Это не то, что вы подумали. Просто чёрный юмор
Суеверия = любовь
Рок-н-ролл
Секос
Живодёрство = танцы
Мертвечина = женитьба
Кладбища-кладбища-трупы
Мужеложство = Доширак
Смерть = повтор смерти
Позор семьи = свобода
«Рояль»
Коровы
Петухи
Детская травма = оргазм
Взрослые дети как дяди-дураки
Тупость, до величия
Величие, до блевотины
Блевотина до бессознания

Всё это — вышеприведённое — не что иное, как названия (рок-поп-рэп) soul-песен. Составленных по прочтении «романа» Анны Чухлебовой, составленного из рассказов. Из которых получились эти (неплохие, в общем-то) песни-баллады 1990—2000-х.

Я бы и аранжировку придумал. Да то уже сделали за меня. Ну, в смысле один мудрый критик уже написал аккорды на бесконечно пубертатную (до заунывности) мелодию Чухлебовой. Не скажу кто. Сами ищите в рецензиях Нацбеста.

Что ещё…

Слог хороший. Даже можно сказать, гениальный. Темы — тоже.

P.S. Интересная тенденция книги. Развязка каждого скетча-повествования — в самом последнем абзаце каждой «богохульной» зарисовки.

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом»
Все-таки добралась до Чухлебовой. Не знаю, что отпугивало поначалу: то ли манерное, со здоровенной цепью, фото дебютантки, то ли длинное название с сатанизмом в придачу, этого, в некотором смысле, и так в жизни хватает, да и не спец я по сатанизму-то. Признаюсь, вначале заглядывала в книжку так – в проброс, то ли совсем не то попадалось, то ли потому, что первый рассказ едва осилила, какая-то истериковатая чернушка с претензией и путаный поток сознания, не пошло. Запомнились лишь отварные яйца с личинками — наверное, какой-то местный деликатес.

А теперь, когда многие коллеги уже высказались про это «сатанинское» творчество, и высказались весьма полярно, заинтриговало. Расчухлебывала я долго.

Не скажу, чтоб чтение далось легко, местами ощущение, как бредешь по карельскому лесу: с ослепительной синевы неба в мачтовых соснах, вдруг, узкой тропкой, ныряешь в непроходимую темень ельника, только вырвешься из колючих лап в паутине, впереди — зыбкий сиреневый простор болота с погостом чахлых сосенок. И голову кружит смолистый воздух, и вьющаяся змейкой тропа, и дух багульника и шишиги.

Это я так, привиделось, к лесам проза Анны Чухлебовой не имеет никакого отношения. А вот к некой магии (я не о пыльном, книжном магическом реализме) явно имеет, раз мороком торкнуло: может, Чухлебова все-таки немного баба-яга?

Сравнение с лесом здесь уместно лишь косвенно. Местами текст плотен как чащоба, усложнен дивными, но диковатыми метафорами, чаще плотоядного свойства.

«В раскроенном черепе алое варенье — прилетай скорее, дружок, пошалим».

«Вокалист сначала вскрылся, потом шмальнул в голову из дробовика (…) Труп нашел гитарист, они жили тогда вместе, сфоткал, вызвал ментов. Мозги собрал и с капусткой пожарил».

«Невеста корчилась, рыдала, под глазом синело, из разбитой губы текла кровь (…) Вместо лица перед глазами стояло свиное рыло, из светлых волос пробивались бараньи рога».

«Пробить собой тонкий лед, маячить в проруби кровяной куклой, пока не достанут».

«От Наташи остались пятна крови на стене душевой», — начало многообещающее, но итогом лишь выколотый глаз подростка.

Все-таки, ведьмаческое — сглаз да омут.

Аналогии со сказками коллеги уже проводили, как и вспоминали собственные молодецкие опыты оккультизма или чего там еще, а вот про колдовство авторской кухни интересно и мне порассуждать.

Для серьезного анализа тут, может, и подошел бы метод определения секса прозы по мадам Сиксу, предложенный литературоведом Анной Жучковой в применении к навязчивой, как коровья жвачка, прозе Евгении Некрасовой. Но в феминистской — хотя и с опорой на мужские причиндалы: фаллоцентричность и все такое — литфилософии легко запутаться.

При доминантно женском мироощущении, тексты и персонажи Чухлебовой, скорее, андрогинны. И не потому, что у нее присутствуют лесбийские или гомосексуальные отношения, а поскольку ее обобщенный герой — это некий языческий субстрат, появившийся из глубокой архаики, до всякого сатанизма и богов, сродни титанам, что ли, или еще древнее.

По воле автора, он оказался в наших днях, где из него оформилось андрогинное существо. И вот оно — в непривычной среде — наблюдаемо автором с интересом естествоиспытателя, но не без боли или даже и с любовью и состраданием.

«Тут и так ноябрь, и люди не люди, Орфеи и Персефоны по пути на каникулы в ад. А без тебя этот месяц — как глаз выколоть. Полгода кряду к тебе домой нельзя. Мало ли, трупы человек в морозилке хранит, кого волнует. А тут выяснилось — жена. Крышка кастрюли захлопнулась, вода забурлила, в жирном кружке всплыл кусок мяса, отставший от белой кости. Время закончилось, пришла смерть».

Это нечто мыкается в разных личинах. То догорает неприкаянной наркоманкой, то страдает отверженной лесби-подругой, а феи-геи ссут друг на друга, то в невесту паренька-пидорка превратится, да и убьет его с ревности, то глаз себе выколет, то вены вскроет.

Вскрываться любит, но не умеет, как и жить вообще. Ну как вписаться в жизнь, «исчадию бездны», вот и не вписывается никуда. Разве что на кладбище. Но макабристам Чухлебовой и там нет покоя. Живые беспокоят, петушков на могилах режут, заманивая обратно.

Рассказ «Кровообращение» отметили многие. Хорош он здоровым чувством юмора в нездоровых обстоятельствах. Вообще, странноватый юмор, как, и изредка — самоирония, автору к лицу, и хоть сюжеты все про смерть, убийства таинственные и прочие предгробные и загробные обстоятельства, вроде как, и не очень уместен, но высвечивает ситуацию в другом ракурсе.

