Вера Богданова. «Павел Чжан и прочие речные твари»

«В романе Веры Богдановой «Павел Чжан и прочие речные твари» убедительно и пугающе достоверно показано наше близкое — и, увы, довольно неприглядное — будущее: цифровой концлагерь, тотальная чипизация, правительство и корпорации знают о вас — всё… Но главная удача романа — в изображении того, что узнать о вас невозможно. Кровящие шрамы внутри; неизбежные — после того, как, по Платонову, «прожил жизнь». Чёрный человек. Тихий омут — очень глубокий, тёмный, и лишь до времени тихий. «Лас-Вегас, штат Невада, битва ангелов и демонов, демоны ведут по очкам…» Когда демоны победят нокаутом — будет поздно».

Алексей Портнов – редактор, Москва.

Рецензии

Михаил Фаустов

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Павел Чжан не самый мой любимый герой этой книги. Хотя, конечно, он вызывает определенные симпатии и сожаления. Оказавшись без родителей, в детском доме ставший жертвой сексуального насилия, носитель травм и комплексов — это тот самый герой, который сейчас уже традиционно востребован. Однако, мне кажется, что Вера Богданова сильно умнее. Павел тут совсем не для педалирования актуальной повестки. Павел слишком уж пассионарный в отдельно взятой песочнице, слишком уж он «добро с кулаками».  Обратите внимание на то, как скупы описания его сексуальных сцен с девушкой Соней. И даже его мистер (ладно, мисс) Хайд какая-то совершенно не настоящая. И эта претензия не к автору. Это претензия именно к герою.

Куда интересней оказывается офисный соперник Чжана Игорь, открывший на заработанные деньги книжный магазин с кофейней в Коломне и ухаживающий за умирающей от диабета бабкой. Этот куда более настоящий, он из плоти и крови. Он торчит над повествованием, словно сорняк, но это хороший сорняк. Читать про него интересно. Конечно же, эти двое, Павел и Игорь, вода и камень в какой-то момент оказываются вместе и более не расстаются.

Жанр «антиутопия», это, конечно же, для подростков. Для старых зануд, типа меня, требуется кондовый, квардатный, простой реализм. Вагон был битком заполнен, люди слиплись боками, как пельмени на дне кастрюли — пишет Вера Богданова, и сразу же с высоты прожитых лет хочется посоветовать: чтобы не слипались, надобно помешать!

Китайские пельмени, кстати, неимоверно вкусные.

Роман Сенчин

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Признаюсь, я не ожидал такого обилия антиутопий в этом году. Это сравнимо, по-моему, с 2005 – 2006 годами, когда почти одновременно вышли «2008» Сергея Доренко, «2017» Ольги Славниковой, «ЖД» Дмитрия Быкова и еще ряд книг, которые, кажется, уже прочно забыты. Потом наступило некоторое затишье, и вот – новая вспышка. Причем на этот раз антиутопии сильнее вобрали в себя другие жанры, они менее реалистичны, что ли. Авторы словно убеждают нас: мы не создаем возможные варианты будущего, мы просто выплескиваем воображение, остроумие, свои интеллектуальные способности. Авторы-то не просто одаренные, а страшно образованные.

         Одна из самых реалистичных антиутопий, представленных на конкурс «Нацбеста» — «Павел Чжан и прочие речные твари». Поначалу я даже решил, что это реализм, но автор постепенно убедила меня: нет, я написала про будущее.

         Будущее – а это середина нашего века – какое-то слишком похожее на настоящее. Есть несколько деталей, которых, кажется, сейчас нет – к примеру, холодильник, который сам заказывает заканчивающиеся продукты. Персонажи едят в том числе борщ и плов, главный герой живет в Новой Москве, но в коммуналке, которая, похоже, устроена совсем так же, как коммуналки в рассказах Зощенко. А его подруга: «Жила Соня в Кузьминках, в однушке без автоматизации, с уставшей мебелью и видом на козырек подъезда. Даже свет в комнатах приходилось включать вручную, в каждой, и сколько Павел ни предлагал поставить нормальную систему за его счет, Соня наотрез отказывалась».

         Здесь, кстати, если вчитаться, можно впасть в ступор: Соня живет «в однушке», но в этой однушке несколько комнат. Этот как это?

         Оказывается, в будущем продолжает существовать такое вот выражение: «Павел повесил трубку». Хотя герой разговаривал по мобильнику.

         Но книга написана в целом хорошо. Увлекательно. Правда, мне лично мешало то, что это будущее. Зачем оно в книге? Чтобы показать, что Китай поглотил Россию, Пекин стал столицей, в которой все стремятся работать, но мало кого туда пускают?..

Про то, что Китай без войн завоюет весь мир, писали и век назад. Сбывается отчасти. Может и сбудется. Но в Москве 2049 года мы не видим особого китайского присутствия. Это почти наша Москва, а надписи на китайском – так они и сегодня в Москве, Питере, как и в других крупных городах мира, — чуть ли не на каждом шагу.

         Китай с его философией, культурой нужен автору. Что-то там зашифровано в подтексте даже не повествования, а сюжета. Но я не настолько образован, чтобы этот шифр расшифровать.

         Главный конфликт романа – разработка чипов, которые будут вживляться в людей. В разработке участвует и главный герой Павел Чжан. Но он прозревает и начинает бороться…

         В романе много не то что политики, а оппозиционности. Набирает силу новая форма тоталитаризма, и есть те, кто ей противостоит. Без этого сейчас редко какая антиутопия обходится… С оппозицией мы сталкиваемся на первых же страницах:     

«Модель повернулась, желая показать трусы и круглый зад, но вдруг исчезла: ее с хлопком накрыл плакат: «СКАЖИ НЕТ СЛЕЖКЕ».

