Мария Лабыч. «Путь тарбагана»
Роман Марии Лабыч «Путь тарбагана» — антиутопия, тонко интонированная к событиям сегодняшнего дня. Её герои живут, точнее, выживают, в мире, разрушенном своими же руками, с трудом справляясь с песчаными штормами, дыша пылью, дезактивируя всё вокруг себя и прячась от падения космических обломков. Главный месседж романа — с трудом уцелевший под пылью лозунг на смотровой площадке: «Когда-то вы убили море? Теперь оно убивает вас!»
Море ушло, оставив вместо себя огромную песчаную воронку, символически затягивающую героев, мотивирующих себя на этот непроходимый маршрут исследовательской жаждой. Причина ухода моря становится известна из тайной переписки советских ученых, работавших на засекреченном Полигоне под присмотром гебистов: «Мы поломали уникальный механизм, не обладая достаточными знаниями и силой что-либо в нем исправить…»
Но даже эти учёные не в силах предвидеть, что Полигон, где выведены и законсервированы живые культуры неизвестных болезней, станет через много лет источником чумы. И этот мотив впрямую перекликается с потеплением, спровоцировавшим распространение летучих мышей на юге Китая, где принесённые ими вирусы мутировали в новых локальных системах, обрушив на планету коронавирус.
Картина выживания и спасения населения подсвечена в романе через множество соседствующих и соподчинённых миров. Мира местной мифологии, мира малообразованных аборигенов, мира сталкеров в мёртвой зоне, мира пытающихся выжить крыс и мира тарбагана – напуганного и покусанного чумными крысами сурка.
В противовес этому существует мир спасителей: безликого МЧС, персонализированного мира микробиологов на противочумной станции, мира 14-летнего безбашенного подростка-путешественника, мира мистической старухи Миртад, создавшей преграду нашествию чумных крыс и убитую неблагодарными горожанами. И ещё мира пары профессиональных ликвидаторов, поставивших точку в спасении округи.
Роман написан в модном жанре магического реализма и, благодаря невероятному таланту писательницы, создаёт отдельный космос, из которого не сразу выбираешься, отложив текст. Невероятно описан ею покинутый город Ахтанга, где в пустом кинотеатре сама себе сияет огромная люстра. Невероятны маяк, башня и монстр Полигона, оставшиеся на лунном пейзаже бывшего приморья, обезлюдевшего по приказу сверху. Помимо прочего, Лабыч владеет волшебной образностью, чувствующей и оживляющей для читателя мир камня, железа и техники, делая его одним из влиятельных соучастников повествования.
Уничтожение адского Полигона предусмотрено при строительстве, он стоит на взрывчатке. И пара профессиональных ликвидаторов, повязанных опытом совместных заказных убийств, добирается туда сквозь пески и взрывает Полигон через много лет после строительства. Пара символически освобождает округу от пожирающего дракона и после долгих лет кровавого сотрудничества и разлуки вознаграждается любовью.
При этом в романе ни одной сентиментальной нотки. «Путь тарбагана» — интеллектуальный текст, написанный великолепным языком, жёстко, технично и, как все романы Марии Лабыч, на сложнейшей досконально изученной фактуре. Чтобы призвать людей оглянуться на окружающий мир, он перепахивает читателя, погружая в жизнь оставшихся подле песчаной воронки, и сводит их в золотом сечении жажды жизни.
В 2018 году я номинировала роман Марии Лабыч «Сука» на премию Национальный бестселлер. К сожалению, тогда она пришла к финишу второй. Роман «Путь тарбагана» представляет новый, более сложный и яркий этап творчества этой удивительной молодой писательницы и, я надеюсь, будет оценен по достоинству.
Мария Арбатова, писатель, Москва.
Иван Родионов
Путь тарабарского
Как мне уже приходилось писать, последние лет -дцать мы можем видеть экспансию большой литературы на земли литературы условно «жанровой». Замечательно, что происходит это естественным путём: классикам русского детектива или, например, ЛитРПГ, конечно, всё это не страшно, и позиции их прочны. На то они и классики. А вот случайные люди второго ряда-эшелона, когда-то прельстившиеся кажущейся простотой «игры в жанр», конкуренции не выдерживают. В перспективе мы можем дожить до натурального расцвета «жанров», каждый из которых будут представлять их признанные мэтры плюс деятели «боллитры», совершившие на земли оного жанра вылазку. И это хорошо.
Работают против этого, внезапно, критики. Одни добросовестно исследуют жанры на не самых лучших их образцах, закрепляя и легитимизируя имеющееся. Вторые привычно топчут несчастную «боллитру», не делая исключений ни для кого. У внимательного читателя хорошей и разной критики может сложиться несколько шизофреническое впечатление: литературка наша, конечно, дурна («не Трифонов» — боже, почему именно Трифонов?), однако детективы или фэнтези в целом хороши, особенно «каноничные». Хотя всё, мягко говоря, не совсем так. Явление это опасное, и мы ещё к этому разговору вернёмся.