Стоило бы автору подумать, как выгоднее применить владение этим чувством в будущем. А литературная будущность Чухлебовой несомненна. Рано ей пока кокетничать, что «после смерти писатели попадают в текст. Освободившись от суеты действия, я выхожу за скобки повествования, наслаждаясь бестелесностью».

С композицией местами не очень, иные вещи просто рассыпаются на глазах, интуитивно понимаешь, о чем речь, каковы взаимоотношения персонажей, но не без труда. Ощущение, что все слеплено, как снежная баба ребенком — снега, восторга, свободы по самое не хочу. И вот уже стоит — кривоватый и горбатый, лапки-веточки, нос лучиной — но самый лучший снеговик. Такое же детское самопоглощение самим процессом, ревнивое самолюбование результатом.

Возможно, это потому, что проза Чухлебовой идет от поэзии, а «из песни слова не выкинешь». Многие фразы играют аллитерациями, иной раз перенасыщены метафоричностью, все движется и живет своей жизнью, возможно, автор еще работает над стилем и это хорошо как работа, но сложно воспринимается критиком или читателем.

Простоты Чухлебова избегает, а зря. Согласна с мнением Михаила Хлебникова что рассказ «Шпицберген» — сильный и точный. Да. Чистый и незамысловатый, особняком стоит в этом скопище «кровищи по бородище».

Вообще, эпатаж, провокации, матерок для колориту — дело молодое. И хороши они в меру, а не в восемнадцати рассказах подряд, паузы стоит делать, ритм держать. А то никто и не вздрогнет, если все время кричать «волки», известно, что потом с мальчиком случилось. Главное, от «сатанизма» вовремя откреститься. И вперед — к светлому будущему).

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом»
Анна Чухлебова ещё до официального старта премии «Национальный бестселлер» привлекла к себе внимание членов Большого жюри. Владислав Городецкий рассказал, кого он собирается номинировать; а, как только выяснилось, что девушка побывала на Хуторе в рамках Литературной мастерской Захара Прилепина, критики наточили перья — и в первые же дни на сборник рассказов «Легкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить» появилось сразу несколько разгромных рецензий.

Только боюсь, что критики-погромщики донкихотствовали с мельницами в своей голове — и не более. К книге Чухлебовой их выпады не имеют никакого отношения.

Аглая Топорова разглядела “бодрую стендаповскую манеру”. Сейчас мода, видимо, такая — величать новые яркие тексты “литературным стендапом”. Именно так охарактеризовал Вадим Левенталь книгу «Земля — воздух — небо» Германа Садулаева.

(Вот этой — не побоюсь определения: шедевральной! — книги сегодня на Нацбесте очень не хватает. Приходится вместо отличной литературы читать, прости Господи, какую-нибудь Ксению Буржскую аж с двумя шлакоблоками или унылого Тимура Валитова. Но это отдельная история.)

Михаил Хлебников видит в книге прицел на премиальный забег. Это значит, что книга будто бы сделана именно так, чтобы на неё обратили внимание в какой-нибудь премии, где перед членами жюри встанет очень сложная задача: «Ругать творца и его тексты — быть мелкобуржуазным и скучным», а не ругать, видимо, автоматически отдавать свои голоса.

Елена Одинокова нудит: «Кто из нас не страдал депрессией, не ссорился с подругой, не хоронил любимую собаку? Кто из нас не пил и не ощущал себя в безвыходном положении? Для нас эта книга давно уже пройденный материал, об этом писали все, даже “литинститутские барышни”, так что удивить нас можно только нестандартной формой, обширными познаниями или свежими идеями». Но беда Одиноковой в том, что, несмотря на свои заявления, она не хочет, чтобы её удивляли. В «Легкиом способе завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить» — достаточно материала, синтаксических кунштюков, языковой игры, иронии, самоиронии и постиронии, нюансировки, жанровой игры и много чего ещё.

Но и Топорова, и Хлебников, и Одинокова подходят к текстам Чухлебовой как олдовые сатанисты и знатные контркультурщики, для которых всё, описанное в книге, — детские забавы, их собственные детские забавы. Даже если это так, то я не вижу причин обесценивать чужую прозу. Личный опыт критиков не заменяет простому читателю знакомства с эстетикой безобразного, которую предлагает молодая писательница.

Да, она работает в определённой парадигме, где есть литературная традиция как американская (Чак Паланик, Уильям Берроуз, Ирвин Уэлш и т.д.), так и наша (Юрий Мамлеев, Эдуард Лимонов, Владимир Сорокин, Михаил Елизаров и т.д.), и есть целый мир контркультуры с альтернативно одарёнными музыкальными, употреблением психостимулирующих веществ, сатанизмом как молодёжной субкультурой и Бог знает чем ещё.

Факт в том, что люди старшего поколения, пресытившиеся всем этим, с пренебрежением воспринимают художественные тексты, где эта парадигма играет главную роль. Но, поправьте меня, если ошибаюсь, в русской литературе ещё не было столь ярких книг?

Панковские истории — хоть отбавляй. Треш, угар и содомия — тоже. А вот сатанизм, замешанный на… (на чём конкретно, скажу дальше), — такого не было.

Теперь — к главному.

Ближе всех к раскрытию книги подошла Любовь Беляцкая. Она написала очень маленькую рецензию, но при этом уловила некоторые элементы чухлебовской поэтики: «Драматургия как в страшных сказках братьев Гримм до переложения для детей». Очень точно и верно, только здесь не столько братья Гримм, сколько вообще необработанный фольклор. И тут можно упомянуть «Французские сказки» известного фольклориста и писателя-постмодерниста Клода Сеньоля (1917–2018), и «Заветные сказки» Александра Афанасьева (1826–1871), и много чего ещё.

Именно бодрая фольклорная манера вкупе с готическим романтизмом и контркультурным нервом насыщает материал Чухлебовой.

Возьмём, например, рассказ «Невеста». Главный герой — дядя Саша, крепкий мужик-строитель — разрывается между неземной нежностью и животным садизмом. Амплитуда — очень любопытная! Его фетиш — невеста как таковая. Тут попахивает манией Александра Блока:

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь! —

когда есть Прекрасная Дама и она может вмещать в себя Богородицу, Родину, жену, Женщину, женственность и многое другое. Дядя Саша любил свою Людмилу, пока та пребывала в статусе невесты и несла на себе шлейф непорочности и вечной влюблённости. Но как только их заел быт, он убил её — разделал как барашку. Умело избавился от трупа. Его не нашли. И он продолжил жить.