Алые буквы на белом фоне, в кольце висельной петли из патч-корда, тоже алой, как прыснувшая из раны кровь. Свободное место на плакате было исписано пафосными фразами о сетевой зависимости, государственной слежке и политике сближения с Китаем.

Полотнище качнулось на ветру, расправилось на затвердевшей рамке и прилипло к стене небоскреба, а далеко наверху поднялись на крышу и пропали ловкие тени промальпинистов. Павел опустил стекло и выглянул из машины, пытаясь разглядеть их снова. Настоящий плакат, надо же. Чаще медиафасады просто взламывали и загружали свои видео, но в тех случаях экран быстро гасили. Ну а плакат никуда не денется — пока будут сдирать, его пол-Москвы прочтет».

         Чем не акция нацболов или Ильи Яшина с соратниками из «Солидарности»?

Да и чипирование – чуть ли не реальность (а в литературе и кинематографе так и вовсе штамп), слежка – так к ней уже привыкли. Говоришь о какой-нибудь проблеме вслух в помещении, где лежит гаджет, потом включаешь его и без удивления обнаруживаешь, что идет реклама того, как эту проблему решить.

Роман Веры Богдановой много бы выиграл, если бы был написан о современности. Как и романы Дмитрия Захарова, Александра Пелевина, Марии Лабыч. Современность ведь так сложна и многогранна, что фантазировать о будущем – попросту обкрадывать самих себя как писателей.

Впрочем, здесь – в уходе в будущее, но с намеками на настоящее, — чувствуется желание авторов защититься на случай, если этот тоталитаризм действительно реализуется: а мы ведь всё придумали, совпадения случайны, мы не виноваты.

Вера Богданова прямо об этом заявляет перед «Прологом»: «Все персонажи и события книги вымышлены, совпадения с реальными именами и названиями случайны.

Все теории заговора, в свою очередь, использованы в романе намеренно, с любовью и пониманием их абсурдности».

Герой Богдановой Павел Чжан интересен, с драматичной судьбой. Да, он из тех, кто встает против системы (подобные есть чуть ли не в каждом офисе); да, у него детская травма (пожив на этом свете, я узнал, что чуть ли не каждый второй мой знакомый носит в себе такую травму, причем серьезную, не пустяковую); да, цивилизация катится куда-то не туда (кажется, мы все это чувствуем).

Но в созданных автором декорациях и Павел Чжан, и других персонажи совершенно для меня неживые. Придуманные, сконструированные. Как и герои книг перечисленных выше авторов.

Я не за повсеместный кондовый реализм. Есть в длинном листе и удачная фантастика, оригинальная мистика. Но когда автор пишет о будущем (причем, неприглядном, а то и ужасном) и подмигивает нам: эт я не о будущем, о настоящем, иносказательно, завуалированно – меня это как читателя оскорбляет. Ничего с собой не могу поделать. Извините.  

Митя Самойлов

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Павел Чжан — относительно успешный программист, китаец по отцу, детдомовская сирота по сути. Прочие речные твари — духи, сны и люди, творящие зло и мучающие героя.

Живет Павел в Москве 2049 года накануне столетия Китайской Народной Республики, которая слилась с Россией и частично ее поглотила. Пекин — лучшее место на Земле, куда все мечтают уехать, но Пекин нужно заслужить. Мир будущего непригляден и тревожен — всех принудительно чипируют, за всеми следят, кругом цифровой концлагерь, зависимость от гаджетов, соцсетей, стримов, вся техника объединена в единую сеть-систему, программисты работают круглыми сутками над тем, как еще более эффективно контролировать человечество.

Главный герой страдает от детской травмы — конечно, страдает, это же самая популярная тема, вспомните книгу Ханьи Янагихары — если в романе нет детской травмы героя, то и романа, считайте, нет. Павел Чжан воспитывался в детдоме, где его двенадцатилетнего директриса Борисовна сдавала внаём педофилу Косте. За уплаченные Костей директрисе деньги герой половину детства сосал член у взрослого дяди. Но потом герой немного повзрослел, стал отжиматься, а также научился подслушивать и записывать разговоры воспитателей детского дома, фотографировать своего насильника и посылать соответствующие материалы куда следует. Так герой еще в подростковом возрасте победил систему. А теперь у него всё неплохо, но только детская травма и проблемы на работе — все-таки, тяжело служить цифровому концлагерю, да еще когда тебя недооценивают, не дают самостоятельно вести проекты. Зато у героя есть девушка Соня — конечно, Соня, ведь всякая спасающая героя в русской литературе девушка должна зваться Соня. Соня работает в реабилитационном центре для диджитально зависимых — для тех, кто не может без гаджетов, блогов и стримов. У Сони тоже есть детская травма — коллекторы, нищета, узбек, которому родители сдавали комнату.

Борьба героя со своим мучителем будет обостряться — героя будут беспокоить сны и видения. Книга построена по принципу китайской концепции ада: Цзичан, Кэчан, Вансычен — город погибших напрасно. И это интересно как катализатор для расширения кругозора. Из книги вы об этой концепции узнаете немного, но, вероятно, захотите почитать Википедию. Что ж, это тоже польза.

Проблема романа “Павел Чжан” в том, что книга эта застряла между жанровой футуристической прозой и психологическим реализмом.

