Роман «Железный повод» Владимира Чолокяна катится по рельсам от полустанка к полустанку глав до станции Открытый финал. Причем вначале (роман опубликован в 3-х номерах журнала «Сибирские огни») главы частят (в № 10 – по 3-5 стр., всего их 12-ть), а потом в № 11 – 7 глав, в № 12 – 5 (а объем глав становится все больше – добирается и до 10-ти, и до 12-ти стр.). Это оттого, мне кажется, что безсобытийность городского зачина («молчаливо-безразличное сосуществование» с женой, посещения церкви по воскресеньям, – под влиянием настырной родни жены, встреча с одноклассниками) сменяется впечатлениями человека, который выбрал способ покинуть обыденность, путешествуя на товарняках.

Причем, товарные вагоны описаны с таким знанием дела, что хочется все бросить, отправиться на вокзал и залезть в первый попавшийся товарняк.

 В «Железном поводе» столько примет времени, что, наверное, по ним в будущем можно будет изучать увядшее прошлое. Иван работает в автосалоне менеджером по продажам, но ездит в общественном транспорте, а на взятой в кредит машине разъезжает жена; айфон 6 модели – ни в коем случае нельзя дарить на день рождения жене, потому что это отстой; а диалоги тут такие, будто автор в гостях включал диктофон:

«— Второго всегда легче воспитать. Ты уже знаешь, к чему готовиться, — поделилась классная руководительница. — Ой, тут с первым мороки сколько. Еще одного я бы точно не пережила…»

Сверхподробные описания порой вызывают вопросы:  «огромный шифоньер с напоказ выставленным хрустальным набором» – а не сервант ли? Неплохо бы текст отредактировать на предмет повтора слов: «Из открытой форточки стало приятно тянуть свежим воздухом. Постепенно ностальгические мотивы стали выветриваться и пришло понимание». Некоторые слова выбиваются из современного лексикона: «Его не волновали ни грязные разводы на стене, ни угольная крошка, коей обильно был приправлен рифленый пол», причем это устаревшее «коей» употребляется не раз. 

Но есть и неизбитые, очень верно подобранные тропы: «…а оркестр колес будто заставлял тянуть ладонь к виску и отдавать кому-то неведомому воинское приветствие», «сразу за насыпью начиналась стена из хаотично расставленных стволов, надежно скрывавших содержимое леса», «подойдя к лестнице внутри вагона, Иван залез на две перекладины вверх и, держась за борт, шлифовал ветром свое лицо, чтобы вычистить с него остатки грусти и сожаления».

И нет, это, конечно, не вестерн: стрельбы тут не слышно (разве только по волчице), но зато в электричке едут полукиношные бандиты, а в заброшенных производственных корпусах, откуда Иван с попутчиком, нанятые бандитами, выгружают мешки с ворованным добром, появляются ЧОПовцы, от которых приходится удирать, а еще спасаться от мистической волчицы, да и езда в товарняках не самое безопасное занятие на свете.

Но если в результате ты нашел настоящего друга, если оказавшись в деревне Южные Валуны, встретил последних людей умирающей деревни, если подаренная икона угодила на свое место в разрушенном храме, – то стоило быть несправедливо уволенным из автосалона, покинуть врушку жену и назойливую тещу, и отправиться в полувагоне в неизвестность.

Роман о конфликте маленького человека, который пытается выйти из-под контроля и выбраться из-под давления окружающей среды, но не знает, как это сделать, потому что таких инструкций не существует, и задача не имеет решения.  Эта как раз та проблема, которая будет актуальной еще очень долго и вряд ли найдет адекватное решение в сколько-нибудь обозримом будущем. Чувак без активной позиции, тихий чайлдфри, не «добытчик» и не мачо, угодил под неминуемый пресс «традиционных ценностей». Тридцатилетний женатый парень, как подросток, бежит в никуда, рискуя жизнью в прыжках по грузовым площадкам товарных поездов, и не знает, что оторваться от постылого окружения не выйдет: как мячик на резинке, скоро отлетит обратно, туда же. Тупая реальность натешится и догонит – она поддается только тому, кто в состоянии ее переломить. Не очень удачливому менеджеру автосалона с минимальным волевым ресурсом и без денег это не по плечу: «он как будто закрывал глаза на свою бесполезность, принимая навязанные обществом условия игры, в которой каждый вынужден занимать отведенную роль, невзирая на персональные способности или их полное отсутствие«.

