Инга Кузнецова. «Изнанка»

Я номинирую «Изнанку» Инги Кузнецовой – первый и единственный роман, написанный от «лица» коронавируса.  Автор поставил перед собой дерзкую задачу и опрокинул наши представления о мире и человеческой природе. Как мне кажется, это сильная и новаторская интеллектуальная проза европейского уровня.

Перед читателем разворачивается необыкновенно интересная «одиссея» полусущества, путешествующего от хозяина к хозяину, от животных, над которыми ведут эксперименты, к людям – среди них и маньяк-убийца. Оптика автора/главного героя позволяет заглянуть в «начинку» человека. Так о ней еще не писали.

Парадокс в том, что вирус стремится к людям, потому что любит их. Однако ему приходится понять, что из-за него умирают. Это очень ярко и драматично выражено в стиле романа, удивляющего эмпатией.    Я считаю, что роман «Изнанка» говорит о новой этике, новом гуманизме – не только для человека, но и для всего живого на всех уровнях. И сейчас это необходимо нам всем.

Игорь Воеводин – издатель, Москва.

Рецензии

Наташа Романова

Глубокая глотка

Когда я училась в школе, учащиеся старших классов, громко ржа, читали в рекреации вслух неприличный рассказ. Мы с подругой, навострив уши, ходили мимо, и до нас доносились  фразы такого типа: «я был у неё в глотке и не спешил уходить вглубь её сладкой и усталой мякоти». Нам тогда удалось краем уха услышать много чего «неприличного». А данная фраза не неприличная: это не то, что вы подумали, а цитата из книги про коронавирус. «Я был у нее в глотке» – так коронавирус от первого лица рассказывает о своих приключениях. «Перемещаясь и чувствуя всё большую тесноту внутри (…) внезапно я догадываюсь, что распухаю», – эротически откровенничает болезнетворный агент. И увлекает смелым повествованием, как Мопассан:  «Вдруг меня втягивает в какую-то полость и вот уже с силой тащит по длинному влажному каналу (…) А я уже живу в ней. О, как долго я стремился к этому! Как мечтал путешествовать по (…) телу, которое люблю!»

И вот финал: «Цепочка свистящих звуков, в оболочке влаги (…) С этой влагой из тела вылетел я (…) сейчас меня утяжеляет усталость, клонит в сон достигнутая цель».

Приписывание человеческих черт всяким тварям и объектам называется антропоморфным атрибутированием, не все могут знать. В жизни это не совсем здорОво, а в литературе довольно избитый прием. Есть книги не только от лица  животных и кровососущих, но и от лица, если можно так выразиться, роботов, механизмов и веществ. Лично на меня в свое время сильное впечатление произвело повествование от лица сарая в раннем рассказе Виктора Пелевина. А вот и книга, написанная от лица короновируса. Очень своевременная книга, как говорил отец народов. Можно предположить, что уж теперь подобного не напишет никто: как говорится, кто первым встал, того и тапком.

На мой  взгляд читателя, попытка истолковать вирус в человеческой парадигме – не очень удачный опыт. Откровения и воображаемые муки совести заразной мелкой субстанции сильно надоедают. Сама писательница настолько увлеклась внедрением и устройством болезнетворной хни в разные симпатичные и не очень человеческие организмы, что прониклась к ней сочувствием и любовью. Виряк проявляет  способности к языкам: он транслирует то, что слышит вокруг, и мы догадываемся, в какой стране происходит действие: вот звучит  мат-перемат, значит, не трудно догадаться, в какой именно:

«Я различаю шумы (…) Некоторые сочетания звуков повторяются чаще других: «блеать», «пох», «нах», «ауе»».

«Ну ты и придурок, блеать! – Да хрен с тобой, блеать».

В таком духе диалог занимает пять страниц.

А вот вирус постигает мир и философствует:

«…мой Хозяин – возможно, такая же часть чьего-то тела-мира, как и я. Может быть, наружный мир Хозяина – это существо, чью огромность мне даже не представить».