Для алармистской книги о страшном цифровом будущем это слабо, потому что лишено всякой фантазии. Значит, по мнению автора прошло тридцать лет от сегодняшнего момента, а в мире не изменилось ничего — да, Китай доминирует, да, в Москве есть небоскребы и пробки, да, есть умные холодильники, есть слежка за пользователями, есть огромные цифровые экраны, есть зависимость от гаджетов, хайпа, лайков и доната. А где здесь будущее? Принудительное чипирование — это уже давно не будущее, это устаревший мем для аудитории, у которой даже интернета нет. Слежка — повседневная коммерческая реальность, которая делает любое чипирование бессмысленным. У вас в руках круглые сутки гаджет для слежки и продажи рекламы. Рехабы для диджитал зависимых? Уже давно есть рехабы даже для зависимых от искусственных электронных животных, что уж говорить о гаджетах. 

Будущее получилось слабеньким, не то что неинтересным, а не способным заинтересовать — “В коридоре пахло борщом, кимчи и пловом” — это герой живет в интернациональной коммуналке. Чем эта коммуналка отличается от коммуналки конца пятидесятых годов XX века и почему успешный программист живет в коммунальной квартире, не уточняется.

Программист из будущего при этом ищет информацию в интернете, а автор утверждает, что героя “поглотила параллельная реальность”, хотя даже сегодня считать мир по ту сторону экрана параллельным не получается — нет такого разграничения уже лет десять, почему оно должно появиться через тридцать? И почему через тридцать лет от сего дня программист хранит какие-то данные на жестких дисках? Почему не на дискетах, не на перфокартах, в конце концов?

Для психологической же прозы автор выбрал исчерпывающие, нарочито грубые приемы. Герой всю жизнь переживает из-за того, что он рос в детдоме, знал отца лишь в раннем детстве и был принужден к сексу с педофилом. Да, в общем, источник его переживаний понятен. Даже слишком понятен — чего вы нам его прямо в лицо то суёте, будто не доверяете читателю более тонких сплетений человеческой психики?

При этом, хотелось бы отметить определенное мастерство автора. Роман написан, что называется, гладко, ничто в тексте не раздражает, есть даже некоторая метафоричность в виде снов героя, есть символика, например, время на часах 4:04 — во-первых, в китайской культуре “4” — число смерти, во-вторых, 404 — код ненайденной страницы.

Хорошо, многообещающе. Будем надеяться, автор не остановится на достигнутом.

Александр Филиппов-Чехов

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Книга Веры Богдановой очень классная, важная и умная, она мне очень понравилась. У нее много недостатков, но ругать эту книгу совершенно не хочется. Поэтому мой немудреный отзыв будет выдержан в жанре искренних и непрошенных дружеских советов.

Но сначала о плюсах:

— Контраст между древними китайскими легендами и жизнью Сити педалирует простейшую мысль: жизнь современного мегаполиса протекает по тем же самым принципам, что и жизнь людей тысячи лет назад.

— Еще один роман, как и «Кластер» Захарова, значительная часть которого посвящена офисной жизни, только в отличие от Захарова Богданова не пытается представить офисную шелуху как нечто интересное. Офис — это филиал ада на земле, там работают разные «речные твари», среди которых нормальных людей крайне мало. Очень верное замечание.

— Великолепно удалось описать расщепление личности главного героя. Чжан это наш детдомовский Веном, то есть Шваль. И одновременно Болотная тварь, то есть Речная, в версии Веры Богдановой. Такая же, как и педофил-благодетель. Потому что травма тем и ужасна, что эта штука неизбывная, разъедающая и неизбежно преображающая.

Теперь непрошеные советы:

— Главный недостаток книги — ее объем и его соотношение с действием. На мой взгляд, книга бы только выиграла, если бы была «плотнее». Несколько линий повествования требуют завершения, которому вынужденно посвящена последняя часть книги, примерно пятая ее часть

— Травма детдома неизбывна, она определяет всю жизнь Чжана. Это суть этой трагической и столь важной книги. Дети в аренду понятно для чего. На этом фоне все прочие персонажи и сюжетные линии (даже про чипирование, а есть и такая, да и вообще фон этой книги — совершившаяся китаизация, прямо по стратегемам Мао, и некоторое ей противостояние) неизбежно блекнут и отслаиваются. Может быть, этот контраст намеренный. Может быть, систему персонажей и, соответственно, структуру следовало бы чуть упростить, чтобы главная тема, повторюсь, безумно драматичная и безумно важная, была ярче и прослеживалась четче.

— Сны. Пересказ сновидений героя — прием довольно расхожий и для романа, действие которого происходит в 2049 году, слишком старомодный. Вера Богданова обращается к этому приему, на мой взгляд, слишком часто.

— При всем при этом футурологии и китаизации в романе места уделено довольно мало, хотелось бы больше! Тем более, что взгляд Веры Богдановой в будущее — умный, оригинальный. Она не ограничивается китаизацией языковой и кулинарной, но размышляет о китаизации экономической и социалогической, не говоря уже о технологиях.

Несмотря на эти технические недостатки, Вере Богдановой удалось создать сложный, увлекательный, умный роман на больную для общества тему. Он почему-то перекликается у меня с романом Татьяны Замировской из лонг-листа этого премиального сезона. Рекомендую всем обе эти книги, но будьте готовы, что справиться с ужасом, болью, отчаянием вам будет очень непросто.

Надежда Геласимова

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

«Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как по течению проплывает труп твоего врага». Выражение, приписываемое то Конфуцию, то Лао-Цзы, то сценаристам фильма «Восходящее солнце» с Шоном Коннери, не говорит о том, что делать, если ты и сам являешься частью этой реки. Точнее, тем, что живет в глубине ее мутных вод.

Шваль – тьма, поселившаяся в Павле Чжане после сексуального насилия, которое он пережил в детском доме, – диктует свои условия. Шваль жаждет мести. Шваль пробудилась и никуда уже не уйдет. «В тот день – день рождения Швали – Павел сидел на перекладинах на школьном дворе и смотрел на проносящиеся мимо облака». То, что произошло с Павлом в детстве, не позволяет ему быть тем, кем в глубине души каждый из нас стремится стать, – человеком. Свет гаснет.