У дяди Саши была дочка Лена. Подросток как подросток. Он сдал её бабушке — и начал блядовать: девушек с пониженной социальной ответственностью водил к себе, выпивал, барагозил. Даже снова начал читать — отличная деталь, прописанная Чухлебовой: герой — чудовище, но не такое однозначное.

И жил так дядя Саша до тех пор, пока к нему в ученики не привели мальчишку Даню — безрукого (в мужском смысле) раздолбая и гея. Он-то вскоре и соблазнил главного героя. А тот — увидел для себя новую невесту. И был счастлив. Внезапно открыл для себя, что есть любовь не только между мужчиной и женщиной.

Вскоре, как только начался быт, а Даня, видимо, начал блядовать и накопил себе на новенький айфон, дядя Саша его убил.

Вот, казалось бы, обыкновенный контркультурный рассказ: тут тебе и гей-драма, и бытовой сатанизм, и, как пишут иные критики, “русская готика” или “ростовская готика”. Всё так. Но вместе с тем есть тут кое-что ещё.

И это кое-что — образ невесты как таковой.

На память приходят старые сказки, где девушка в силу тех или иных обстоятельств вынуждена жить с натуральным чудовищем. «Аленький цветочек» и «Красавица и чудовище» лежат на поверхности. Но можно вспомнить и другие истории, где девушка, а то и целые толпы девушек (иногда принципиально девственниц!) отдаются крылатому чудищу, дракону, змию, водной рептилии — на поругание. И не раз, а каждый год!

В этом кроется древнейший архетип с человеческим жертвоприношением — как водится, отчасти сексуальным, отчасти канибалическим, отчасти зверским убийством.

Что же делает Чухлебова? Она берёт этот древнейший архетип, вдыхает в него новую жизнь и выворачивает наизнанку. Все истории, которые мы знали, рассказаны от лица девушки или от третьего лица. А тут нам предлагается демонический взгляд чудовища. Вдобавок к этому — абсолютное сумасшествие и однополая любовь.

Можно ли было обойтись без гей-драмы? Нет, тогда бы мы не прочувствовали всю глубину падения и…

И того, что замечает критик Елена Васильева. Она, как и подобает милой девушке, увидела страшное человеческое одиночество, которое пропитывает разбираемый сборник рассказов: «Определение, которым можно охарактеризовать прозу Чухлебовой, — “вычурный”. Бросающая вызов тема, эпатирующие, эффектные сюжеты, причудливые сочетания эпитетов и метафор, афоризмы и каламбуры отвлекают внимание на себя, чтобы оставить в тени одиночество и бесприютность персонажей, из которых ветер словно давно выдул все тепло».

Вот и дядя Саша из рассказа «Невеста» — одинок и бесприютен, потому что жизнь и быт отбирают у него сам образ невесты — юной, тонкой, неземной и вечно влюблённой в него.

Я демонстративно препарировал лишь один рассказ. Но уверяю вас, что каждый текст Чухлебовой можно таким же образом разобрать и окунуться в глубины писательского замысла. Литературная игра, на которой строится сборник рассказов «Легкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить», — завораживает. Иные тексты надо читать не по одному разу, но это несомненное удовольствие. Как с точки зрения языка и формы, так и с точки зрения читательского, критического и литературоведческого анализа.

С нетерпением жду, когда этот сборник найдёт своего издателя. В виде книги он будет ещё лучше. Роман Богословский уже написал, что сборничек Чухлебовой под подушкой навеет необычные сны. Что ж, я бы посмотрел такие сны!

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом»
Анна Чухлебова завела, закружила, опутала сетями слов, связала кружевными лентами полумистики-полухоррора и не отпускает пока не прочитаешь всё до последней точки.
Прямо пригвоздила к своему тексту.

Ни пропустить ни слова, не пробежаться глазами.

Текст Чухлебовой слишком плотный, максимально насыщенный сюжетом. Драматургия как в страшных сказках братьев Гримм до переложения для детей.
Может ещё и поэтому цепляет, ведь все мы любим пощекотать нервы странными нечеловеческими историями или слишком человеческими.

Хотя рассказы о токсичных отношениях, жизни на разрыв со смертями и членовредительством, бытовой поножовщине почему-то чередуются с гей-драмой. Сочетание для меня выглядит неожиданно и неочевидно.

Как будто в альбоме «Короля и шута» вдруг затесались треки «Гостьи из будущего».

Интересным решением стало поместить персонажей в единую вселенную. Это добавила красок тексту, бонусов пытливому читателю и насыщенности повествованию.

В конце все узелочки связались, и я вынырнула из этого омута с приятным чувством, что в отечественной литературе всё больше крутых писательниц. Чухлебова выпирает, вываливается из общей массы происходящего в современной российской литературе.

Мне кажется, или все неизбежно будут сравнивать Чухлебову с Некрасовой?

Мне книги Анны понравились бесконечно больше. Это та русская народная чертовщина, которая живёт в каждом из нас и которую интересно поразглядывать в тексте.

Возвращение в Эдем
Представляя выдвинутую на премию книгу Анны Чухлебовой «Лёгкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда не любить», номинатор заботливо предупреждает читателей: «Сборник рассказов, который я имею честь номинировать, можно назвать бесстыдным, но бесстыдство это особенное — не вульгарное, не эпатирующее, а совершенно естественное, практически эдемское. Для Чухлебовой как будто не существует ни добра, ни зла, ни мерзости — на жизнь во всех ее проявлениях она смотрит с интересом и нежностью. Это-то и ошарашивает на фоне тем и сюжетов, которые она берет в работу». Жизнь приучила, что когда грозят «ошарашить бесстыдством», пусть даже и «эдемским», то получается, как правило, скучно и тоскливо.