И даже делает открытие в духе «капитан очевидность», что многим по их развитию близко и созвучно:

«…я доходил до дерзкой догадки о том, что все мы равно свидетельствуем о глубине миров. Разница между всеми нами лишь в величине».

Вот он задает  полный драматического пафоса риторический вопрос («Гиги» – это не грузинское имя и не сленговое обозначение панк-концертов, а люди – от слова «гиганты») :

«Зачем эти Гиги (так я решил их называть) вмешались в нашу реальность? Что эти ложные хозяева, эти самозванцы хотят от нас?»

На смену риторике приходит лирика: теперь «герой» (в смысле вирус) переместился в женщину и наблюдает из своего укрытия слащавую лав-стори: «он называет Хозяйку «Ма», а она его «Лыш» (…) При встрече с Лышем Хозяйка оживает и её камеры и отсеки наполняет мягкий свет и тихий звон (…) и когда она приблизилась к Лышу и прижалась лицом (так они называют ту часть тела-мира, откуда идёт звук речи и куда уходит пища) к его высокому лицу«.

Вот, оказывается, для чего лицо, хоть высокое, хоть низкое: чтобы оттуда – звук речи, а туда – пища. Приключения продолжаются: теперь на очереди старик, он, конечно, тут же умер. Вирусяка, ранимая душа, неутешен: чувство вины и психотравма пройдут не скоро. Но зато его пример другим наука. Разговаривают отец с сыном, а вирус нам их разговор дословно пересказывает в лицах:

«Ты простудился, Сынок?  (…)  У тебя и глаза какие-то красные.

– Ерунда. В самолёте надуло.

– Тебе надо бы принять ибупрофен».

А вот болезнетворная зараза, притаившись внутри старика, слышит его разговор с домработницей и транслирует нам в назидание наглядный образец, «как не надо себя вести, если вы заболели»:

«– Господин Шварцман, я вызову врача?

– Кхе-кхе. Кха-кха-кх-ха!

– Господин, я позвоню в вашу клинику! У вас страховка.

– Кхе-кхе. Не стоит, Грета. Купи мне… эти… пастилки от горла».

Заварил кашу – не жалей масла: пришло время хоррора. Вредоносный агент, обосновавшись в глотке у  девушки, оттуда в ужасе наблюдает, как на нее в темном парке напал маньяк («будешь сосать, а потом я порежу тебя»). Вирус мстит злодею,  в ярости перепрыгивая на него, но тот уже сделал свое черное дело: девушка зверски изнасилована и убита прямо у наноперсонажа на э-э-э… глазах. Потрясенный человеческим зверством паразит обращает к «гигам» (то есть к людям) крик души: «Гиги, Хозяева! Да что это такое с вами? Как возможны такие мутации? Как вы превращаетесь в убийц? (…)  Как вы становитесь не-совсем-существами? (…) Как вы превращаетесь в (…) уничтожителей собственных жизней? Что вы делаете с собой? Зачем? Зачем?»

Нет ответа.

Дмитрий Ольшанский

Инга Кузнецова «Изнанка»

Книга Кузнецовой представляет собой вариацию того знаменитого эпизода из фильма Вуди Аллена «Все, что вы хотите знать о сексе, но боитесь спросить», когда его героем оказывается сперматозоид. Только в нашем случае речь идет о романе, написанном от лица вируса.

Хотелось бы, однако, напомнить, что Вуди Аллен снимал комедию, и эпизод этот у него – в жанре «посмеялись – вот и хорошо», тогда как у И.К. – большое сочинение, посвященное этой специфической теме, и посвященное – о ужас — всерьез.

Или другой пример.

Представьте себе те несколько прекрасных страниц в «Собачьем сердце», когда Булгаков выступает от лица пса Шарика, те самые, с «Абырвалгом».