Так живет подавляющее большинство изображённых в романе граждан: радостно хрюкая, с песнями поедает котлетки с картошкой, бухает в гараже и на вечере встречи с одноклассниками, такими же тупыми свинами, которые главным достоинством в жизни считают способность размножаться. Завел детей – молодец, достойный член общества и патриот, отлыниваешь от размножения – значит, ты моральный урод, подозрительный тип и импотент, твое место под шконкой жизни. Молодого мужа за бездетность наперебой чморят родственники жены, эдакие новые Скотинины. Таким изображено лицо, так сказать, носителей традиционных семейных ценностей. В их менталитете мало что изменилось со времен Фонвизина, разве что наличие орущего телевизора. На фоне невежества и бескультурья практикуется новая патриархальность, состоящая из фальшивого следования церковным обрядам, принудительного вовлечения в них всех членов семьи, независимо от их желания, и модного православного туризма с обиванием «челом» порогов «самых разных церквей и соборов, как свежепостроенных, так и полуразваленных«.

Понятно, что кричащий православно-патриархальный семейный новодел имеет одну природу и с «копившимися месяцами пакетами из «Пятерочки«, и с чванством типа «ты чё? Хочешь, чтобы твой ребенок обноски донашивал?», а главное, с агрессивно-наступательными быдлоконнотациями: «ты не познал радости отцовства«, «твоя главная жизненная функция – продолжение рода«, «дети – это радость«, «ребенок – это плод любви. Нет ребенка, нет и семьи«.

Главным объектом наблюдения тут является не собирательное «мурло мещанина» в виде родственников, друзей и бывших одноклассников, а маленький человек, который «попытался из этого капкана себя вырвать«. Интерес в том, что бывает после того, как человек совершил «резкий рывок в никуда, побег из-под нагретого теплого одеяла, от знакомой и надоевшей домашней обстановки«. «Рывок» был осуществлен в классической подколезинской традиции, только что не в окно: от этого автор, в отличие от Гоголя, удержал героя ввиду многоэтажности городской застройки. С этого момента семейно-производственная сатира переходит в приключенческий роуд-муви с элементами экшена: ковбойскими прыжками в движущихся полувагонах (без крыши) товарных поездов на ходу, хищением с завода по чужой воле непонятно чего,  бегством от бандитов по пустому Колчевскому заводу «Точмаш» с прятками в цеховом шкафу, встреча с волком-людоедом – все это происходит на фоне сменяющих друг друга одинаково инфернальных в своем запустении русских городов с безликими названиями и опустевших деревень. Следовало ожидать, что отчаянная попытка бежать от социальных капканов обернулась разочарованием: «жизнь за пределами клетки скуки и однообразия должна была резко отличаться хоть чем-то, а вместо этого оказалась такой же серой и неприветливой«. Главный герой не особо склонен к рассуждениям: за него это делает автор, считая нужным лично отрефлексировать импульс своего персонажа: «именно желание вырваться из замкнутого круга беспросветной тупости и одинаковости побудило его все бросить и умчаться в неизвестность, стремление показать этим людям, что они живут как животные, не видя белого света, и что есть в мире куда более важные вещи«. Главная неувязка при этом заключается в том, что непонятно, о каких именно «более важных вещах» идет речь. Это неизвестно не только самому персонажу, но, кажется, даже самому автору не вполне понятно, куда в конце концов девать героя, потому что и в самом деле варианты отсутствуют. Как говорится, велика Россия, а бежать-то и некуда. Герой находит попутчика, и они вместе стремятся двигать куда-то «на юг». Зачем? Не для того же, что «едем мы на юг, чтобы снять подруг», как поётся в идиотской песне поп-группы «Турбомода».