Скучать придётся. Здесь лесбиянку позвали похоронить умершую собаку. Позвала коварная подруга, вышедшая замуж. «Я падаю на колени рядом с мертвой псиной, я целую твою руку». Изнемогающая от полыхающей страсти (привет заводной Марьяне и сладкой Ольге из «Зверобоя» Буржской) безымянная героиня в мешке утаскивает хладный собачий труп. Неудобно, нужно было бы на саночках. Забрасывает снегом, возвращается. Но благодарности никакой. Любовь цинично использовали. Плиточник с философским образованием убивает жену. Надоела. Потом любит не без подробностей циничного подростка Даню. Безымянный герой раскармливает тихоню Алену:

«Непомерная, нечеловечески огромная грудь раздается, как капюшон кобры. Алена морщит лицо, медленно открывает глаза и фокусирует взгляд на мне:

— Дорогой, а эклеры остались?

Вчера весы показали счастливые сто сорок. Я всмотрелся в дрожащую стрелку, пошатнулся, прошептал: «Выходи за меня».

Несчастная не может нормально ходить, испражняется в тазик. Герой от этого получает полноценное извращённое удовольствие. Настоящий эдем.

Масса безликих рокеров и людей из «музыкальной среды». Тут: «Всех излечит, исцелит добрый доктор суицид». Как это всё написано:

«По стенам идет темная рябь, хмурится, сплетается в текст. Становится тесно и душно, я пытаюсь вдохнуть и чувствую вместо воздуха муть с битым стеклом пополам. Слова, когда-либо написанные мной, гудят под кожей, бегут по венам, продирают их изнутри. Напряжением воли, последним, искусным, я открываю окно, просовываю голову и плечи, вдыхаю в последний раз. Упруго отталкиваюсь ступнями от пола и лечу кубарем вниз. Полоска свежего воздуха, мельтешение, красный жар».

В мои студенческие времена так писали продвинутые второкурсники. Их безмерно уважали, они были немного уставшими, так как оставили след в литературе.

Ну, ещё:

«Я любил тебя когда-то, но это скоро прошло. Тот день я помню языком на ощупь. Тогда ты была еще целой, не изъеденной червями боли и пауками времени».

К четвёртому курсу творцы начинали почему-то стесняться писать о «червях боли».

Написано густо, как-то взахлёб. Одновременно возникает ощущение монотонности и школьного усердия в изображении «ужасов жизни». Местами аккуратно расставлена матершина. Автор старательно даёт «метафоры». Он знает, что пишет прозу и это так нужно. По заветам Лотреамона.

Думаю, что многие прочитавшие книгу попадут в социокультурную ловушку. Ругать творца и его тексты – быть мелкобуржуазным и скучным. Хотя сами рассказы, как уже отметил, тягомотны. Девяносто страниц для читающего вырастают по объему до среднего романа Томаса Манна. Трудно и неинтересно следить за безликими персонажами, крушением мира и его окрестностей. В некоторых текстах герои пересекаются. Уловить это можно, но сказать, что впечатляет нельзя. Но. Неожиданно среди «клюквенной крови» мелькнул рассказ «Шпицберген». Там есть современная семья, котик. Котика – спойлер – не съели, не оторвали лапу. Не попытались вдумчиво изнасиловать. Рассказ неожиданно сильный, точный, сжато отражает наше серое время. Прочитав, понимаешь, что Чухлебова писать может не только об «бесстыдном эдеме». Надеюсь, автор перерастёт «премиальный» уровень своего первого сборника рассказов. Способности для этого есть. Будем ждать. Извините за мелкобуржуазный оптимизм.

Жажда целостности
Первая часть сборника рассказов Анны Чухлебовой беспокоится на нескольких китах: неформальная юность, непослушание, отвержение социума, ирония, сарказм. То есть полный набор смыслов и приемов, с которым обычно выходит к читателю так называемая «неформатная проза». Я это дело хорошо понимаю. Мне самому волосатая металистская юность не раз подбрасывала множество сюжетов. Набор невелик, но затягивает: рок-группы, псевдосатанизм, случайный секс, наркотики, алкоголь, черная одежда, стёб. Анна окунается в темные стороны бытия самозабвенно, почти захлебываясь. И за искренность отдельное спасибо.

Это удивительно, но обаяние смерти действительно велико. И кладбищ в рассказах хватает. Герои то режут петуха на могиле, то справляют среди крестов и печальных фотографий собственную свадьбу. Да, проза Чухлебовой — это вполне себе готика. Если у вас на полке лежит диск группы Tiamat, а на стене висит плакат Кинга Даймонда, то все чего вам не хватает, это книга Анны Чухлебовой под подушкой. Но будьте готовы к весьма специфическим снам.

Вам будет сниться, как закапываете мертвую собаку, морда которой заморожена и похожа на лошадиную; вы, вероятно, увидите дом размером с ноготь, за ним облака, за балкой морг, дальше морга старое кладбище; а уж если совсем крепко заснете, то встретитесь с душой маленькой девочки, убитой коровой. Что, еще не проснулись в холодном поту? Тогда вот вам злой шепот из-за шторы:

«В день похорон Щуки валит ненужный мартовский снег. Я вою. Фотография на кресте смотрит на меня, как на предателя. Щука везде, и прощенья мне нет. Битый час торчу на мосту. Легко шагнуть в реку и сломать позвоночник в полете».

Страшно? Еще бы. Это вам не холодно-отстраненные препарирования страданий, как в «Некрофиле» Габриэль Витткоп. У Анны Чухлебовой все замешено на исконно нашем, русском народом чернокнижии. Как у Левитова — на горе сел, дорог и городов. И это роднит ее прозу по крайней мере с двумя фильмами Василия Сигарева — «Волчок» и «Жить». Потусторонние страдания. Костяные слезы мертвецов. Единственно — у Анны женский взгляд, потому у нее все чуть более смазано, словно описывая разные страшные ужасы она сама порой бросает ручку на пол и в страхе зажмуривается. Это дает ощущение искренности, какой-то черной правды.

Вторая часть книги более, я бы сказал, собирательная. Анна то методично описывает состояния, то иронизирует, то использует хлесткие маты, то срывается на утонченную модернистскую проповедь, как вот здесь:

«Опускаю глаза. Вдоль моей острой подвздошной косточки бежит золотая струя. Обоссать к чертовой матери — вот каковы твои забавы, любовь моя бессмертная. Я б отомстил, да и дышу при тебе с трудом, где уж что хлеще. Целуешь меня, хохочешь. Мойся дальше один, раз такой умный. В доме прохладно, прячусь под одеяло, свечусь. Стал бы светлячком, и на

меня бы летели феи. Феи-злодеи сжимали бы брюшко и пришпиливали иглой, как брошь. Цепляли на грудь, являлись на бал, разводили бы сплетни — блядища, мол, ваша королева, то с жуком, то вообще с лягушкой».

