Романы Сергея Носова мне читать всегда непросто, кое-что я попросту не понимаю. Поэтому, видимо, никогда на них не отзывался. Зато с удовольствием слушаю его устные рассказы о Ленинграде/Петербурге, читаю посты в соцсетях. Моим личным бестселлером давно является его «Тайная жизнь петербургских памятников», а с недавнего времени и вторая книга о памятниках. И вот – толстенный том под названием «Книга о Петербурге».

         Я читал медленно, порциями, на протяжении последних недель. Мог бы и проглотить за несколько дней, но хотелось растянуть удовольствие. Да и многое уточнить – благо интернет под рукой.

         Книга Сергея Носова замечательная. Во всех отношениях. Советую ее всем – и петербуржцам, и тем, кто Петербург любит, но живет от него далеко, и тем, кто не любит. Прочтете и полюбите.

         Начинается книга, правда, несколько суховато, почти публицистически. Факты, даты. Автор словно не сразу нашел свою интонацию, отправную точку, да и первая глава на это указывает «С чего-то начать». Но очень скоро, буквально через несколько страниц, читатель уже на крючке. И пятьсот с лишним страниц он не хочет с него срываться.

         «Книга о Петербурге» — настоящая документальная проза. Нас приучили, что это словосочетание обозначает чуть ли не мемуары, биографии или публицистику. Нет, оно обозначает именно прозу, но имеющую в основе не вымысел автора, документы, в том числе и долгоживущие слухи, предания, которые тоже становятся документами.

         Тех, кто пишет настоящую документальную прозу у нас единицы. Например, Леонид Юзефович с некоторыми своими книгами, Василий Авченко… Дальше мне лично нужно уже напрягать память…

         Такого рода проза не отменяет художественность. Наоборот, она необходима. Но художественность иного рода. Ну вот чем не художественный текст:

«12 июня 1991 года произошло событие, труднообъяснимое для стороннего наблюдателя. Одна седьмая часть суши избирала себе президента, тогда как одна шестая часть суши, 76 % площади которой составляла та самая одна седьмая, уже имела своего президента. Примерно в то же время — где раньше, где позже — на оставшихся 24 % общей территории, конституционно управляемой общим президентом, тоже избрали своих президентов — еще четырнадцать, но это нам уже не столь интересно. Нам важно то, что на одной седьмой части суши в тот день число президентов стало более одного, именно два — причем взаимонедоброжелюбных по ряду роковых причин. Катаклизмы не заставили себя ждать — сейчас не о них. Просто странно как-то все это. Странно как-то и — вот мы про что — болезненно, что ли».

Не беллетристика, конечно, но и не публицистика. Документальная проза.

Голос автора-повествователя в книге не пропадает. По сути, на нем и держится содержание. Много вроде бы ненужных отступлений, личных воспоминаний, но в итоге они все в строку, все работают на «Книгу о Петербурге».

Есть важные разъяснения. Например, о слове Питер, за которое частенько могут отчитать «настоящие петербуржцы» приезжего (да и своего тоже):

«Некоторые петербуржцы не переносят наименование Питер. Так, мол, коренной петербуржец никогда не назовет свой прекрасный город. Есть такие, для кого «Питер» звучит более чем вульгарно, хуже унизительной клички — как личное оскорбление. Иные воспринимают «Питер» индифферентно. Третьи охотно говорят «Питер», иногда нарываясь на гнев первых.

Не всякий наш город может похвастаться устойчивым, широко признанным (в общероссийском масштабе) неофициальным именем. Образовано, заметим, оно без уменьшительного суффикса и морфологически лишено оттенка пренебрежения. Ни иронии, ни насмеш- ки не слышится в нем.

Питер встречаем у Крылова, Гоголя, Майкова, Некрасова…

Название Питер вошло в быт еще в XVIII веке».

Потом следуют примеры из стихотворений и прозы Пушкина, Есенина, Ахматовой, Пастернака, Андрея Белого… Впрочем, кстати сказать, они ведь все некоренные петербуржцы за исключением разве что Константина Вагинова.

Такое вот интересное исследование. И подобных исследований в книге десятки и десятки. Под конец подглавки становятся короче – автор явно всячески сдерживает себя. «Книга о Петербурге» Носова могла бы быть и тысячестраничной. Без всякого признака растянутости, без пресловутой «воды», которую, как утверждают опытные редакторы и критики, нужно отжимать…

В общем, книга мне понравилась. И наверняка будет нравиться долго. Будет нужной, полезной. Надеюсь, не только мне.