В общем, у двух взрослых участников движа перспективы столь же неопределенны, как и  у 11-летних гимназистов в рассказе Чехова, которые почти 140 лет назад собрались бежать в Америку. Даже хуже: те хотя бы планировали «воевать на стороне индейцев, мыть золото и пить ром«, а тут вообще без вариантов. Но автор не оставляет попыток пояснить, для чего неспортивный диванный смиренник совершает головокружительные акробатические прыжки по полувагонам и другие смертельные номера: «он смог переступить через себя и свои страхи«. Ну, возможно, прыгать и бегать-то можно привыкнуть, а вот зверский оскал родственной семейки с её базовыми патриархальными стереотипами пострашнее волчицы в селе без электричества Южные Валуны («Если женщина живет с мужчиной столько лет и не имеет детей, то это вызывает подозрение. Ты хочешь идти против природы, а так делать нельзя. Вы же ходите в церковь. Люди смотрят. Неужели не стыдно?«)  Автор в принципе не обязан объясняться, тем более что ему удалось довольно убедительно показать уродливую среду повседневности, в которой живет человек, и изобразить её как в ближайшем взаимодействии, так и в зеркале дальнего вида. Юношам, обдумывающим житье (при условии, если у них есть, чем его обдумывать) можно рекомендовать эту книгу как предупреждение о пагубности инерции и безволия. Сам не заметишь, как станешь добычей социального демона, на службе у которого растопырились и ощерились, расставив капканы, возведенные в культ традиционные ценности: готовая тебя сожрать с потрохами свиносемья, балаганно-бутафорское православие и карательное деторождение.

Жизнь Ивана — унылая и тухлая. Посёлок Кучары, который не родина известного поэта, зато «там делают шоколадную пасту и зефир». Работа в автосалоне с вороньим названием «Карград», где его подсиживает ушлый пронырливый коллега. Опостылевшие встречи одноклассников. Жена, будто вышедшая из книги «451 градус по Фаренгейту» и деревянно смеющаяся над шутками из телешоу. Властная тёща с ватагой пожилых родственников, а с ними — бессмысленное и «чинно-благолепное» посещение храма в добровольно-принудительном порядке — и это по воскресеньям, в единственный выходной. С Иваном ссорятся, мирятся, его выгоняют из дома, принимают назад — а он на эти события не влияет и повлиять не может. Словом, железный поток, свинцовые мерзости и звенящая пошлость.

Выход один — бежать:

«Ему стало по-настоящему страшно: в желудке что-то тяжелело, грудь заполнило горячим битумом, мешавшим вдохнуть. Но страх этот не был обычным — не страх, что испытывает человек, когда босс его отчитывает за прогулы и неудовлетворительную работу, когда новенькую, из салона, машину во дворе притерли местные гопники на «жигулях» или когда после внесения платежа за ипотеку не на что купить продуктов. Это был страх перед неизвестностью, тягучий и одновременно воодушевляющий, удушливый, но трепетный, какой всегда бывает перед большими переменами.

Иван не имел ни малейшего представления, чем все это могло закончиться. Не ориентируясь в направлениях, он и примерно не знал, в какую сторону его везут. Какая разница: главное, что там не будет ни тещи, ни жены, ни Санька… Странная радость переполняла Ивана».

Рохля принимается добирать дворовое, полукриминальное, автостопное, живое. И достучаться до небес — рвануть на юг, а может, и к морю, пусть и в случайном товарняке. Хотя бы попытаться.

Или нет?

Само название «Железный повод» вызывает в памяти названия краснообложечных книг Серафимовича или там, не знаю, Владимира Киршона — или других классиков соцреализма. Роман Владимира Чолокяна в этом плане, конечно, пародия (в высоком смысле этого слова) на раннесоветскую литературу. Воистину, герой должен пересоздать себя (вспоминается слово «перековка») — кто был никем, тот станет всем. Однако герой, вероятно (у книги открытый финал, но кое-что додумать можно), не сдюжил — не выходит ни катарсиса, ни даже уверенности в том, что «всё только начинается»:

«До поезда оставалось еще три часа. Несмотря на солнечную погоду, стало как-то зябко, и Иван, держа рюкзак в руке, решил встретить вечер в зале ожидания».

И, добавим, похоже на то, то он решил провести в зале ожидания всю свою оставшуюся жизнь.

Проблема книги, думается, в некоторой затянутости. Нет, она не такая объёмная: чуть менее двухсот страниц. Первая треть романа — экспозиция, включающая в себя перипетии жизни героя, сподвигнувшие его на безрассудно-спонтанное путешествие. Дальше будут точки-остановки, а завершится всё на полпути, на развилке между пунктом А (мечтой) и возвращением в пункт Б (неуютной, но родной реальностью).