Промежуточный вывод: Анна Чухлебова загребает в писательское горнило все, что попадается на пути. Она стремится препарировать, проанализировать, выстрадать как можно больше парадоксальных явлений. И для литературного старта — это хорошо, этого более чем достаточно. Именно под такими вот завалами со временем вызревает собственная большая тема, ядро, фундамент. А умение единственно верным способом выразить себя — это у нее уже есть. А потому продолжать, продолжать и продолжать — и целостность однажды явится. И воссияет живым лучистым светом в глазах мертвецов.

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить»
«…с тоски женятся и пьют. С тоски становятся сатанистами», — пишет Анна Чухлебова в рассказе «Сатанизм», который открывает сборник «Легкий способ завязать с сатанизмом», — и несложно догадаться, что на следующих страницах расцветут цветы смерти.

Герои этих текстов странненькие индивидуалисты, и даже если покажутся обычными — они все равно маргиналы: учительница будет совершать обряды на могилах, строитель переоденется в свадебное платье, студент выколет себе глаз. И да, здесь всего будет немножечко слишком и сверх — особенно любви и погибели.

Сборник делится на две части: заглавную «Легкий способ завязать с сатанизмом» и ту, что оформлена как подзаголовок: «и больше никогда никого не любить». Почти все рассказы написаны от первого лица, но в «Легком способе…» сюжетам уделяется больше внимания по сравнению с «и больше никогда никого…» — и поэтому начало книги запоминается лучше, чем ее конец. Во второй же тексты кажутся фрагментированными, как будто описываемое дается пунктиром: какие-то обрывки диалогов, куски переживаний и остатки воспоминаний. Как будто повествователи окончательно переместились из области рационального в область эмоционального.

Ты стоишь на крыше, и моя любовь совсем не повод не делать шаг, но ты стоишь, и ноги будто прилипли к серой неровности пола. Что такого, мы в свободной стране, ты выбираешь жить или умереть, и это последнее только твое. Я не буду мешать.

Четко место действия можно определить только для открывающего и закрывающего сборник рассказов: «Сатанизм» и «С возвращением». Это Ростов-на-Дону, в котором живет сама Чухлебова. Но и при чтении других рассказов не возникает сомнений, что если на русскоязычном материале возникнет южная готика, она будет именно такой. Только вместо религии тут понятно что из заглавия, вместо фольклора — сатанистские обряды, а герои все безумные.

Обилие крови и убийств объясняется в первом же рассказе, где героиня, которая кажется очень похожей на автора, заявляет:

За ужином могли включить документалку с кадрами Холокоста. На экране тощее копошение, а мы жрем разжаренный рис и пьем пиво. Меня хвалят ― крепкая девочка, ну а мне все равно, это ведь давно кончилось, люди мертвы.

По сути, и от рассказов Чухлебовой остается похожее впечатление, только эти события не происходили, а мертвы придуманные люди. Причем люди эти явно существуют в пределах одного художественного мира: тут не только юг, но и слонята со стен одной спальни оказываются в другой, феи из одного рассказа словно путаются с другими, лягушки прыгают тут и там.

Тексты Чухлебовой афористичны: я, например, ее рассказы идентифицирую главным образом по заключительным предложениям: «Оказалось, чтобы полюбить мертвого принца, его нужно сначала убить», «Спасибо, милая, тебя хорошо было выдумать», «Знаешь, не так уж и плох мой наследничек. Он мне еще отомстит, зло победит зло». При этом примеры языковой игры другого уровня, каламбуры, кажутся не столь удачными и даже приторными: «Обожди, обожги свое сердце любовью, когда ее встретишь» (еще одна цитата для статуса «ВК» времен моей юности), «пока от душенек не случилось удушья», «в белом облаке оборок» (а вот это для подписи в инстаграме).

Определение, которым можно охарактеризовать прозу Чухлебовой, — «вычурный». Бросающая вызов тема, эпатирующие, эффектные сюжеты, причудливые сочетания эпитетов и метафор, афоризмы и каламбуры отвлекают внимание на себя, чтобы оставить в тени одиночество и бесприютность персонажей, из которых ветер словно давно выдул все тепло.

«С тоски становятся сатанистами», — пишет Чухлебова в первом тексте сборника. А раз она решила с сатанизмом завязать легким способом, то тоски в ее жизни, надо надеяться, стало меньше.

Когда мы затихаем, Ло натягивает одеяло до подбородка и тоном формального уведомления сообщает:

— Хорошо, что я могу любить только мертвецов.

Спустя десять лет некрасивых сцен, неудобных вопросов, алиментов, кукольных театров по воскресеньям совершенно серьезно могу ответить:

— Я тоже.

И это тоже финал рассказа, конечно.

Расширенную версию этой рецензии можно прочитать на сайте «Прочтение» https://prochtenie.org/reviews/30837

Сатаны просто нет
О книге Анны Чухлебовой «Лёгкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить»

Однажды заехав в гости на полтора дня в кое-какую литературную мастерскую, я оказался за одним столом (она сидела напротив) с эффектной (с различением оттенков тёмного у меня, впрочем, могут наблюдаться проблемы) брюнеткой, которая, как и я, всё больше молчала, однако взгляд её, чуть снисходительный и спокойно оценивающий обстановку, говорил о том, что она, во-первых, помимо того, что красива, ещё и, очевидно, умна, а во-вторых, содержит в себе некую тайну.

Я не знал, как её зовут, и не имел представления о том, в качестве кого она присутствует в мастерской: поэта, прозаика или публициста.

Много позже мне станет известно, что это была Анна Чухлебова, а тайн (причём, я полагаю, малой их части) у неё наберётся на целый сборник рассказов.

К слову, когда я намереваюсь хвалить даже кулуарно, а уж тем более публично произведение (будь то стихотворение, повесть или статья), сочинённое крайне привлекательной представительницей противоположного пола, я всегда сперва с пристрастием допрашиваю себя на предмет того, повлияла ли на мою оценку внешность его создательницы, или же нет, и, только получив однозначно отрицательный ответ, приступаю к делу (так было, соберём комбо по цвету волос, и с книгой «Муха имени Штиглица» огненной Арины Обух, и, например, с удивительными стихами белокурой Светланы Чмыхало).

«Лёгкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить» – сборник, первый рассказ «Сатанизм» коего начинается с упоминания имени, собственно, идеолога сатанизма Алистера Кроули, сразу настраивающий читателя на, прости господи (а вспомнить Всевышнего здесь хочется уже хотя бы как оберег), «панк-замогильный» лад: кладбищенских так или иначе историй, сдобренных любовью и (не всегда традиционным) сексом (а любовь и секс, разумеется, не одно и то же) тут масса.

При этом я (не фанат, прямо скажем, обсценной лексики и такой, знаете ли, цинично-натуралистичной манеры письма) не мог не восхититься вот чем: Анна Чухлебова пишет ровно то и так, что и как никто, кроме неё, сочинить не может, хотя примеров хлёстких, сумеречных и, что ли, пограничных текстов мы знаем немало даже среди относительно новой и новейшей классики (взять тех же «Шатунов» Юрия Мамлеева или «Землю» Михаила Елизарова – автора, между прочим, песни «Сатанинская»).

Чухлебова работает отчасти в их эстетике, отчасти в духе действа, устроенного в 1995 году Курёхиным, Дугиным и Лимоновым (вечер памяти Кроули), но является при этом самостоятельной творческой единицей (интересно, что практически со всеми перечисленными персонами меня что-либо связывает: Дугину и Лимонову я жал руки, Елизарову жал руку и был на его концерте, Мамлееву жал руку мой отец, строивший ему дом).

Рассказы в «Лёгком способе завязать с сатанизмом…» хороши не в равной степени, но откровенно слабые здесь отсутствуют, а сильных и, пожалуй, почти совершенных имеется сразу несколько: это, во-первых, «Кровообращение», где романтическая линия сопряжена с лучшим изводом отечественного хоррора (не сюжетом, но настроением напомнившее мне отчего-то фильм «Змеиный источник»), а чёрная курица (чёрный петушок) как символ обыгрывается не хуже, чем в статье всё того же Елизарова о знаменитой сказке Антония Погорельского, во-вторых, «Вершины», где с какой-то владимир-сорокинской извращённой нежностью поведана история любви мужчины к нестандартных габаритов женщине (а-ля мельник и мельничиха из «Метели»), и в-третьих, «Копия» – исповедь гадкого человека, который не может простить хорошего к себе отношения.

Другие рассказы, как, например, указанный выше «Сатанизм» с любопытными умозаключениями вроде «после тридцати сатанисты принимают христианство, но не православие, а католицизм или какие-то непонятные конфессии» с дополнением о том, что «лично я после тридцати принимаю решение развестись», или условная трэш-гомо-лесбийская трилогия «Невеста» – «Собака» – «Фея», или маленький арт-детектив с сентиментальной начинкой «Музы Катрины», или финальное «С возвращением», от коего слёзы (возможно, затронул что-то личное) наворачиваются на глаза, да все остальные рассказы – удачное обрамление трёх ключевых, на мой взгляд, новелл, позволяющих увидеть стилистические и какие угодно ещё возможности (кстати, и зарисовка «Возможности» – недурна) начинающей писательницы.

A propos: значительная часть текстов Анны Чухлебовой написана от лица мужчины, но я ни разу не зацепился за что-нибудь, что выдало бы в авторе девушку (обычно в подобных ситуациях глаз моментально выхватывает проколы).

Post scriptum: пусть вас не пугает слово «сатанизм» в заглавии книжки и наличие под её обложкой провокационных тем: раскрывая их, Анна Чухлебова умудрилась каким-то образом не запачкаться сама и не запачкать читателя, а кроме того, как поётся в песне Елизарова: «сатаны просто нет», «его выдумал Бог / тот, который сидит в водоёме».

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить»

F              E           Am

А у меня во дворе ходит девочка с каре,

G                             F

Непохожая на всех, непохожая на всех.

E                             Am

И в соседнем во дворе ходит девочка с каре,

G                            F

Ходит девочка с каре, сколько можно, ну харе.

В Питер со своим сатанизмом не ездят

Сборник рассказов Чухлебовой еще до старта взахлеб нахваливали номинатор и два критика БЖ, так что рукопись даже затребовал один из будущих участников малого жюри, чтобы немедленно прочитать и отрецензировать. А сама авторка открыла шампанское, видимо, еще за неделю до объявления длинного списка: «Номинация на «Нацбест» моего сборника Городецким доказывает, что вселенная гармонична, а лошади все еще не пожирают друг друга».

Да, хорошо, когда у автора есть друзья. Это очень важно — иметь друзей, при наличии друзей даже со сборником студенческой прозы может где-то чего-то добиться. Я думаю, в нашем случае не обошлось без трех-четырех петухов, принесенных в жертву на кладбище неподалеку от хутора Захара Прилепина (см. ниже). Молитвы друзей и ритуалы с петушиной кровью неизбежно разбудили древнее зло, и оно пришло напомнить любителям трансгрессивных практик, что дружба дружбой, а у литературной критики свои цели и задачи, и в их число не входит потакание амбициям молодых авторов. Критика делает вселенную более гармоничной.

Первое трезвое высказывание о «высокой трансгрессивной прозе» дебютантки принадлежало критику Елене Иваницкой:

«Извините за мою досаду. Книгу я не читала, но от перспективы ее читать испытаю только тоску: опять перемалывать мозгами нудьгу про валянье в помойке, групповуху под забором, наркотические сны и прочие «выходы за пределы обыденности». Не могу также не сказать, что «пределы обыденности» и «пределы социальных норм» — совершенно НЕ одно и то же».

Елена оказалась права: юные герои этой книги пьют, читают Кроули, вступают в беспорядочные половые связи, глотают таблетки, режут вены, ждут Карлсона, блюют и рефлексируют в рамках своего незатейливого мира. Перед нами не Берроуз, не Селин, не Довлатов, не Керуак и не Буковски, а обычная жизнь студентов. Анна владеет навыками написания рассказа, и это замечательно, потому что большинство дебютантов обычно писать не умеют.