От Сергея Носова, магистра игровой прозы, я ждал чего-то другого. Может, продолжения «Тайной жизни петербургских памятников», может, текста еще причудливей. Сначала пишет писатель, потом — писательское имя. И наше его восприятие, конечно.

Вот Владимир Георгиевич Сорокин, отдыхая от прозы, издал том русских пословиц и поговорок; мой приятель, давний фанат, книгу приобрел, а когда я поинтересовался, что там нового, пожав плечами, ответил: «Ничего. Пословицы и поговорки».

Вот и Носов написал, действительно, «Книгу о Петербурге» (М.; КоЛибри, 2020 г.), полное соответствие названия, формы и содержания.

Самое важное в ней, как мне кажется, не стиль (как точно замечено Максимом Мамлыгой, оппонирующий современному нон-фикшн, его эконом-форматности), не интонация (именно общая, питерская и одновременно индивидуально-носовская) и даже не тематический охват – от викторий и проектов Петра Великого до геологии с палеонтологией, от блокады до позднесоветского культурного андеграунда, от Кронштадта до Саратова и Палласовки (степное Заволжье в Волгоградской области), от зайцев до Достоевского, от теории игр с «петербургским парадоксом» до журнала «Костёр», и пр., и пр.).

Самое важное – метод. Мы в упомянутом Саратове его изобрели, независимо от Сергея Носова, и назвали «альтернативным краеведением», и практикум этот креп и развивался. Небольшая компания друзей заранее обговаривали точку сбора и маршрут (далеко не всегда в историческом центре), закупали легких алкогольных напитков и закусок уличного применения. Гуляли, перебрасываясь историко-бытовым контентом под элегические вздохи «о невозвратных и далеких». Весьма поверхностные поначалу, наши штудии углублялись, мы уже серьезно готовились к прогулкам, искали источники, рылись в газетных архивах, опрашивали живых свидетелей. Возьмись кто-то из нас сегодня объединить лучшие материалы «альтернативного краеведения» под книжной обложкой, том вышел бы, возможно, не меньше, чем у Носова, хотя Саратов, понятно, не Питер.

Да и занимается Сергей Анатольевич уже не столько «альтернативным краеведением», сколько топографической герменевтикой. Это когда мифопоэтическое восприятие пространства соединятся с инженерской логикой, строгостью и дисциплиной.

Последнее касается и самых травматических сюжетов, личная нота и близко не предполагает эмоционального перехлеста:

«Что там с яйцом было? Бабушка и тетя, то есть мать и сестра отца… тетя Леля… выбрались на толкучку… и обменяли (что — на что?)… что-то ценное на что-то пищевое, не помню подробностей, на жмыхи какие-то, — но главное вот: они стали еще обладателями яйца, настоящего куриного яйца. Принесли домой как драгоценность и постановили «дать Толику», когда вернется с завода. Положили на стол, на блюдечко, чтобы не скатилось. А кот, еще не съеденный кот, когда никого не было рядом, лапой толкнул яйцо, оно покатилось, упало, разбилось, и кот его съел, вылизав языком дощатый пол. «Толик пришел, увидел и заплакал», — рассказывала мне тетя Леля, и это меня поразило больше всего: не мог представить отца плачущим, впрочем, как и восемнадцатилетним».

И дальше, и страшнее, и строже:

«Судя по тому, что главный герой этой истории — живой, еще не съеденный кот, случай с яйцом не относится к самому страшному блокадному времени. Худшее было впереди, когда уже кошек в городе не осталось. Кто съел этого кота, в нашей семье не знали, просто он исчез (тут даже язык не поворачивается сказать «его украли»), возможно, кому-то спас жизнь, хотя вряд ли, — в маминой семье (другая история) было два кота, их съел сосед, «дядя Боря», еще в начале блокады; он не выжил».

Да, имею очень важное замечание для издателей, редакторов, корректоров и самого автора. Много опечаток в датах, особенно в главах о крепости Ниеншанц в разных ее ипостасях, и вообще петровских активностей. Даже какая-то злонамеренность угадывается: цифры, несомненно относящиеся к XVII веку, перенесены в принципиальный для Петербурга XVIII, что путает и раздражает. Обязательно учтите при переиздании этой, несомненно, выдающейся книги.