Думается, материала в книге — на плотную восьмидесятистраничную повесть, но не на роман. Ибо короткий роман, как правило, динамичный, и неспешность повествования на пользу ему не идёт.

А самое ценное в книге — её сверхреализм в хорошем смысле этого слова. Утрированный трэш с кишками наружу или вечное преодоление положительно-прекрасным героем всяческих препятствий таковым реализм ом вовсе не являются, хотя и носят его лейбл. По прочтении «Железного потока» можно почувствовать то горькое послевкусие узнавания, когда автор близко подобрался к нашим болевым точкам, не прибегая к лести или отвлекающему шок-контенту.

Владимиру Чолокяну это вполне удалось.

Владимир Чолокян живет в Пензе и печатается в «Сибирских огнях». Точнее, напечатался: выдвинутый на Нацбест роман «Железный повод» — кажется, первая его серьезная публикация.

Объемная, крепкая вещь в традициях «новых реалистов» (будут неизбежно упоминать Сенчина, Рубанова, Прилепина). Иван, молодой человек из областного центра (фамилия звучит в начале, а потом только в финале, для нужд повествования; читателю она не нужна) работает менеджером в автосалоне. Женат; жена – страховой агент. «Шевроле-круз» в кредите, зато с жильем удалось обойтись без ипотеки, бабкино наследство, хрущёвка-однушка без ремонта. Браку пять лет, детей нет, и за это Ивана, хотя супруги обоюдно совсем не горят желанием, люто прессуют тесть с тещей. Вообще, последние опекают молодую семью чрезвычайно туго – непременная воскресная служба в храме, застолья строго у родителей жены…

Данные исходники предсказуемо слепляются в клубок неприятностей – подсиживают и увольняют с работы, ссора с женой, выставили из дома, а затем случилось воистину страшное – жена с тещей простили и торжественно объявили о долгожданной беременности.

Иван бежит. Ну да, «в этот день Пятачок решил окончательно сбежать из дома и стать моряком»; инфантильности действительно через край, а юмора мало, всё так, знаете, жестко и упрямо, экстремально даже: на товарняках, в пустых полувагонах, в интуитивном направлении – «на юг». Как у беспризорников 20-х.

Здесь роман обретает жанровое лицо — road movie, а Иван – попутчика и товарища, Виктора.

И вот что любопытным образом характеризует потенциал молодого автора – собственно, до дороги, до параллелей с Керуаком и практики русской мистической секты «бегунов», на фоне тусклого и примитивного быта, мощно включается повествовательный ритм, сразу почти надрывный, но самое ценное – ровный, и несет читателя, не спрашивая согласия и проездных документов. Чихать и спотыкаться движок начинает сильно позже, ближе к концу, когда однообразные перемещения героев начинают утомлять, а их погружение в пасторальную жизнь, где по замыслу автора, и должно происходить самое главное – весьма неубедительно в деталях и мотивах, хотя Владимир здесь очень старался, это видно.

Вообще, современная русская деревня (в случае «Железного повода» всё-таки село – есть церковь, пусть и заброшенная, причем – занятный нюанс – уже в постсоветские времена) для молодых писателей нечто вроде стругацко-тарковской Зоны. Их туда болезненно тянет, но они ее не понимают и не знают, отсюда густой перебор старичков на грани святости, мистических баек и прочей сорочинской ярмарки, разрушенных алтарей и сериального градуса отношений между аборигенами. Показательно, и, в общем, ничего страшного (в литературном смысле).

В середине начинаются сбои и в повествовательной технике – очень недурно, кстати, наработанной при всей простоте языка (довольно и даже, кажется, нарочито, корявого) стиля и приемов, а может, сила и точность ее как раз в миксе безыскусности и мастерства. Тем не менее, образность швыряет то в шаблон (все транспортные средства обязательно набирают «крейсерскую скорость», зато очень хорош «туманный сопливый лес»), то в бытовой антиквариат – то и дело упоминаются «кассеты», вряд ли так уж знакомые людям поколения Ивана… Кстати, всё пространство романа мы видим и понимаем глазами Ивана, через его мыслительные и мышечные реакции, но вдруг, без всяких на то оснований, его в этом амплуа сменяет Виктор. О котором даже и к финалу остаются у нас самые смутные представления – ну, служил, ну, развод, дочка, не работает; однако интеллигентное обращение к товарищу «дружок» (хорошо, не «голубчик») намекает на наличие каких-то иных пластов сознания в парне с окраины райцентра, повидавшем жизнь.