Действие романа происходит в недалеком будущем, полном конспирологических теорий и реальной диктатуры. Постоянные надписи «НЕТ СЛЕЖКЕ» и другие немногочисленные детали намекают на классическое антиутопическое будущее. Ничего откровенно нового для жанра тут нет. Возможно, Богданова так и планировала – сделать типовую вселенную, не акцентируя на этом внимание читателя. Потому что сказать-то она хотела действительно о важном. И доказательства этому приводятся в послесловии. И, кстати, сказала, за что ей отдельное спасибо.

Но когда работаешь вокруг жанра, есть риск в него скатиться. Роман иногда напоминает популярные подростковые антиутопии последних лет («Дивергент», «Голодные игры» и так далее). Особенно это касается Сони, главного женского персонажа, девушки Павла. Ее борьба против чипизации выглядит по-детски наивной. Возможно, она и должна была быть такой по замыслу автора, потому что в тексте присутствует насмешка над теми, кто серьезно относится ко всяким теориям заговора, но тогда остается непонятным, почему этой фантастике уделено так много времени.

Соню, как и еще одного главного героя – Игоря, который работает с Павлом в одной китайской корпорации (буквально – в аду) над созданием того самого чипа для глобальной слежки за населением, с Чжаном объединяют различные детские травмы. У Игоря во взрослой жизни тоже есть свои проблемы – кто-то хочет отжать его кафе-читальню. Происходит все это довольно карикатурно: появляются братки, бьют стекла, бьют Игоря, ну, и так далее.

Вообще, Игорь и Соня как будто проникли в роман из других произведений, и хоть механически они связаны с Павлом, в реальности возникает ощущение диссонанса. Их истории кажутся киношными, не пережитыми, состоящими из штампов. Возможно, Богданова таким образом хотела сосредоточить внимание читателя только на Павле. Отделить его от остальных героев. Все-таки китайская мифология, на которой базируется основа романа, связана именно с ним.

Использование образов реки, построенная на этом метафорика – это большая удача автора. Это именно то, что делает роман уникальным. «Но голова все равно была тяжелой, словно наполненной водой, и в ней неповоротливыми рыбами толкались мысли о прошлом, о вчерашней встрече». Постоянное присутствие незримой тьмы, живущей в Павле, действительно пугает. «Капли из лейки душа стали холоднее, и Павел обернулся, отдернул шторку, набрызгав на пол. Но в ванной комнате он был один». А глубина самого Павла Чжана с лихвой окупает некоторую серость двух других центральных персонажей. Чжан получился объемным, настоящим. И не только потому, что в нем, как и в Декстере Моргане, поселился «темный попутчик».

Книга вышла хорошей, а кажущийся лишним фантастический сеттинг (это не касается китайской мифологии, она к месту), возможно, сработает на руку и привлечет не подготовленного к серьезной драме читателя, который потом уже не сможет оторваться. И обязательно считает важное авторское послание.

Это история о жертве насилия и последующих за этим перманентных изменениях. История о том, что уже никогда не пройдет. Не заживет. И именно поэтому мы должны быть максимально внимательны к тому, что происходит вокруг. Особенно, когда это касается детей.

Василий Авченко

Чип без Дэйла

Действие этой антиутопии происходит в недалёком будущем. Россия и Китай срастаются через институцию под названием «Союз азиатских государств», где главенство принадлежит, естественно, Пекину; фактически Россия становится полуколонией Китая как в экономическом, так и в культурном смысле.

Фамилия нового российского президента – Енисеев; звучная, сибирская, «евразийская». Отсылка к псевдониму Владимира Ульянова, назвавшего себя в честь другой великой сибирской реки? Или намёк на другого фигуранта лонг-листа нынешнего «Нацбеста» – Сергея Шойгу?

Если книга Шойгу называется «Про вчера», то Вера Богданова пишет про не слишком светлое завтра. Больше всего пугает то, что это завтра как-то слишком похоже на сегодня. Если, конечно, вынести за скобки китайскую экспансию, в которую я не верю на правах человека, живущего в какой-нибудь полусотне километров от Китая по прямой.

…Павел Чжан — полукитаец-полурусский, московский программист — разрабатывает чипы, которыми планируется принудительно укомплектовывать людей, и мечтает переехать в Пекин. Его девушка Соня – человек, напротив, подчёркнуто «аналоговый», не желающий шагать в ногу с прогрессом. Она работает в реабилитационном центре, где людей лечат от сетевой зависимости, этой настоящей цифровой наркомании. И участвует в движении «контрас» — борцов против нового мирового порядка.

Можно сказать, что это ковидный роман (в длинном списке «НБ-2021» он не единственный такой; «Изнанка» Инги Кузнецовой вообще написана от лица вируса). Не в том смысле, что этот роман — о ковиде, а в том, что он отражает тревоги сегодняшнего коллективного сознательного и подсознательного: тут и страх перед новыми неведомыми эпидемиями, и угроза чипизации и цифрового тоталитаризма, и та самая синофобия – неважно, есть для неё объективные основания или нет, но в массовом сознании она, безусловно, присутствует.

Автор в начале оговаривается, что к всяческой конспирологии относится спокойно: «Все теории заговора… использованы в романе… с любовью и пониманием их абсурдности». В конце добавляет, что хотела привлечь внимание не столько к чипизации и угрозе цифрового концлагеря, сколько к проблеме насилия в отношении воспитанников детских домов и интернатов.