Петербургский миф – это определенно разряд культа, который нуждается в текстах, сторонниках и жрецах. Корпус текстов – общеизвестен и периодически пополняется новыми. Сторонники –люди всех возрастов, живущие по всей России, уверенные, что этот город представляет из себя нечто исключительное не только для России, но и для мира – постоянно прибывают и не переводятся. С жрецами сложнее – их отношение к городу и мифу должно быть бесспорным и признанным сторонниками, а это очень сложный процесс и чаще всего для того, чтобы стать таким жрецом нужно пройти много ступеней посвящения и сильно постареть, а еще хорошо бы написать жреческую книгу, которая бы толковала миф, разъясняла и объясняла его. Образно говоря, можно сказать, что «Медный всадник» Пушкина и «Шинель» Гоголя – это евангелические тексты, часть священного писания, а «Душа Петербурга» Анциферова или воспоминания академика Лихачева – нечто вроде священного предания, труды отцов церкви.

Сергей Носов – определенно один из таких жрецов. Новаторство его книг и их прогрессивность сейчас заметна только узкому кругу интеллектуалов, скорее всего также стоящих перед дверями жреческого сословия, или принадлежащих ему, иные – читают их уже почти как догму. Уже много лет его книги любят и почитают читатели, передают информацию о них друг другу (они уже давно продвигают себя сами, я сам правда, не обращался к его книгам довольно давно). Его экспертизу оценить очень трудно: для этого, по крайней мере нужно знать предмет не хуже автора, я такой компетентностью не обладаю и мог бы только горизонтально перечислить то, что я узнал нового сам. Я просто благодарен ему за его многолетний, упорный труд, результаты которого безусловно переживут автора.

О чем же можно сказать, после таких слов, неужели этой хвалебной речи мало?

Мало. Нужно сказать об интонации.

Она – вопиюще несовременна. Это бросается в глаза.

За последние 10 лет мы привыкли к совсем другому нонфикшену: сухой и точный стиль, максимально прозрачная структура, нейтральная интонация – ну, иногда еще приемы сторителлинга, облегчающие читателю восприятие информации. Новая норма пришла из-за границы в переводных книгах, а затем была перенята российскими авторами.

Письмо Носова выглядит так, будто этой новой нормы и не было, как будто не было и новой волны краеведения. Никакого сторителлинга. При этом, Носов абсолютно в курсе всего, что касается его предмета – это не случай «башни из слоновой кости»: он читает последние публикации, сидит в интернете, свободно сравнивает недавние и давние книги. В своей восторженности, в своей ничем не сдерживаемой любви, в своих распространенных предложениях, в большом количестве запятых и восклицательных знаков – он абсолютно естественен. Как будто ты гуляешь по городу с кем-то из своих старших родственников в детстве – и не нужно экономить времени, а можно просто слушать, слушать и смотреть по сторонам.

С одной стороны, это напоминает о том, как быстро переменился наш нонфикшен и как в одном культурном пространстве сосуществовать совершенно противоположные интонации. С другой – о том, как мы принимаем или не принимаем разнообразие голосов. Сперва я поймал себя на отторжении текста и хотел уже было вопрошать – куда же смотрел редактор? И только потом, в процессе, я осознал, что я нахожусь во власти привычки и она мешает мне вчитаться и окунуться в этот текст, оценить его достоинства. Ведь мы часто притягиваем тексты мысленно к одной норме, забывая о том, что еще недавно доминировала другая, а сейчас – они вправе мирно сосуществовать друг с другом, и это хорошо для всех нас.

Так вот, спасибо большое Сергею Носову за прекрасную книгу и – за этот важный урок разнообразия. Хочется закончить почти как Блок о Толстом – хорошо, что такие писатели есть среди нас.

Зрелый и состоявшийся писатель рано или поздно идёт в нонфикшн. Кто-то осваивает привычный жанр «о времени и о себе», выпуская автобиографии и мемуары. А кто-то пишет «о месте» — ну и, куда деваться, и о себе тоже. Питер Акройд садится за книгу о Лондоне, а Теодор Драйзер — за очерки о Нью-Йорке.

Сергей Носов, лауреат «Нацбеста» 2015 года (и автор книги «Тайная жизнь петербургских памятников») пишет «Книгу о Петербурге».

Дело, как справедливо гласит и голосит аннотация, действительно опасное, только не из-за Достоевского или Андрея Белого — просто Санкт-Петербурга, Ленинграда, Питера в отечественной культуросфере (и окрестностях) настолько много, что очень сложно не попасть в уже имеющуюся историю — да и выбрать подходящую интонацию тоже.

У Сергея Носова получилось.

В книге упоминается Розанов — отчего-то подумалось, что такую книгу о Петербурге мог бы написать именно он. Меткий глаз, детали, внезапное глубокое погружение в предмет — и всё это уединенное, да ещё и пригоршнями опавших листьев.