Иван сделан интереснее. Надо сказать, и о нем мы понимаем немногое даже к открытому финалу (который, на самом деле, закрыт, и для Ивана, похоже, навсегда). Но главного героя определяют внезапные перемены состояний – от инфантильного полуовоща – к обретению бродяжьей психологии, от офисного планктона – к решительному в поступках маргиналу (развития и последовательности нет, в любой момент может сыграть в обратную) плюс вымораживающий малообъяснимый страх перед стационарной, так сказать, жизнью: ребенок, смена работы, ремонт, выпивка, наконец… Нечто важное о поколении 25+  у Владимира Чолакяна сказать получилось.

Жена, работа в автосалоне, быт, теща, машина в кредит, которую водит жена, айфон на день рождения жены, походы в церковь каждое воскресенье с родственниками жены. Да еще и теща наседает насчет детей: «Если женщина живет с мужчиной столько лет и не имеет детей, то это вызывает подозрение. Ты хочешь идти против природы, а так делать нельзя. Вы же ходите в церковь. Люди смотрят. Неужели не стыдно?»

Иван, главный герой романа, против природы идти, конечно, не собирается, а вот против социума и «нормальной», навязанной кем-то жизни – это да. А оттого, что сам он человек небольшой, несмелый и абсолютно безинициативный, бунт его выходит скромным. Дверью он хлопнуть не способен. Да и чего хочет – не знает. По крайней мере, автор не рассказывает. И зачем жил с нелюбимой женой – неясно. Но насчет нелюбимой – тут сомнения. Потому что Чолокян эту тему обходит стороной, лишь в финале прямо звучит вопрос: «Ты любишь меня?» И ответ на него по классике остается за кадром. Но это и правильно. Пусть сами разбираются, без нас уже.

Быт же Ивана и Кати, жены его, банален, уныл и жалок. Ужин после работы называется «процедура приема пищи». Жена смотрит туповатые шоу и сериалы по телевизору. «С животным гоготом она потешалась над юмористической передачей». Возвращаться домой с работы у Ивана никакого желания нет. И когда он выходит из автосалона и садится в любимый автобус, то мечтает только об одном: «Вот бы автобус ехал всегда…»

А желания наши, как известно, имеют свойство сбываться. Не совсем так, как желалось, это да, но все же. Поэтому у Ивана товарняк вместо автобуса и не «всегда», а довольно долго и далеко. Тихо собрав рюкзак с вещами, бутербродами и термосом, он запрыгивает в полувагон и отправляется куда рельсы ведут.

После затянутого начала с обилием всевозможных штампов – неясно, было ли это задачей автора или это ошибка (будем верить, что так было задумано) – стартует бодрая дорожная история. Экшн у Владимира Чолокяна получается легким и задорным. Этакое роуд-муви с беготней от охранников и прыжками из одного вагона в другой. А герои непременно следуют на юг, к морю. По пути останавливаясь в мелких уездных городишках и весях нашей необъятной России. Приключения их полны сюрпризов, приятных и не очень, и читаются с интересом.

Ближе к финалу автор замахивается на нечто большее, приоткрывая важные истины молодым, еще ничего не понимающим героям. Они попадают в маленькую, практически заброшенную деревню, где старики принимают их как родных. И именно там Иван и Виктор, еще один герой романа, что-то, кажется, понимают. И каждый обретает себя по-своему, по крайней мере, в это хочется верить. А тема церкви и веры, аккуратно протянутая через весь роман – от отрицания и непонимания к сочувствию – в конце действительно поднимается высоко. И становится спокойно и правильно.

Насколько бы далеко ты не убежал, когда-то тебе все равно придется остановиться. Бунт, хоть и маленький, состоялся. И это главное, а причины уже не важны.