И всё-таки – не знаю уж, действительность тому виной, актуализировавшая страхи перед новым тоталитаризмом, или просто автор предполагает, а повествование располагает, или это особенности моего личного восприятия, — но для меня роман оказался произведением прежде всего именно о новом тоталитаризме. Уже совсем не гитлеровского образца; версия 2.0 куда более изысканна и потому более страшна. Можно сказать, что это «1984» в новых реалиях (старый добрый Оруэлл, кажется, становится всё актуальнее; не случайно же «Альпина» только что выпустила новый русский перевод его знаменитого романа, выполненный Леонидом Бершидским).

«Люди стали ресурсом. С самого рождения каждый миг их жизни был разворован соцсетями, мессенджерами, стримами, подкастами, ТВ и рекламой… Ни у кого не осталось времени хотя бы на то, чтобы услышать самого себя», — говорится в романе Богдановой. Тревожнее всего то, что призрак, давно бродящий по планете, уже наполовину воплотился. От нынешних систем контроля и слежки – камеры, телефоны и так далее – недалеко и до той самой чипизации. Новый тоталитаризм коварен: он приходит как благо – против болезней, против криминала… – а потом человеку уже некуда деться от масок, чипов, QR-пропусков, проволочных заграждений «новой этики» и чёрт ещё знает чего.

Книга Веры Богдановой убеждает в том, что провести границу между реальным и фантастическим крайне непросто. Вот же оно всё, здесь, рядом, вокруг нас.

Екатерина Агеева

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Судьба некоторых романов – стать актуальными по случайности. Такова и участь книги «Павел Чжан и прочие речные твари». В ее основе тема как раз не ситуативная, а вечная – осмысление травмы и борьбы с насилием. Однако контекст, в который вписан сюжет, по воле SARS-CoV-2 становится для массового читателя более важным.

Иными словами, некоторые из купивших книгу будут разочарованы: секрета, как противостоять китайским диверсиям, будь то чипирование или заражение коронавирусом, в ней нет. Сами китайцы описаны ровно как в посте Татьяны Толстой в недалеком 2019-м году: жестко, но точно, без неожиданных метафор или эффекта остранения. Очевидно, в будущем у России останется только два оплота стабильности – китайские туристы и Сбербанк.

В качестве антиутопии роман впитал в себя понемногу ото всех легендарных собратьев. Переклички можно увидеть даже в таких небольших деталях, как будущая судьба книг, хотя, конечно, чтение здесь не переосмысляется так глубоко, как у Брэдбери или Сорокина. Центральным же камнем преткновения в 2050-х гг. становится зависимость от виртуальной реальности. Появление оппозиционного движения в сюжете дает прекрасную пищу размышлениям о политизированности интернета и использовании компьютерных технологий для власти над обществом.

Впрочем, реальный вред от социальных сетей или тех же арков автор так и не описывает. «Контранет» ведь выступает не только против слежки, но об их мировоззрении и страхах мы узнаем мало, и в основном, через позицию Сони.  В романе, например, есть фрагмент: «…спросила она у старшей девочки, кем та хочет стать, когда вырастет. Сама Соня в одиннадцать уже лечила кукол, выписывала им бисакодил и барбитал по фармакологическому справочнику. Но девочка глянула так растерянно, будто ей предложили решить задачу по тригонометрии, не меньше. Она не знала, чего хочет, никем себя не представляла без подсказки блогов и отца». Сомнительное доказательство опасности интернета, поскольку я вот тоже не знала, кем хочу стать, хотя у меня в детстве даже и компьютера не было. В целом, читателю не до конца понятно, как страх перед чипами перекликается с боязнью сетевой зависимости. Всё-таки чипы вшивают, а не скачивают по интернету.  С другой стороны, именно такая каша в голове у той же Сони показывает, как часто люди ищут, причины зла в чем-то внешнем, а не в самих людях. Так, все мы слышали о компьютерных играх, которые якобы программируют на убийство. То, как легко общество создает причинно-следственные связи на пустом месте, отвлекает от главного – самого факта насилия и необходимости нести за него наказание.

Мысль о том, что люди, увлеченные виртуальной реальностью, не замечают жизни, повторяется в романе несколько раз и схожим образом. Вот девушка Павла едет в метро: «Соня осмотрелась, не встретив ни единого взгляда. И даже вздумай она раздеться догола, она бы их не привлекла; только линзы камер, только блики на 108 стеклах очков в кондиционированной тишине метрошного вагона». А вот она уже в автобусе: «Соня расплакалась, напугав бабульку на месте для инвалидов. А больше никто и не заметил: все были в арках, и Соне казалось, что они не заметят, даже если автобус загорится. Так и сгорят в нем, вместе с ним». И от автора, и от Сониного воображения здесь всё-таки хочется больше разнообразия.

Что касается мифической составляющей книги, то она далась нелегко. Я постоянно спотыкалась о новые образы в попытке увязать мистический подтекст романа с основным сюжетом. Начну, пожалуй, с главного существа – шуйгуя. Это дух утопленника, который охотится за людьми, чтобы освободится и поместить пойманную душу на свое место. Благодаря прологу можно предположить, что Шваль – это и есть шуйгуй в теле Чжана, тогда как настоящая душа Павла страдает под водой и пытается достучаться до него через воду и сны. Чтобы дух Павла освободился, ему нужно затащить на дно следующую жертву, которой, по сути, и становится Краснов. После этого герой сливается со Швалью в единое целое и уходит в подземный мир. Но вот что странно: дух Краснова после смерти почему-то продолжает приходить к самому Павлу, хотя по идее должен искать следующую жертву на свою же роль.