Вот гибнет от пули в висок «дорогой Карл XII». Вот «вселенься, Третий Интернационал!» — зычно зовёт Маяковский, однако потенциально самую большую в мире башню, памятник этому самому Интернационалу, ещё один футурист, Татлин, лишь спроектировал — не построил.

А вот сказ о том, как было у города три имени: ушёл Санкт-Петербург, кончился Ленинград, сейчас стоит третий, неведомый (несмотря на референдум о смене названия от 1991 года), а четвёртому — не бывать. Был, конечно, ещё Петроград, но это скорее возможность ещё одного города.

Что в имени тебе моём?

А может…

«Иногда возникает у меня ощущение, что  истинное имя этого города нам неизвестно.

Потому мы и путаемся в именах и пользуемся заменителями названий. Что-то заставляет пишущих о граде Петра употреблять эвфемизмы.

Исторические названия города на Неве — лишь приближения к истинном имени, никому не известному.

Но оно есть. И оно — тайное. И никто не знает его, никто «.

Святые префиксы!

Всё у этого города какое-то особенное, своё: переименования и наводнения, древние сфинксы и молодая Нева, птицы и рыбы, брандмауэры и метеориты.

Кстати, о метеоритах. Сергей Носов приводит удивительный факт (а их много таких в книге — именно удивительных): имя петербургского академика Паласса осталось сейчас в наименовании класса метеоритов (паласситы) и в названии небольшого (15 тыс. жителей) города Палассовка, что в Волгоградской области. И — бывают странные сближенья! — тридцать лет назад шальной заезжий рыболов случайно обнаружил в Палассовке этот самый палассит.

Различные сближения и совпадения, отметим, будут нарастать, ближе к концу книги спрессовавшись в отдельную главу.

Подумалось: вот бывал я в Палассовке, солончаки, казахов едва ли не больше, чем русских (рядом граница) — что бы местные жители подумали, узнав, что и их город неожиданным образом связан с Петербургом?

Наверное, здесь синтез жребия и парадокса — ещё двух важных для книги категорий.

А вот автор пишет о тёмной и сомнительной славе Петербурга как города «зловещих» преступлений и «чудовищных» убийств. Конечно, эпитеты эти — дурацкие, а СМИ заостряют и утрируют, но что делать с тем фактом, что прогремевший на всю страну случай с Наполеоном-Соколовым (Раскольников, снова Раскольников!) произошёл в десяти минутах ходьбы от раскольниковской же фатеры? А рядом топили Распутина, а перейдешь Мойку, и там — «Англетер»?

Узнаёшь.

«Ощущение достоверности, вплоть до «эффекта присутствия», способно внушаться читателю этой книги независимо от места его обитания — будь он жителем окрестностей Сенной площади или человеком, никогда не бывшим в Петербурге. Просто первому, равно как и туристу с гайдбуком в руках, заинтересованному гуляке, посетителю чёрных лестниц и дворов-колодцев, может посчастливиться ещё испытать «эффект узнавания», но это уже дополнительный бонус, не имеющий отношения к существу рассказано истории».

Сергей Носов пишет это о «Преступлении и наказании», но эти слова применимы и к «Книге о Петербурге». Даже мне, принципиальному провинциалу, знавшему Петербург лишь по книгам и бывшему в нём два раза в жизни, удалось собрать бонусы обоих этих эффектов.

«Преступлению и наказанию», впрочем (вместе с «Идиотом»), посвящена целая целая глава книги: там буде про число 730, смертную казнь и — снова — Его Величество Случай.

И Достоевский, и Пётр I, как фигуры градообразующие, появятся в повествовании ещё не раз, как парные азартные чёртики из табакерки (появление у нас сего предмета, отметим мимоходом, без императора не состоялось бы).

Ибо всё о городе и всё — город.

Даже питерские гиды — не какие-то там бойкие пошлые ребята с маркетинговыми наклонностями, но культурологи, культуртрегеры и почти визионеры.

Наверное, когда нас заменят роботы, когда «все расселятся в раю и в аду,

земля итогами подведена будет», на Земле останутся только учёные да петербургские гиды. Ибо предмет деятельности представителей сих профессий столь неисчерпаем, что нужны и востребованы они будут всегда.

А учиться мастерству гиды могут по «Книге о Петербурге» Сергея Носова.

Сергей Носов – возможно, самый петербургский писатель (быть ленинградским, пишет он сам, было проще).

Его новое произведение названо просто: «Книга о Петербурге». А почему нет? Просится даже серия. Ведь в России 1117 городов, и книги достоин каждый.