А теперь представьте, что вы читаете примерно то же самое, но – сильно пожиже и, главное, сотнями страниц. Бесконечные описания того, как вирус путешествует по организму человека, как бы услышанные им обрывки человеческих диалогов – тоже очень длинные. И хочется сказать: послушайте, мы уже усвоили вашу выдумку. А нельзя ли ее несколько сократить? Например, до короткого рассказа.

Проблема многих наших писателей состоит в том, что они не могут остановиться.

Они пишут, и пишут, и пишут, совершенно не задумываясь даже не то что о чтении этого тусклого потока, но, главное, о соразмерности своих замыслов.

Им не приходит в голову вовремя сказать себе «стоп» и подумать: а годится ли эта моя идея – для романа?

Может быть, роман – это «Идиот», «Доктор Живаго» и «Лолита», а я придумал неплохой фокус (пусть и бывший уже в употреблении) для малой прозы на пять-семь страниц?

Нужно ли человеку посвящать пару дней своей жизни подробному описанию этих путешествий говорящего вируса – и только для того, чтобы открыть для себя пару метафор, которые и не скрывает эта условно-аллегорическая вещь.

Инга Кузнецова, если я не ошибаюсь, прежде всего поэт.

Кому как не поэту – знать о ценности краткого и точного высказывания, а не размазанного по безразмерной тарелке.

Сергей Беляков

Увлекательное чтение для мыслящих вирусов

Учёные еще продолжают изучать новый опасный вирус и его мутации. Врачи спасают заболевших и продолжают искать более совершенные методы лечения. А роман о вирусе уже написан. Какой короткий путь от события к замыслу и воплощению.

Свежий, неожиданный взгляд на привычное – прием в литературе известный. Наша жизнь глазами иностранца. Мир людей глазами собаки. Но наш мир в представлении вируса – такого, кажется, еще не было. Идея, несомненно, смелая и оригинальная. В романе Инги Кузнецовой «Изнанка» вирус – главный герой и повествователь. 

Сюжет не противоречит реальным событиям. Первым Хозяином вируса был Летучий (летучая мышь). В лабораторию, где проводили опыты с Летучим, случайно забежала кошка и проглотила частичку его плоти. Кошка укусила торговку на рынке. Так, если верить автору, вирус начал передаваться от человека к человеку.

Выбор столь своеобразного героя и повествователя ограничил обзор изображаемого мира. Изнанку человека вирус как-то себе представляет и осваивает. Для него это бесконечные отсеки, камеры, трубопроводы, трубочки с какой-то жидкостью и мякоть. К ней можно прицепиться. О внешнем мире у вируса очень смутные представления, скорее догадки. Люди для вируса – Гиганты или Гиги. Гиги могут перемещаться с помощью движущихся камер (автомобили, самолеты). Гиги живут в огромных мирах (Город, Планета).

Выбрав такого странного повествователя, Инга Кузнецова лишила себя многих изобразительных средств и возможности показать мир людей в красках. Он в книге бесцветный и плоский. Действие начинается в Китае и продолжается в Германии. При этом никакой национальной специфики. Персонажи одномерные. Никаких национальных, тем более индивидуальных особенностей. Диалоги убогие.

 

— Ты клеишь папиков.

— Молчи себе в тряпочку.

— Это же все пустое!

— Оставь меня, приставала.

 

— Мало не покажется.

— Черный, крутой.

— Он катает ее на мотике.

 

Единственное существо с какими-то мыслями и чувствами – это вирус. Вирус ищет любви. Сам он любит Гигов, своих Хозяев. Ну почти всех. «Возлюбленное тело Хозяина». «Теплое тело Хозяина – вот моя родина». Постепенно вирус начинает понимать, что это любовь без взаимности. Гиги, к его удивлению, стремятся от него избавиться. И, наконец, страшная догадка: он и ему подобные и есть причина болезни и смерти Гигов. Что же делать? «Самоуничтожиться? Самоуничтожиться?» Но просто быть или не быть! Ему хотелось – быть. Но салфетка, пропитанная смертоносным спиртом, положила конец сомнениям. Вот такой симпатичный и чувствительный вирус. В реальности скорее вирусы правят миром. Они уносят жизни людей, влияют на политику государств. Человек только пытается ответить на вызовы вирусов.