А пока, к счастью, всё идёт так, как и должно. Андрей Рубанов, Шамиль Идиатуллин, Александр Пелевин и другие напитывают уставшие «жанры» живой водой. Тем же путём пошла и Мария Лабыч, но вода её, к сожалению, скорее мёртвая.
Постапокалипсис, альтернативная вселенная, безумный Макс в степях и пустынях Средней Азии. Эпидемия опять же. Девушка-наёмный убийца по прозвищу Тамагочи, экологическая катастрофа. И дождь-травка-влюбленные в финале: кинематографично.
«Путь тарбагана» мог бы стать крепко сбитой, пусть и несколько затянутой историей с простыми, но действенными приёмами (вроде буквализации всем известных афоризмов), если б автор не решил добавить в повествование «изюминки». Не в виде неожиданных смыслов, сложной психологии или игры в бисер с этими вашими «пост-пост мета-мета». Автор, простите, решила брать языком.
Дальше будет центон в прозе, чтоб эти умозаключения не были голословными.
«Мы все — покемоны в зоне прямого прострела (sic!)».
«Звуки оглохли».
«А пассажиры всё бежали, пока не запрудили (sic!!!) холл станции».
«По полу метнулся сухой полый шорох».
«В заборе были трещины с ладонь. Тома не сомневалась, что видна с той стороны, как на ладони».
«Джип торопясь глотал пустую трассу».
«В ее лице не было жалости или сочувствия».
«Пролезть не удастся, но рука просовывается сквозь решетку, а щеколда окна откроется от толчка «туда-сюда».
«Очконосная дежурная».
«Тихон зажмурился от боли яростного света».
«На коже был виден плетеный орнамент и даже перекрестьем рассеченное дно колокольчика».
«Если Павел не подходил к ней подолгу, или не гладил по отрастающему затылку…»
«Она стянула кеду и под столом ощупала ногой его пояс».
Наконец, последняя страница:
«Тома, с тех пор, как пропала, не объявлялась больше».
И всё это, добавим, перемешано с канцеляризмами, бессчетными отглагольными существительными. Один из любимых эпитетов автора – «пастозный». А на те действительно хорошие языковые находки, которые, справедливости ради, тоже есть в тексте, после сотой страницы просто перестаёшь обращать внимание. Как и, увы, на сюжетные хитросплетения — язык сбивает с толку и отвлекает.
Работает ли это хотя бы на юмор? Это пародийный текст? Работает ли это на неожиданную оптику, свежий взгляд? Или, извините, новый Платонов явился (или Пильняк)?
Судите, впрочем, сами. Может, я чего-то не понимаю.
И это я ещё не стал выписывать многочисленные орфографические, пунктуационные, грамматические ошибки и просто опечатки: рукопись же, ни корректор, ни редактор, видимо, здесь ещё не хаживал.
Ну и в сурках (тех самых тарбаганах) как писательском тотеме, откровенно говоря, тоже нет ничего хорошего. Попсовее и тривиальнее, на мой взгляд, только на полном серьёзе описывать реальность через лис или сов.
Но это (в отличие от остального вышесказанного) уже вкусовщина.
Дмитрий Филиппов
Танцы с бубном
Здравствуй, мой доверчивый читатель «Пути тарбагана»!
Когда-нибудь за то, что я осилил эту книгу, мне поставят памятник, но поскольку случится это не завтра, я просто обязан предупредить: не выходи из комнаты, не совершай ошибку!
Творческий метод Марии Лабыч больше всего похож на камлание шамана, но не в том смысле, что на страницах текста происходит что-то волшебное. Как шаман, подвывая и пританцовывая, вдруг останавливается, выпучивает глаза и выкрикивает какое-нибудь «уру-ру», так и Мария Лабыч иногда вспоминает, что в романе должен быть сюжет и судорожно пытается связать расползающуюся ткань повествования.
За основу этого рыхлого сюжета взята экологическая катастрофа Аральского моря, названного в романе Мертвым морем. Все топонимы в романе выдуманы, но вполне узнаваемы, что, с одной стороны, допускает авторскую вольность трактовок определенных исторических событий, с другой – снимает ответственность за достоверность. Причиной катастрофы становится выброс сточных вод с хлопковых полей, годами наполняющий море ядохимикатами, а после того как море обмелело и высохло, вся эта ядовитая дрянь, осевшая на дне, разнеслась по огромной территории с песчаными бурями и ветрами. Другая опасность – загадочный Полигон, затерянный в глубине высохшего моря, прототипом которого является реально существовавшая на острове Возрождения полевая научно-исследовательская лаборатория по испытанию биологического оружия (Аральск-7). Вот такие исходные данные (шикарные, на самом деле, для любого писателя).