«Вместо осточертевшего автофикшна тут литература опыта», — говорит номинатор. Влад забывает, что осточертевший «автофикшн» пришел как альтернатива постмодернизму лет 10-15 назад, точнее, «новая искренность» появилась как альтернатива «постмодернисткой иронии». А до того авторы всех мастей в разных странах в течение нескольких веков писали ту самую «литературу опыта». И продолжают это делать, взгляните, к примеру, на Марию Панкевич с ее «Долиной красоты».

Литературовед Анна Жучкова считает «литературу опыта» чем-то принципиально новым: «Пока, впрочем, «литература опыта» представляет собой явление в стадии становления: на разных «этажах» литературы возникают гомогенные образования, множатся пересекающиеся термины: «non-fiction», «автопроза», «литература.doc», «литература опыта», «литература документа». Попробуем провести ревизию Парохода современности с надписью «doc» на борту. (Ведь еще есть Пароход с надписью «фантастика», но о нем в следующий раз.)»

Оптимизм и вера во все новое это хорошо. Но мы не будем, подобно Делезу, изобретать велосипед с труднопроизносимым названием. Историки из зала подсказывают, что явлений, требующих новой терминологии, в литературе нет еще со времен Авзония. И автофикшн, и «литература опыта», и дневник, и мемуары, и автобиографический роман вполне укладываются в определение «автобиографическая проза» и различаются лишь формой, степенью искренности, достоверности и художественного обобщения. «Все уже было», — подсказывает Виктор Пелевин. Автофикшн характеризуется сильной концентрацией внимания на малозначительных деталях повседневной жизни и на переживаниях автора. Традиционные рассказы автобиографичны лишь до того момента, когда сырой материал должен принять литературную форму, перестать быть личным и обрести общечеловеческий смысл.

А в факин Омоле просто не знают, что рейвы больше не в моде. Каждый второй литератор в юности принимал наркотики, пил, играл в группе, совершал попытку суицида, страдал депрессией и т. д. К нашему литобъединению в свое время примкнула компания готов-сатанистов-суицидников, некоторые из которых, к тому же, являлись трансгендерами. Я говорю сейчас о пастве отца Лурье, который пытался спасти молодежь от самоубийства молитвами и антидепрессантами. Среди них был, в частности, поэт-некроромантик Кирилл Савицкий, который умер от сердечного приступа после многократных попыток покончить с собой. Так вот, он красился как Чухлебова. Помимо воспитанников Лурье у нас были чрезвычайно колоритный бандит-сатанист из Егорьевска, минский гей-сатанист и брянская сатанистка, которая поняла, что стихи у нее не получаются, и возглавила местную торговую сеть. Стоит ли говорить о том, что сатанисты еженедельно собирались и пили пиво у метро «Черная речка» вместе с ролевиками и любителями аниме? Они читали Витухновскую, Елизарова, Кроули, вот это все. А наш коллега из Нарвы пострадал от забав в стиле Нила Кэссиди, рухнув с моста на машине во время уличных гонок. Шли годы. Парни выбрасывали косуху, коричневую помаду, тушь и тональник, получали дипломы, брали ипотеку. Девушки занимались финансами, делали ЭКО, дизайнерский интерьер и ноготочки. Одно дело, когда вы сами бухаете и орете на кладбище, испытывая бешеный драйв, другое дело, когда вы много лет спустя видите чужую тусовку и думаете: «Опять школота на могилы наблевала». И ваша адская гончая рычит на пьяную молодежь.

Кто из нас не страдал депрессией, не ссорился с подругой, не хоронил любимую собаку? Кто из нас не пил и не ощущал себя в безвыходном положении? Для нас эта книга давно уже пройденный материал, об этом писали все, даже «литинститутские барышни», так что удивить нас можно только нестандартной формой, обширными познаниями или свежими идеями.

Функция трансгрессивной прозы обычно состоит в том, чтобы читатель, нахлебавшись мерзостей, познал страдающую душу героя и ощутил катарсис. Но. Для этого нужно, чтобы герои книги, все эти аси, даши и саши, вызывали удивление и сочувствие. В нашем случае они напоминают толпу одетых в черные балахоны андрогинных студентов, которые пытаются на халяву сдать экзамен. Каждая девочка с каре в этой толпе ощущает себя особенной и считает, что мир и общество ей что-то должны. Я так и вижу через строчки это капризное «дай, дай, дай». Денег, любви, водки, бургеров, смысла жизни, света в оконце. Герой рассказа «Астры» явно мнит себя Ван Гогом, только страдает от его причуд не ухо, а глаз. Альфонс из рассказа «Медсестра» хочет «вскрыться» от скуки. В рассказе «Вершины» страдающая ожирением Алена все время жалуется на здоровье и требует еды. В рассказе «Собака» молодая психопатка ломится в дверь близкой подруги, которая попросила ее похоронить собаку, а потом отчего-то отказалась впускать в свой уютный мирок. Вот и я не хочу впускать героев этой книги в свое личное пространство.

Психологическая атака на читателя далеко не всегда бывает успешной, для этого нужно как минимум быть с ним на одной волне или вместе выпивать. Авторка не бросает вызов обществу, она как бы говорит: Мне НАДО. Я право имею, я талантливая. «Я звезда. Живу громко и свято, и Наташа хохочет, сложив на меня длинные ноги».

Кстати, о трансгрессии: «Трансгрессия, или трансгресс — термин неклассической философии, фиксирующий феномен перехода непроходимой границы, прежде всего — границы между возможным и невозможным». Герои Чухлебовой не ищут себя, не преодолевают что-то, они уже нашли себя в этой вязкой неприглядной реальности и вполне довольны собой, своими границами. Для них маргинальное существование это норма, а не нечто запредельное, как для Сонечки Мармеладовой. Эмоций в маленьком сборнике много, а идей мало, так что юношескому протесту Анны я предпочту мощный поток сознания Алины Витухновской. Вы спросите, о чем эта книга? В основном об эгоизме. Свой как-то ближе к телу, а чужой раздражает.