Отдельного внимания достойна линия матери, которая также является к Чжану во снах, в том числе и в образе русалки. Русалки, кстати, в китайской мифологии существа не такие уж вредные и опасные, если сравнивать со славянской традицией. Возможно, что мама Павла была предыдущим носителем призрака, заманившего его в сентябрьскую реку. Либо мать попыталась обмануть шуйгуй и спасти сына за счет собственной гибели, как это делает по легенде Цинсунь из пролога книги.

Между второй и третьей частями книги нас ждет небольшая легенда о духе сестры, которую надо похоронить правильно, отдав тело реке. Отдаленно это напоминает обряд жертвоприношения Хэ-бо – речному духу. К продолжению мифа о шуйгуй история имеет опосредованное отношение: мы не знаем, как и где погибла девушка. Приходящий к братьям дух обитает в месте своей смерти или, наоборот, хочет убежать от него? Присказка эта предваряет кульминационную главу романа, и в ней в принципе могут содержаться намеки, как успокоить Шваль, а духу Павла – воссоединиться с телом. Но я этих подсказок, к сожалению, так и не уловила.

Появляется в романе и концепция китайского ада. Ее трактовка представлена всего на один абзац, который почти слово в слово можно найти в интернете. Между тем, именно с этой идеей связаны и названия глав, и эпиграфы к ним. Мне, как читателю въедливому и обстоятельному, хотелось бы знать подробней, чем отличается «двор голода» от «двора жажды». Пока могу лишь предположить: первое выступает метафорой борьбы Павла со Швалью, а второе – олицетворением постепенной победы Швали и ее безудержного стремления к насилию.

Вопреки ожиданиям, третья часть книги называется не «Буцзинсо» (видимо, потому что монахи и недочитанные ими молитвы совсем не вписываются в сюжет), а «Вансычэн» – «город напрасно умерших». С одной стороны, таким местом становится Пекин – цитадель тотального управления человечеством и конечная точка, из которой Чжану уже не суждено вернуться. С другой же стороны, Вансычэн – адрес пребывания душ самоубийц. Значит ли это, что Павел действительно убил себя? Но разве судья Циньгуан-ван не должен сначала вернуть душу на землю в образе голодного демона? Тогда в финале книги к Соне является уже совсем не Паша.

В то же время, возможно, что Шваль в Чжане – уже и есть тот демон, несущий наказание за прежний суицид. Считается, что голодный «эгуй» действительно может завладеть чужим телом, чтобы хоть как-то продлить себе жизнь. Выходит, как ни крути, а Павел Чжан не принадлежит самому себе. Но как соотносятся голодные демоны и духи утопленников? Что из этого является наиболее точной метафорой прошлого героя и его травмы? Автор, к сожалению, так и не дает ответа.

Примечательно, кстати, что грешники, согласно озвученной в тексте концепции, проходят во владениях Циньгуан-ван мимо «зеркала греха». В то же время эпиграф к первой главе, явно отсылающий к надписи на зеркальной раме, упоминает зеркало не греха, а зла. Не знаю, умышленно ли это расхождение, но получается, что греховными героев романа считать не следует. Хотя и у Павла, и у Сони, и даже у Игоря в биографии немало поступков, сделанных не со зла, но вызывающих вопросы к их морали. Впрочем, последнее как раз и хорошо. Именно поэтому персонажи романа получились противоречивыми, а следовательно, объемными и интересными.

Сергей Беляков

Ускользающее зло

Зло, даже если оно наказано, не исчезает бесследно, оставляет семена. И они прорастут.

До одиннадцати лет жизнь Павла Чжана была счастливой, хотя не совсем обычной. Был отец, немолодой человек, китайский ученый-филолог. Он преподавал в России китайский язык, а сыну передал свою любовь к далекой родине. Китай казался мальчику прекрасной, волшебной страной. Была мать, русская женщина, молодая, красивая, легкомысленная. Был дом в Подмосковье. Но однажды отец уехал в Москву и не вернулся. Вскоре и мать пропала.

Иногда Павлу снилась река, русалка с длинными волосами, какие были у матери. Еще снился их разоренный дом. Двери и окна распахнуты, в саду разбросаны вещи и книги. Исчезло все, что мальчик любил. «Император, Великая стена, отцовский голос выветрились из холодных комнат, выскользнули через битые окна, развеялись над садом».

Мальчик попал в детский дом, где воспитательница Людмила Борисовна, широкая, грузная, похожая на жабу, продала его педофилу Косте. Скрыть преступление не удалось, воспитательницу посадили, но Костя наказания избежал.

С этой грязной, мутной историей связана речная символика книги. Шуйгуй в китайской мифологии дух утопленника. Дух изворотлив, может принимать привлекательный облик, чтобы отнять тело у живого человека и в чужом теле покинуть реку. К духу утопленника близки по смыслу и стилю речные образы: запах тины, «зеленоватый донный холод», на каменистом дне «раковины и чьи-то кости», «бледное, как рыбье брюхо, лицо», «скользкий рыбий хвост», «из-под истлевшей плоти просвечивают кости», чья-то «макушка всплывает на поверхность». Педофил Костя соприроден речным тварям. В его лице «что-то жутковатое», глаза «близко посаженные», «оловянные». Костя мерзко жил и мерзко умер в прибрежной грязи, захлебнулся мутной водой.

Павел Чжан стал успешным программистом, ему обещано место в крупной китайской компании. Но полученная в детстве травма не прошла бесследно. «Что-то зародилось в нем: то разгоралось, как костер из сухих веток, то затухало, но никогда не исчезало, тлело под ребрами, свернувшись злым клубком». Павел даже боялся этого темного двойника. Ему казалось, что не он, а этот темный двойник жестоко избил мальчишку, который издевался над Павлом, а потом убил Костю.