Путешествие по изнанке человеческого тела увлекательно и, возможно, экстремально для вируса. А для читателя? Вирусологи и терапевты знают о теле человека гораздо больше, им вряд ли будет интересно. Обычного, далекого от медицины читателя, книга, скорее всего, не увлечет. Может быть, другим мыслящим вирусам будет любопытно.

Оригинальность идеи все-таки должна быть соразмерна мастерству писателя. Есть ли хоть что-то в этом унылом романе? Есть. Говорящая м-мяв, или Плавная. В ней легко узнать кошку. «Впечатление плавности обманчиво. <…> Мягкость обволакивает хватку и готовность к броску». У Плавной нежный, вкрадчивый голос: «Не задерживай меня, Мурз <…> м-мне мнекогда <…> мна рынок мнадо». Кошки в очередной раз спасают читателя от скуки.

Митя Самойлов

Инга Кузнецова «Изнанка»

Подробное и вдумчивое объяснение того, что происходит с нами, от лица того, кто в этом виноват.

Книга – повествование о 2020 годе. И это повествование ведет вирус. Вот он рождается, живет в мире и согласии со своим хозяином, пока, не понимая, кто это. Потом он летит из одних бронх в другие. Это все еще бронхи рукокрылых на рынке – надо понимать, что имеется в виду та самая уханьская летучая мышь. Потом возникает лаборатория, заказ таинственного ученого, о котором вирус узнает из речи, крадущих его людей. Люди говорят «блеа» и «нах», вирус называет их гигами. Дальше вирус попадает в мир, и мы понимаем, что мир постепенно рушится, при этом вирус с понимаем, уважением и даже любовью относится к тем, кто его носит, к тем, кого он так или иначе убивает.

Это интересный эксперимент на поле психологической литературы. Посмотреть на мир и человечество, а также на отдельного человека глазами гниды, плевка в луже, глазами сперматозоида или глазами перхоти. В том смысле, что действительно, если есть некоторая сущность, которая меняет мир, может же она иметь сознание, может же она менять этот мир от собственного лица.

Конечно может. И в этом романе довольно обстоятельно описано всё, происходившее – вирус вроде бы не виноват, виноваты люди, всё случилось по вине глав государств, по вине коррумпированных политиков, мелких жуликов, безалаберных лаборантов и алчных торговцев. А вирус просто смотрел на все это, и описывал.

Для поста в старом ЖЖ образца, скажем, 2009 года – это очень неплохо. Интересно, свежо, захватывающе. Как роман – это слабо, а главное, крайне навязчиво. Каждый из нас за прошедший год, читая новости, мнения, суждения и аналитические статьи о том, что такое коронавирус, как он возник, распространился, и кто в этом виноват, употребил в интеллектуальную пищу не то что роман, а собрание сочинений.  Что еще нам можно об этом сообщить? Разве что оригинальный литературный прием, когда вирус с миром говорит.

Примерно так: — «Но у полусуществ – таких как я – нет языков, нет слов, нет звуков, нет сигналов».

Так, может быть и не надо?

Как домашний эксперимент для близких этот роман, безусловно, удался. На большее голос вируса претендовать не может.

Екатерина Агеева

Инга Кузнецова «Изнанка»

«Изнанку» я начала читать в ночь после вакцинации от COVID-19. Лучшего времени для текста о коронавирусе и не придумаешь. Впрочем, этот тот случай, когда по умолчанию проникнуться эмпатией к герою сложно: ты не хочешь погружаться в его мир примерно так же, как не хочешь пускать в свой. Но Инге Кузнецовой удается меня переубедить. Она создает образ вируса как беззащитного и хрупкого существа, которое вызывает больше сострадания, чем многие людские персонажи из книги. Вирус похож на ребенка или инопланетянина. А ещё – это Чарли Гордон из «Цветов для Элджернона»: жертва эксперимента, осмысляющая чужую жестокость.