Правда, тут есть сложность: писатели рассеяны по просторам нашей необъятной страны неравномерно, и если в Петербурге или Москве прекрасных авторов тысячи, то насчёт Верхоянска, Среднеколымска или Северо-Курильска не уверен.

Если вернуться к книге, то тут другая сложность: о Петербурге столько написано, что, казалось бы, чего же боле? Слишком остра конкуренция.

И ещё одна проблема: как изложить исторические факты, чтобы это было увлекательно, а не как в учебнике? Как отыскать свою интонацию-мелодию?

Носову удалось – в очередной раз — сказать новое, сказать своё. (Из эпиграфа к книге: «— Вы серьёзно? О Петербурге уже всё есть. — Да ладно! Моего нет».) Книга личная и лиричная, лёгкая и живая.

Что такое город, если рассматривать его как живой организм, из каких клеточек состоит его ткань, как он дышит, растёт, развивается?

Культурные слои трёхсотлетнего Петербурга не лежат изолированно друг от друга; город живёт, и поэтому всё в нём перемешано. Вот и в книге все и всё – рядом: и первостроители, и наши современники, и Пётр, и Беглов.

Историческое переплетено с личным – а как может быть иначе, когда пишешь о своём, о том, что ближе рубашки, о том, что составляет часть тебя, о том, часть чего составляешь ты сам; я вот тоже не могу писать о Владивостоке отстранённо – могу с любовью, могу с ненавистью, но остыло – не могу.

В книге Носова – факты и мифы, причём вторые нередко интереснее и важнее первых. Новый взгляд на привычное, вроде бы приевшееся.

Это энциклопедия Петербурга – но энциклопедия человеческая, тёплая, дышащая. Птицы, деревья, памятники, блокада, Достоевский (откуда взялись 730 шагов Раскольникова, который, оказывается, был соседом Пржевальского?), «петербургский парадокс» и прочие поребрики с брандмауэрами.

Даже себя я в этой книге вдруг нашёл — неожиданно. В том месте, где говорится об открытии якутских алмазов геологом Ларисой Попугаевой, которая училась с Сергеем Носовым в одной школе, только раньше.

А жанр? Эссе, мемуар, очерк… Какая разница. Это пусть учёные разбираются, а мы помним главное: «…кроме скучного».

Сколько бы ни писали об этом городе, кто бы ни писал — всё будет мало: особенно тем, кто любит Петербург, а таких в России хватает. Неизбежно будут сравнивать, конечно — и с классиками, и с современниками. Издатели «Книги о Петербурге» заранее сгруппировались в аннотации — опасно, дескать, называть так своё сочинение после романов Достоевского, «Петербурга» Белого и так далее. Ничего не опасно. Уж кто-кто, а Сергей Носов заслужил право называть своё сочинение так, как пожелает — оно, это право получено после бестселлеров «Тайная жизнь петербургских памятников», которые лично я читала как детективы, запоем. Притом что я-то как раз Петербург не очень люблю, хотя меня им угощали знатоки и гурманы, но вот как-то не родилось у нас с ним взаимное чувство. А книги Носова о Петербурге полюбила сразу. Мне и другие его тексты нравятся, Сергей — крепкий прозаик, но петербургские, почти краеведческие книги Носова —это несомненная удача и автора, и города.

Петербург Носова — очень личный. Поразительные исторические факты (не думаю, что широкому читателю известна хотя бы треть) и открытия, которых на страницах этой книги немало, то и дело сменяются сюжетами из жизни автора, лирическими отступлениями и приглашением «к диалогу», но это вопреки ожиданиям не раздражает — напротив, всё в полной гармонии. Носов как петербуржец — и Петербург как место жизни Носова ведут разговор, который никогда не кончается, и следить за развитием этого разговора — колоссальное удовольствие.

Такие города, как Питер, Москва или Париж, за долгие годы всеобщего обожания (и ненависти, что в данном случае одно и то же) обрастают штампами восприятия — мы в точности знаем, чем здесь нужно любоваться, чего избегать, на что смотреть. Мы сердимся, когда не получаем обещанную путеводителями эмоцию, потому что как все мало-мальски начитанные люди попадаем в одну и ту же ловушку несовпадения. Сергей Носов открывает читателю свой, неожиданный Петербург, где есть что угодно, кроме штампов и ожидаемых поворотов. Его интересует действительно всё — от топонимики до городских мифов, от архивных сведений до новейшей истории. И всем этим автор щедро делится с читателем.

В общем, хочется погулять по Петербургу если с не с Сергеем Носовым, то хотя бы с его книгой.