этого никак не следует, что фамилия Македонов добавит герою теплоты и узнаваемости. Это дурацкая фамилия, она сразу настраивает читателя на мизантропический лад.

Как, впрочем, и заумное название. Я погуглила — Пустота или Войд Волопаса — космическая аномалия Вселенной, в которой вместо положенных 200 галактик располагается всего 60 штук. И никто не знает, почему. Автор выдвигает не слишком оригинальную, но поэтическую теорию:

«Это гигантский космический войд, пространство, в котором нет или почти нет галактик. Папа вычитал где-то, что пустота в космосе вовсе не та же пустота, что и в комнате. Это неизвестно что. Неизвестно какая материя, устроенная неизвестно каким образом. Ему казалось, что это гораздо таинственнее, чем сами звезды. Он говорил, что это настоящий потусторонний мир, и если где-то и существует загробная жизнь души, то не на звездах, а в этих пустотах, войдах».

Стилистика повествования навевает некоторую сонливость, но не будем слишком суровы. Скажем — неспешный и раздумчивый авторский стиль, полный цитат и отсылок, погружает в атмосферу невыносимой легкости бытия. Или легкой невыносимости бытия. Короче, вы поняли.

Итак, сюжет.

Переводчик Македонов живет в съемной однушке на Петроградской. У него есть девушка Варя. Она работает и заполняет холодильник продуктами. Он ее развлекает чтением своей писанины — герой потихоньку графоманит, пытаясь всучить издателю по прозвищу Вага свои художественные опусы. Печатать худлит от Македонова издатель не спешит — ну разумеется, по той причине, что книги о сложных «поисках себя и любви» никак не продаются, а надо про голую задницу или хотя бы голый завтрак.

«…текстам, которые он писал сам, по мнению Ваги, категорически не хватало хайпа. «Напиши что-нибудь про наркотики, а еще лучше — про религию и наркотики, мы тебя напечатаем, — дружески сказал как-то Вага в ответ на присланные Македоновым рассказы. — Или хотя бы залезь на Александрийскую колонну, и пусть тебя оттуда снимают пожарные. Вот это будет хорошая история».

Фиксация на непризнанности — отдельный повод для психоанализа. Писатель Македонов пишет книгу, и герой книги, разумеется, переживает аналогичную драму.

«Ветов даже написал книгу рассказов, в которой персонаж бродит вот так же, как он сам, по Питеру и находит разные предметы, сталкивается с людьми, и результатом этих похождений становились макаберные истории. Ветов так и назвал книжку. «Макаберные истории». Но издательства, в которые он ее посылал, ответа не удостоили. За исключением одного, написавшего Ветову, что тексты хороши, но рассказы сегодня идут очень плохо, почти не покупаются, к тому же имени автор пока что не сделал себе, так что если Ветов надумает и решит вложить в издание свои средства, то они готовы обсудить подробности».

Даже занимаясь сексом с девушкой, Македонов от умиления родинке на ее груди плавно переходит к вселенской философии, и тут же собирается написать об этом рассказ и прочитать его своей партнерше.

Нет, иногда в нем брезжит смутное прозрение:

«Что делать человеку после того, как Ницше сказал ему: ты свободный творец, создавай и живи в этом. А если я не могу создать ничего достойного? Прикажешь мне все равно в этом жить? В своей собственной убогой вселенной?».

Но Передонов — то есть, извините, Македонов — решительно отвергает всякие сомнения. Ницше сказал, значит надо творить! Для вечности. «Без вечности скучно».

Что происходит кроме рассуждений на философские и литературные темы?

Внезапно ушлый издатель предлагает Македонову — что бы вы думали — украсть миллион? Занять должность смотрителя заброшенного маяка? Поехать на переговоры с загадочным владельцем исторической недвижимости в горах Валахии? Нет, герою заказывают (бинго!) написать книгу поддельных японских хокку в прозе. Нечего сказать — шикарный поворот сюжета, слом шаблона, парадоксальный ход. Романы-то лежат на полках, а хокку в прозе разлетаются из-под рук издателя как горячие пирожки!

Ну хорошо, допустим, наступив на горло собственной песне «о себе и любви» герой эти хокку начинает сочинять. Звук упавших на пол снятых кроссовок… Что-то в этом есть. Но как назло приезжает друг детства, Игорь. Этот Игорь путешествует по заграницам, но почему-то не имеет денег на гостиницу и хочет вселиться в съемную однушку на раскладушку между Варей и Македоновым. Это в общем годный сюжетный ход. Любовный треугольник, ревность, или не ревность, а «Тихие дни в Клиши» и прочие битники, столь милые сердцу автора. Здесь уместен хокку про бабочку и цветок. Да, голубь поселился на балконе и высидел птенцов, но их пожрали галки. И все поехали в Японию. Или нет — это они раньше были в Японии, а теперь вспоминают… А, зато Игорь поехал в Норвегию! Но не сейчас, а тоже в прошлом. Это тот Игорь, для которого готовили раскладушку. Вага, который издатель, тоже много путешествует. А Македонов все пишет и пишет… Ну еще читает. И вспоминает детство — мама, папа, разные милые детские впечатления. Невыносимость бытия немного теряет легкость, превращаясь в этакий блинный пирог, который любили купцы в рассказах Чехова — маслицем еще полить… Кстати, этого Игоря пригласил в Норвегию какой-то богатенький норвежец в белом свитере. Охотится на китов. Эх, я бы в этом сюжете развернулась, но увы — автор снова сосредоточился на философских диалогах… Игорь из Норвегии оказался такой же душнила, как и Македонов. Только Македонов живет за счет бабы, а Игорь в Норвегии за счет китобоя в белом свитере. Да, там еще фигурирует некая роковая правозащитница Амалия, которая всем портит жизнь, но может это все — лишь фантазия Македонова.

История про одинокого кита, который поет свои песни на особой частоте, которую не могут услышать и понять другие киты, в общем-то красивая. Но всё про то же. Непризнанный кит отверг искушение хайповостью и пошлятиной, поэтому его не издают китовые издательства, и он вынужден одиноко скитаться в глубинах океана.

Завершая сюжет, тема с хокку у писателя Македонова тоже не задалась.

«— Я, когда начинаю их переделывать, нарушаю в них самое главное, ломаю их сущность и предназначение. Получается глупость. Текст — это новая вселенная, в ней можно родиться, жить и умереть, если текст, конечно, настоящий».

Вспоминается анекдот про мужика со стеклянными шарами, но не будем злыми.

А вот что мне понравилось в этой книге — так это финал. Там появляются православные разбойники с битами и хреначат издателя. А писателю дают годный совет:

«— Хокку-мокку… Тьфу, срам всякий, — мужик сплюнул на пол. — Ты же русский человек, похож во всяком случае, что про Россию написать рука, бл…дь, отсохнет?

— Про Россию? — удивленно спросил Македонов, и «свяцы» заржали.

— Слышь, ребзя, парень-то как удивился. Живет в стране, сука, а удивляется так, как будто ему про Гондурас, бл…дь, говорят. Про народ про русский пиши, а не говнокку свои, понял?».

Вот просто надо последнюю строчку взять девизом для нынешнего сезона «Нацбеста». Жаль, биты в руки не дадут.