Начать надо с того, что перед нами скорее не роман, а повесть. Небольшой объем, центральная сюжетная линия, отсутствие социального и культурного контекста. Здесь нет частых твистов, сложной композиции или многоуровневого нарратора. Подобная простота свойственна литературе, актуальной здесь и сейчас: ничто не должно отвлекать от обсуждаемой проблемы. Мы попадаем в замкнутое и стабильное пространство текста, которое работает как механизм. Словно организм человека, ещё не пострадавшего от вируса.

Когда читаешь роман поэта, сложно удержаться от сравнения прозы со стихами. Но здесь автор уходит от всевозможных лирических отступлений и художественных тропов. В «Изнанке» речь антипоэтическая, почти роботизированная. Втянуться поначалу сложно, но постепенно считываешь предложенный языковой код. Это похоже на разгадывание лингвистического ребуса или чтение популярных сегодня комиксов «Странная планета» от Нэйтана Пайла.

Почему выбран такой «сухой» способ передачи мышления вируса, понять легко. Во-первых, это всё-таки мысли, а не оформленная речь: герою не с кем упражняться в красивости слов, а некоторые из них ему вообще не знакомы. Во-вторых, если отбросить сюжет и подумать о смыслах, становится ясно: мы имеем дело с тонкими материями. Любовь и привязанность, надежда и забота, страх и жестокость – в наши дни использовать для описания эмоций и чувств поэтизмы, пусть и оригинальные, почти моветон. Вирус же сохраняет нейтралитет, надевает лексическую броню. И читателю становится интереснее.

«Изнанка» – роман не о пандемии, а о любви, которая чаще всего оказывается в центре внимания вируса. Можно ли ставить знак равенства между любовью и жаждой обладания? А между любовью и стремлением узнать человека? Страшно ли не уметь любить? Здесь можно провести интересную параллель с читательским восприятием героя: автор хорошо передает мотивацию вируса и его логику. Мы понимаем персонажа. Но можем ли мы его полюбить?

В аннотации сказано, что роман «Изнанка» сенсационный и дерзкий. Я бы, конечно, остерегалась таких громких слов. Переворачивает ли роман привычные смыслы и предлагает ли «удивительную и новую версию устройства Вселенной»? Финал книги, действительно, неоднозначен, но, как говорится, это уже на воображение читателя. С одной стороны, весь мир в последней сцене помещается в сам вирус: мы меняемся местами с врагом. И он, на удивление, не мстит, а окутывает нас счастьем и радостью. С другой стороны, вирус будто уже возвышается над нами, преисполнившись любовью. Приближаясь к пониманию высшего чувства, персонаж почти уподобляется Богу.

Роман «Изнанка» — литература, безусловно, актуальная. Но парадокс в том, что текст недостаточно современен. И виновато то самое отсутствие контекста, бурной жизни, кипящей вокруг вируса и без него. Типажи, которых мы встречаем, стары как мир: несчастные влюбленные юноши, блудные отцы и дети, деспотичные мужья и уставшие жены, молодые девушки, жадные до красивой жизни. Даже маньяк-убийца не спасает эти сюжетные линии.

Между тем, мир состоит не только из вечных тем, но и из вопросов, которые никогда не появились бы у вируса, зародись он в человеке лет двести назад. Конечно, такие вещи, например, как феминистическое или ЛГБТ-движение касаются не каждого, но интересно ли читать о путешествии вируса по людям, которые существуют вне времени и пространства? Фактуры, которая могла бы показать герою общество во всех его противоречиях, в романе катастрофически не хватает. В итоге у Инги Кузнецовой получается занятная и даже познавательная книга. Но единожды узнав эту историю, вряд ли станешь к ней возвращаться.