В центре повествования оказываются девушка-киллер по прозвищу Тамагочи, скрывающаяся в городке на берегу Мертвого моря то ли от закона, то ли от бывших работодателей. Для прикрытия девушка вышла замуж за руководителя противочумной станции и стала Томой. В ее размеренную жизнь, обдуваемую со всех сторон ядовитыми ветрами, врываются бывший напарник Тритон, мальчик-подросток Тихон, играющий в сталкера на развалинах умерших городов, ряд других второстепенных персонажей. Разумеется, им нужно спасти мир. Да, еще есть старуха Миртад, которая носит в бидонах черные и белые камни и обладает даром предвидеть смерть. Роль ее абсолютно утилитарна: вывести текст на уровень притчи. Впрочем, со своей ролью старуха не справляется.
Сказать по правде, мой доверчивый читатель, первым желанием было высмеять творение Лабыч, потому что такого наплевательского отношения к слову я давно не встречал. Но по счастливому стечению обстоятельств я пишу эту рецензию 23 февраля, а солдат ребенка не обидит. Поэтому попробуем разобраться, для чего и как написан этот роман.
Я не зря сравнил художественный метод Лабыч с камланием шамана. С первых же страниц нас погружают в нарочито кафкианскую модель мира, но если талантливый автор растворяет свой метод в тексте, так, что читатель не замечает «как это сделано», то у Лабыч все сшито грубыми нитками. Внешне неправдоподобное и парадоксальное она стремится изобразить достоверным, но не знает, как это сделать. И вместо предполагаемого усиления образа получается неуклюжая фальшь. Вот старуха Миртад, чье имя переводится как «камень» с несуществующего саяхского языка, собирает в бидоны черные и белые камни, а потом разбрасывает их (смотрите, я умею в притчу); вот на маяке две лестницы, закручиваясь в спираль друг против друга, образуют молекулу ДНК человека (смотрите, я умею в символы); вот девушка Тома в зараженной пустыне, где давно нет ничего живого, встречает то ли собаку, то ли тарбагана, гладит его, животное в ответ кусает девушку и заражает бешенством (смотрите, я умею в идиотизм). И все это написано нарочито усложненным языком, эдак под Платонова. Эксперимент понятен, но при отсутствии лингвистической интуиции, чувства языка, наконец, прием оборачивается беспомощными конструкциями, такими как «мокрый шум в ушах и сухой песок в иссохшем до соленой крови рту и горле».
Все это не работает в тексте, при том, что замысел действительно интересный, оригинальный: показать не просто постапокалипсис, а уместить его в нашу реальность, в привычную нам систему координат. Что ж, авантюра не удалась, за попытку – спасибо!
Шаманизм Марии Лабыч, как у любого нормального колдуна, достигает своего апогея в конце. Последние сто страниц похожи на пляски с бубном, следить за которыми скорее интересно, чем скучно. В сюжетных перипетиях появляется определенное обаяние. Так ребенок на детском утреннике поет песню, жутко фальшивит, но в конце у него прорезается голосок, он случайно берет точную ноту и взрослые с пониманием и умилением дослушивают его до конца, громко аплодируют и гладят по головке. На общее впечатление это, конечно же, не влияет, всего лишь смягчает послевкусие.
Надо сказать, мой доверчивый читатель, что «Путь тарбагана» уже пытаются представить неким открытием в мире современной русской литературы. В частности, критик Анна Жучкова отмечает «прекрасный язык: ясные интонации, точные эпитеты, лаконичные метафоры». Что ж, не будем отказывать себе в удовольствии и насладимся образцами «четкого и точного языка»:
Она молча попятилась обратно к двери и подперла ее спиной, продолжая пожирать Томин респиратор испуганными глазами. В своем отступлении она достоверно имитировала княжну Тараканову в темнице среди кругом плывущих крыс.
В заборе были трещины с ладонь. Тома не сомневалась, что видна с той стороны, как на ладони.
Издали ощущался тошнотворный сладковатый привкус в горле.
Была очередь Томиного дежурства, а Павел помогал ей в виде добровольного самопожертвователя.
Марина всей кожей почувствовала потерю контакта.
Он торопливо расстегнул куртку и засунул в нее Тому, сколько поместилось.
Тома снова встала, прижала обе ладони к стене, и на ощупь пошла вдоль нее. Через четверть часа самой внимательной ощупи она вернулась на прежнее место с прежним результатом.
Над ней на длинной гибкой телескопической мачте развивался оранжевый флажок с люминесцентной пропиткой.
Исполинской раскрытой ладонью простерлось ложе Мертвого моря.
Еще через минуту захват реальности расширился, и в нее проник Алибек на коленях с расширенными глазами.
И это только некоторые, не побоюсь этого слова, образцы «ясных интонаций». На фразы типа «Павел многожды увещевал родителей» и «глаза Томы застила белая ярость» я не обращал внимания, приняв как данность, что автор так видит.
В заключение следует отметить удачно выбранное название романа. Вот что есть, то есть. Из Википедии мы узнаем, что тарбаган – это млекопитающее рода сурков, носитель возбудителя чумы. Вряд ли Мария Лабыч догадывалась, сколь точно…
Впрочем, сегодня 23 февраля, обойдемся без аналогий.