З.Ы. Для приличия стоит добавить, что Анна иногда пишет умело и интересно, к примеру, рассказ «Кровообращение», напоминающий сказочные поэмы Наташи Романовой, наполнен настоящим ростовским колоритом и народной магией. Его героиня, очкастая училка физики в колготках с начесом, никак не может согреться, а также выйти замуж и родить ребеночка, чтоб все как у людей. И учеников своих, которые ее доводят, она непрочь извести. С этой целью училка режет петухов на кладбище через дорогу от своего дома. Ученикам хоть бы хны, зато находится жених, распрекрасный учитель истории, который еще холоднее, чем она сама. Даже коллеги понимают, что неприметная физичка — ведьма и приворожила его. Перед самой свадьбой историк внезапно умирает. Но он мил героине и в состоянии постжизни, Мария продолжает приносить в жертву петухов на его могиле и даже собирается родить. Хороший, смешной рассказ, только это не «литература опыта», а «магический реализм». Пожелаем авторке написать побольше новых рассказов, а Елене Иваницкой – прочитать эту книгу.

Анна Чухлебова «Легкий способ завязать с сатанизмом и больше никогда никого не любить»
Случается, что под претенциозными громоздкими названиями скрываются подлинные шедевры. Увы, это не тот случай.

С вынесенным в заголовок сатанизмом автор завязывает уже к третьему рассказу и переходит к некрофилии с элементами членовредительства, фидинга, педофилии, садизма, зоофилии, изредка разбавленной однополой любовью, в самом мрачном ее изводе.

Обо всем это рассказывается в бодрой стендаповской манере. Герои – учительница, режущая на кладбище петушков, фидер, работяга-педофил и студентка-педофилка, отец-садист… трудно найти урода, которому Анна Чухлебова не дала бы высказаться на страницах своего сборника. Размах и разброс перверсий не столько поражает, сколько утомляет – при всем богатстве выбора, абсолютно непонятно, о ком идет речь. Кто наваливается на читателя со своими душными откровениями – голоса в голове писательницы, ее соседи, персонажи компьютерной игры? А может, это творческое переосмысление резонансных преступлений или фанфик сериала «Хрустальный»?

Открывается сборник обычным рассказом «о молодежном»: первокурсница выходит замуж за старшекурсника-сатаниста и попадает в его компанию; скука жизни в областном городе приводит поклонников Люцифера к беспорядочным половым связям той или иной степени кровавости, через несколько лет героиня устает от всего этого и разводится («Сатанизм). Ничего особо плохого, хорошего или просто нового в «Сатанизме» нет: на месте сатанистов могли бы быть реконструкторы, зацеперы, художники, наркоманы, кто угодно – не бог весть какая заявка на успех, но все же. Следующий рассказ «Кровообращение» начинается поинтереснее – незамужняя учительница режет на кладбище петушков. Дает каждому имя, описывает характер – видно, что автор прочитала Мамлеева, однако уже в середине становится понятно, что «Песни восточных славян» Петрушевской прочитаны тоже, но изложены как-то вяло.

«Сказка про смерть», «Невеста» и «Щука» повествуют о трех убийствах и смерти от отека Квинке. Чуть выделяется рассказ «Открытка» — пастишеобразное сочинение о паре, познакомившейся на похоронах певицы Янки, развитие сюжета и финал – вполне в духе оригинальных произведений жанра: девушка становится наркоманкой и гибнет где-то на дороге, юноша живет дальше. Три года назад тему молодежной перестроечной романтики «Литиумом» блестяще закрыл Владимир Козлов, и, казалось бы, складывать бесконечное Lego из стереотипных коллизий и персонажей того времени больше незачем, но… Единственное, что реально развлекает в этом тексте это фраза «опрокидываю еще один “Рояль” и ложусь спать» — хорошо, наверное, спалось герою, выжравшему в одно жало литровую бутылку спирта.

В рассказе «Собака» появляется что-то человеческое. Смущает, правда, «перепаханная родами вагина». Да и вообще бойкий язык Анны Чухлебовой – видно, что автор «работала со словом» — становится совсем уж искусственным. «Выбралась на остановку, холод нестерпимый. Надо вернуться к тебе, а как, как будто не с чем. Постояла, повесив голову, пнула снег. Дымное от туч, почти ночное небо. Красной мазней светится вывеска гипермаркета. Еда-то у тебя есть, может, купить чего? Да нет, ну возит же доставка. А я вся в снегу, только людей пугать. Уходила с полными руками, вернусь с пустыми. Так и в равнодушных душа проснется, зачем они мне. Что там бывает

за мертвых собак в неположенном месте, штраф? Как могла быстро засыпала

мешок снегом. Вот же ж (cencored), все усилия прахом. Даже зарыть не смогла

нормально, проститься. Швырнула лопату ― зачем мне лопата. То не лопата,

совести меч, духовной Фемиды», — так размышляет героиня, пытающаяся похоронить собаку возлюбленной.

Честно говоря, разбирать каждый рассказ Чухлебовой отдельно у меня нет ни сил, ни желания – довольно быстро они становятся малоразличимы и сюжетно, и стилистически. Сюжеты крутятся вокруг нехитрого «трахнул, убил, еще что-то сделал» — в произвольной последовательности, а стиль представляет собой подражание кому угодно. Есть даже чисто лимоновское: «Обоссать к чертовой матери — вот каковы твои забавы, любовь моя бессмертная. Я б отомстил, да и дышу при тебе с трудом, где уж что хлеще. Целуешь меня, хохочешь. Мойся дальше один, раз такой умный» («Фея»), справедливости ради отмечу, что есть в этом рассказе и что-то от коллективного писателя-почвенника: «Улыбочка, тигриные тени в пролеске — солнце, полоса дерева, солнце, земля рычит, готовится к прыжку. Лечь бы прям здесь, чтоб полоски поверх, острый шейный позвонок на губах, сопение, безмолвие. Да вот не судьба — земля остыла, застудим почки. Планы на лето, на сто тысяч лет вперед планы. — Ты запиши, вдруг сдуреем, забудем».

Повторю, при всем разнообразии явленных в монологах перверсий и попыток наделить героев четкими речевыми характеристиками, рассказы Чухлебовой удивительно безлики – все это многоголосие и многочувствование не складывается в авторский текст. Собственно, это даже не рассказы, а зарисовки на заданные темы вроде тех, что пишут в литературных кружках при домах и дворцах детского творчества, которые отличаются от официальной тамошней продукции разве что эпатажностью темы, правда, и эпатажность эта исключительно пионерского свойства.