С первых же страниц роман Владимира Чолокяна вызвал во мне прямо-таки какой-то читательский восторг. Даже не получалось спокойно наслаждаться чтением — приходилось то и дело прерываться и срочно писать друзьям о том, что открыт новый автор, появился новый прекрасный роман. Долгожданный! О современности! Про обычного человека из провинции! Обычного человека со всеми его кредитами, пробками на дорогах, несносными родственниками и вечерними телешоу.

Весомость текста ощущается сразу, еще до подробного знакомства с главным героем. Дело в языке. Стиль Чолокяна устойчив и крепок, слог надежен. Язык прост, но отнюдь не примитивен. В спокойном обстоятельном повествовании находится место и свежим метафорам, и неизбитым сравнениям, и очень живым деталям. И всего этого — ровно столько, сколько нужно. Такое чувство меры располагает к себе читателя, вызывает доверие.

Будет ли это доверие оправдано?

Экспозиция и завязка шедевральны. Главный герой, Иван, — не очень успешный менеджер в не очень успешном салоне по продаже автомобилей. И дома у него всё не то чтобы гладко: жена оставляет ему на кухне тарелку остывших пельменей и гогочет у телевизора под дурацкие юмористические передачи. Постоянно просит то новую шмотку, то автомобиль, то айфон — «как у Насти с работы». Потому наш герой вечно в долгах и никак не может свести концы с концами. Иван — спокойного нрава, он не боец и не лидер, скорее мягкохарактерный подкаблучник. На работе его подсиживает более резвый коллега, дома им вертит жена. Вернее, даже не жена, а теща, чьи установки жена периодически послушно транслирует. А установки следующие: каждое воскресенье к семи утра — на службу в церковь. И детей поскорее родить, потому что «люди смотрят». Без детей жить стыдно!

Этот узел завязывается всё туже и туже: вот Иван нечаянно поцапался с женой, вот уже и с работы уволили, жена поменяла замок и не пускает на порог, даже школьный товарищ — и тот отвернулся.

Человек на краю. На грани отчаяния. Загнанный в угол. Делаем ставки: даст ли он отпор хоть кому-то? Заставит ли себя уважать?

Автор не дает подсказок, и читатель, как и положено, находится в напряжении. Мы не можем угадать, как будет развиваться действие.

Между тем Иван из своей плачевной ситуации делает правильные выводы. Он как будто пробуждается ото сна и понимает, что вся эта жизнь со «свитой родни» и с компостированием мозга насчет детей, которых он не хочет, да и жена не особо… Вся эта жизнь — бессмысленна. Плен и несвобода, какой-то порочный круг. И вот возникает шанс этот круг разорвать. Например, реализовать детскую мечту — собрать рюкзак, сесть в товарный вагон и уехать куда глаза глядят.

И как только Ивана посещает эта светлая мысль, узел затягивается с новой силой: жена сообщает о своей беременности, и для героя это звучит как приговор.

Мы будем удивлены, но после этого известия Иван таки садится в товарняк, отключает телефон и действительно едет в неизвестность. Иван сбегает.

С этого момента начинается основное действие романа — совсем в других декорациях. Иван пересаживается с поезда на поезд, ночует в вокзальных отельчиках, тратит последние деньги, терпит все возможные неудобства. И очень скоро ввязывается в неприятности.

Несмотря на то что тут-то и должен начаться самый экшен, отчего-то читать об этих скитаниях уже не так интересно, как о городской жизни Ивана.

Попробуем разобраться, почему.

С одной стороны, к логике сюжета тут не подкопаешься. Схема классическая, всё — по В. Я. Проппу. Герой (Иван!) покидает дом и отправляется во враждебный мир навстречу приключениям. На своем пути он встречает всяческие препятствия: борется со стихией (ливень, град, холод), с недобрыми людьми (бандиты, охранники) и даже с дикими животными (волки), в конце концов, — с самим собой, со своими слабостями и страхами. Все эти препятствия в сопровождении героя-помощника (Виктор, тоже неудачник) он успешно преодолевает, воспитывая в себе мужество и решимость. В конце герой должен быть вознагражден женитьбой на царевне, но здесь автор иронично нарушает канон. Не женитьбы жаждет наш герой, а, наоборот, развода и свободы.