Роман состоит из трех частей. Первая часть «Цзичан» – двор голода. Вторая часть «Кэчан» – двор жажды. В китайской мифологии они составляют часть ада. Павел многие годы носил ад в своей душе. Третья часть «Вансычэн» – «город напрасно умерших». Павла всегда манил Пекин, «Земля обетованная, Эльдорадо XXI века». Но в Пекине его ждали разочарования и смерть.

В послесловии к роману Вера Богданова утверждает, что главной для нее была проблема сексуального, физического и психологического насилия. Но об этом редко говорят открыто, отворачиваются от неудобной темы. Зато увлеченно обсуждают всеобщую чипизацию и другие конспирологические теории. Парадокс в том, что основную часть текста занимает футурологический роман о поглощении России Китаем и всеобщей чипизации. Действие его развивается в канун столетия КНР, то есть в 2049 году. Образ будущего, на мой взгляд, не получился. Не берусь судить о Пекине, но Москва и, особенно, Подмосковье в ее романе как будто не изменились за тридцать лет, даже отодвинулись в девяностые. Жаль, что футурологический роман отчасти заслонил психологическую повесть о трагической судьбе Павла Чжана.

Анна Матвеева

Осторожно, спойлер!

Премия «Национальный бестселлер», как мне кажется, должна вручаться как раз-таки потенциальным бестселлерам — книгам, которые будут особенно востребованы среди читателей в России (потому что второе слово — национальный — тоже должно что-то значить). Не от балды ведь её так назвали. Так вот, «Павла Чжана» читать в России обязательно будут — в противном случае я в литературе вообще ничего не понимаю (что тоже, впрочем, возможно). Не уверена, станут ли за этот роман голосовать рублём в Китае, но паре своих «поднебесных» знакомых я его точно порекомендую.

Прежде чем рассказывать об этом потенциальном национальном бестселлере, позволю себе крошечное лирическое отступление. Точнее, практическое. Как чаще всего читают книги, присланные членам жюри, все, наверное, знают. Внимательно изучают начало, середину, финал, остальное просматривают. Типа мне всё понятно, спасибо. Так вот, с книгой Веры Богдановой этот номер не пройдёт. Спасибо, что автор написала не 700 страниц, а 438, прочитать которые можно за пару дней, но никаких других занятий на это время планировать не стоит. Ничего не сможешь делать, а будешь переживать за героев романа, осмыслять их тяжкое прошлое, невозможное настоящее и зыбкое будущее.

Да, близко к жанру. Да, на ум приходят и Сорокин, и Ханья прости Господи Янагихара (Богданова точно лучше Янагихары, о Сорокине дипломатично промолчу). Но как здорово сделано! Нигде не торчит ни единой нитки, всё продумано и просчитано, но при этом почему-то оказывается живым — ведь главная беда многих писателей в том, что в процессе выстраивания пространства текста они теряют из виду персонажей, и те, бедолаги, никак не могут ожить, сколько ни пихай в них табличек с заклинаниями. Здесь все живы, даже тени тех, кто умер… И какой чудесный язык — ёмкий, простой, без лишних красивостей, но не лишённый образности. Молодец, автор!

Место действия романа — Россия и Китай, причём Россия уже тоже Китай. Я сразу вспомнила друга своей юности, который любил шутить, что продаст, дескать, когда-нибудь черновик моего рассказа с аукциона за сто тысяч юаней. Шутка родом из девяностых. А тут уже всё свершилось — Россия стала колонией Китая в результате глубочайшего кризиса, вызванного санкциями. Ну и общий надлом цивилизации никто не отменял: «Люди стали ресурсом. С самого рождения каждый миг их жизни был разворован соцсетями, мессенджерами, стримами, подкастами, ТВ и рекламой, генсеками на кабриолетах, психологами в Youku, играми в планшетах, арках, vr-очках с эффектом полного погружения. Ни у кого не осталось времени хотя бы на то, чтобы услышать самого себя».

Время действия — обозримое будущее, лет так тридцать вперёд. Спойлер — всё плохо. Почти принудительная чипизация, обнищание и деградация населения, в общем конспирология во всей её красе. В пересказе звучит не очень, но читается с громадным интересом и напряжением. Более того, чем ближе к финалу книги, тем чаще думаешь о том, что весь этот роман представляет собой некий глобальный спойлер. Предсказание Кассандры. Именно это с нами, скорее всего, и будет. То, что пока еще воспринимается с содроганием, спустя пару десятилетий вполне вероятно станет нормой: например, легализация педофилии или окончательный переход целых поколений в виртуальный мир. А что? Оглянитесь назад, вспомните недавнее прошлое— и сравните его с тем, что происходит сейчас. От каких-то ныне принятых вещей нас прежде коробило, но теперь не коробит — потому что это вариант нормы.  И не прикрывайтесь, дескать, замшелой нравственностью.

Но всё дело как раз в том, что нравственность не может быть замшелой. На фоне всеобщего разложения всё-таки находятся те, кто думает иначе — и это три главных персонажа книги. Талантливый программист компании «Диюй» (между прочим, в китайской мифологии так называется преисподняя), полукровка Павел Шенъюанович Чжан. Его девушка Соня, мечтавшая стать врачом, но вместо этого подрабатывающая то здесь то там. И с виду успешный баловень судьбы Игорь — вроде бы соперник Чжана, а на деле самый близкий ему человек. Чжан (по-китайски это значит «единица измерения объема текста», кстати — и, некстати, спасибо издателям за постраничные сноски, такие редкие в худлите и такие желанные!). У каждого из троих в прошлом — серьезная душевная травма, и вот эти отношения человека с травмой — насилием и жестокостью, проявленными к ребёнку — интересуют автора больше любой конспирологической теории, пусть она даже так убедительно прописана в романе. Нужно ли мстить тому, кто причинил тебе невыносимую боль когда-то в детстве, или надо всё-таки уметь прощать? Павел Чжан выбирает месть, и вот здесь в романе начинает происходить самое интересное. Убивая того, кто когда-то давно едва не убил тебя, ты словно бы меняешься ролями с преступником. И, конечно, не можешь после этого жить так, будто имеешь на это право — поэтому Чжан в конце концов погибает, а дышать продолжает тот, кто не взял грех на душу.