С другой стороны, сложно по-настоящему болеть за героя, который тренирует себя таким искусственным образом. Для того чтобы найти в себе силы сказать жене «нет», Иван рискует жизнью, прыгая с вагона на вагон, плутая по лесу, убегая от головорезов. Переживая непогоду, герой размышляет: «На войне в затопленных окопах деды неделями жили — и ничего». Но то деды в войну! Война приходит и не спрашивает: хочешь не хочешь, а мужаться придется. Иван же в мирное время сам, по своей воле, создает себе нечто вроде опасного аттракциона, но при этом с подстраховкой: под рукой у него всегда телефон и блок питания. Не ребячество ли это? Подобные приключения — геройство или идиотизм? Мне вот сдается, что все-таки второе. Зачем измышлять себе опасности, если силу воли можно воспитывать в реальных условиях? И на работе, и в семье. Карьерный рост тоже требует энергии, да еще какой! Ну а если «зона комфорта» претит, можно сыскать себе стоящее занятие, в котором будет какая-то польза и адреналина хоть отбавляй. Выучиться на спасателя, например. Пойти работать в МЧС. Или стать промышленным альпинистом.

В начале романа автор делает заявку на серьезную и актуальную тему. Провинциальные нравы, механическое потребление, бытовой извод православия — все это свидетельствует о бессмысленности жизни современного обывателя. И особенно интересно то, что Иван — не Чацкий, он не возвышается над всем этим никчемным обществом. Он тоже себя уютно чувствует перед телевизором. То есть в романе мы будем разбираться с проблемой изнутри, невольно сравнивая себя с Иваном и его окружением: как там у нас насчет смыслов? Тоже живем от зарплаты до зарплаты и мечтаем о новом айфоне? Рожаем детей, потому что так принято? Озабочены тем, «что скажут люди»?

Серьезно поставленная проблема требует и серьезного решения. Намеки на это есть в основной части романа. Иван путешествует не из провинции в столицы, а из своей глубинки — еще глубже: попадает в маленькие городки, сёла и совсем уж глухие деревеньки. Глазами героя мы наблюдаем за жизнью россиян, которая как будто застыла — где в советской эпохе, а где и в более древних временах: деревенские жители живут при свечах и без интернета.

«Если современная наука продолжает считать невозможным создание машины времени, то ее представители просто давно не были вдали от крупных городов. Здесь можно встретить такое количество удивительных вещей, от архитектуры и транспорта до обычаев и моды, что впору придумывать машину по перемещению в настоящее».

И это тоже хорошая заявка: из таких заметок вполне могла бы получиться дельная книга о современной России. Но пока не получилась — не так долго находится в пути Иван. Два-три населенных пункта, конечно, говорят о многом. Но для полноты картины не хватает описания и других форм жизни, сравнения регионов между собой и т. п.

Что еще открыл для себя Иван в своем экстремальном путешествии? Нашел ли какие-то смыслы? Было дело, что полюбовался природой. Да и… собственно, всё. «Жизнь за пределами клетки скуки и однообразия должна была резко отличаться хоть чем-то, а вместо этого оказалась такой же серой и неприветливой». Скучны не только виды на унылые городки. Скучноваты и герои, которых встречает на своем пути Иван. Его случайный спутник, Виктор, — личность довольно бледная, персонаж с небогатой легендой.

Зато какие типажи в начале романа! Один портрет тещи чего стоит! А тесть! А родители! А встреча с одноклассниками! А жена — рупор века потребления! Вот эта галерея типажей, с их ущербной моралью, с беспочвенным самодовольством, — и есть главное достоинство романа. Именно здесь, в первой трети книги, а не в остальных ее частях, сосредоточены и важные смыслы, и основные художественные достоинства текста. Здесь разворачивается трагикомедия, и повествование ведет вдумчивый и наблюдательный автор, одаренный талантом сатирика.

Проявив этот талант в первой части, во второй Чолокян взялся перековывать своего героя — и для этого понадобилась совсем иная тональность. И с ней оказалось уже не смешно. Но и не страшно.

Всё это напоминает историю создания «Мертвых душ». Гоголь задумывал масштабное полотно, где первый том карикатурно изобразит героев, погрязших в пороках. Второй том — путь исправления заблудших душ, а третий — окончательное перерождение и взаимное сердец лобызание. Ад, Чистилище и Рай. Но оказалось, что «в Аду — общество», в Чистилище уже как-то скучновато, а до Рая ехать и вовсе нет никакого смысла.