Спасение в постапокалиптическом мире по Богдановой могут дать только любовь, вера и, пожалуй, книги: выживут только читатели.

Мы, в общем, в этом не сомневались.

Татьяна Соловьева

Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари»

Читая антиутопический роман Веры Богдановой, понимаешь, что будущее уже здесь. В «Павле Чжан» нет летающих автомобилей, умной пыли, всеобщей киборгизации. Всё, что изображает автор, уже так или иначе есть в нашей действительности хотя бы в зачаточном состоянии, она ловит тренды и, как это чаще всего свойственно фантастам, слегка гиперболизирует их, доводя до определённого предела. Собственно, тот же приём использовался в нашумевшем сериале «Чёрное зеркало» – поймать и абсолютизировать явление нашей действительности. Итог – цифровое рабство, новая иерархия, стремительная девальвация «обычной» жизни.

Герои Богдановой живут в середине нынешнего столетия, когда Россия вступила в САГ (Союз азиатских государств), попав под влияние Китая.  Главный герой – Павел Чжан (наполовину китаец, наполовину русский, он становится символом нового времени) – выполняет госзаказ и занимается разработкой прошивки для чипов, которые будут установлены всему населению России по китайском образцу.

Это роман об эпохе, когда понятие «личное время» практически перестало существовать. Поэтому люди бегут в кофейню коллеги и соперника Павла – Игоря: чтобы иметь возможность провести хотя бы несколько минут без связи с сетью и почитать бумажные книги. Но главным мерилом человека в новое время становится успешность, личная эффективность, преданность делу и способность к самоотдаче. Личное отступает перед профессиональным, социальная роль норовит вытеснить личность. Но внутренние Твари, сидящие в каждом человеке, так просто не сдаются – они могут затаиться на какое-то время, но рано или поздно начинают бунтовать.

Если говорить терминами Ричарда Докинза, Богданова, по сути, пишет роман о борьбе комплексных мемов (информационных комплексов, функционирование которых имеет поведенческие проявления): в «Павле Чжан» офисный, корпоративный мемплекс сталкивается с мифологическим, хтоническим мемплексом. Каждый из них функционирует по собственным законам, каждый из них определённым образом эволюционирует, и что получится при их пересечении, абсолютно непредсказуемо. Надо сказать, держать интригу и читательское напряжение автору удаётся очень неплохо.

Это роман о гештальтах, которые сами себя не закроют, но и их носителя в покое не оставят. Павел помогает мальчишкам в детском доме, становясь в собственных глазах тем человеком, которого сам он хотел бы встретить в детстве. Символично, что там же, в детдоме, его настигает воспоминание о главном триггере детства, вытесненном было на задворки сознания.

Это роман о комплексе жертвы, которая всегда винит себя во всём, что с ней случилось. Автору удаются психологические характеристики и мотивировки. Через воспоминания героя Богданова фиксирует момент слома, когда герой сдаётся под напором обстоятельств. Но этот слом – не крушение, потому что Павел не теряет себя, находит внутренний ресурс, необходимый для того, чтобы выстоять. Постепенно герой из жертвы превращается в охотника. Вспыхивающая в нём злоба – которую он называет Швалью – разрастается и заполняет его изнутри. Эта злоба имеет в своей основе и конструктивное, а не только деструктивное начало: не просто отомстить, но добиться поставленной перед собой цели. В экзаменационных вопросах про лагерную прозу студентам-филологам традиционно предлагают поразмышлять на тему образа будущего у разных писателей. Тогда они приходят к выводу, что в «Одном дне Ивана Денисовича» герой ориентирован на послелагерную жизнь, лагерь воспринимается как трудность, которую нужно пережить, а «Колымские рассказы» фиксируют расчеловечивание под невыносимым гнётом. По типу реакции на жестокую реальность Павел Чжан – скорее солженицынский герой, с внутренним стержнем, памятью о прошлом и образом будущего. То, что сломало бы очень многих, в Павле пробуждает лишь здоровую злобу и желание действовать.

Это роман о том, как прошлое врывается в настоящее одновременно с будущим и понятие времени как таковое становится относительным. Реальность соткана из настоящего – антиутопической России, ориентированной на Китай, будущего, над которым уже работают специалисты, прошлого, внедряющегося в настоящее беспардонными воспоминаниями и снами. Эти сны – чаще всего кошмары – альтернативная реальность, странным образом дополняющая основную, как и китайская мифология.

Это роман о том, что люди стали ресурсом для соцсетей, стримов и подкастов. В эпоху всеобщей цифровизации даже смерть становится относительной. Всё труднее смириться со смертью человека, когда его фотографиями и видеороликами заполнен Интернет. Это такая смерть Шрёдингера, когда человек как бы мёртв и жив одновременно.

Роман «Павел Чжан и прочие речные твари» заглядывает в относительно близкое будущее, и будущее это, как водится в антиутопиях, не самое радостное и безмятежное. Насколько сильна Вера Богданова в предсказаниях, у многих читателей её романа будет возможность убедиться лично – подождать осталось всего пару-тройку десятков лет. А вот «проснуться знаменитой» – после этого романа или одного из следующих – у неё, кажется, есть все шансы.