Есть официальная, парадная история Великой Отечественной войны, а есть неофициальная, непарадная. Споры вокруг того, «как всё было на самом деле», ведутся много лет, да и сейчас не ослабевают.
Но чаще мы спорим о судьбах тех, кто остался в живых: о вернувшихся из немецкого плена, об инвалидах… О судьбе погибших говорим только в аспекте «напрасные жертвы или не напрасные», «справедливо или нет». Смерть — конечная точка. За эту черту мы не заглядываем. Человек погиб, человека нет, его история закончилась. А тело — ну, что с телами обычно бывает? Их хоронят, предают земле… Бывает, конечно, что хоронить нечего, если сильный взрыв…
О том, что с телами погибших вообще что-то может происходить, не каждый из нас и задумывался. Я не задумывалась. И меня книга «Смерти нет» потрясла.
Книга рассказывает о судьбе тел пропавших без вести.
Вот 27 миллионов человек: считается, что это общие потери на войне. Из них около 5 миллионов — пропавшие без вести. Мы понимаем, что большинство пропавших — погибли. Просто их смерть никто не успел зафиксировать в боевом донесении. А почему никто не успел это сделать? Да потому что… Просто, оказывается, человека никто не успел похоронить. Человек упал на поле боя, или в лесу, на болоте, или у дороги.
Упал — и остался лежать.
Боевые товарищи наступают или отступают, им некогда. А бывает, что и товарищи все полегли, хоронить попросту некому. Трупы лежат друг на друге в три слоя.
Остается местное население. Но местное население — это изнуренные голодом женщины, дети и старики. Максимум, что они могут, — разгрести завалы тел на полях и огородах. Тела подцепляли крюками, обматывали проволокой и стаскивали в воронки, оставшиеся от взрывов. Копать могилы ни у кого не было сил. Вынимать документы, писать родственникам — тоже. Мертвый был обычной деталью пейзажа, досадным обстоятельством, мешающим посевному сезону и смердящим. Из-за риска эпидемий такие захоронения называли санитарными.
И вот представьте 5 миллионов тел, меньшая часть которых свалена в воронки, а большая — лежит на поверхности. Годами. Десятилетиями. Лежит и разлагается.
Война заканчивается, но никто и не думает о том, чтобы заняться захоронением. Живым не до мертвых: люди по-прежнему голодны и слабы, и на восстановление хозяйства уйдет много лет.
Мертвые никого не интересуют и трепета ни у кого не вызывают. Записки бойцов местные жители пускают на самокрутки. Кто-то умудряется сдавать кости на мыло. Боевую технику растаскивают на металлолом, а настоящим оружием, разбросанным повсюду, балуются мальчишки.
Из этих мальчишек и выросли первые поисковики. Те, кто задумался, что все это как-то не по-человечески. Когда тела погибших терзают звери, когда сквозь тела прорастают деревья… А где-то остались родные, которые, возможно, всё еще ждут своего сына, отца, мужа.
И вот так «снизу», из народа, зарождается движение поисковиков: людей, которые ставят задачу найти всех погибших и опознать. Перезахоронить останки и в официальных списках перевести статус бойца из «безвестных» в «погибшие».
Книга «Смерти нет» — это сборник интервью с поисковиками нескольких поколений.
Немного о том, как книга устроена. На премию она номинируется как авторская, однако имени Федора Деревянкина мы не увидим ни на обложке, ни на обороте титула. Деревянкин — редактор, интервьюер, записавший беседы с поисковиками. Скорее всего, он же и расшифровывал записи, он же и задавал им какой-то порядок в книге.
По жанру книга близка к трудам Светланы Алексиевич. Но у Алексиевич для каждой книги гораздо больше информантов, гораздо жестче отбор монологов и гораздо сложнее композиция, которая создается из этих голосов и достигает эффекта полифонии. Кроме того, Алексиевич иногда перемежает монологи информантов своими заметками и комментариями, подчеркивает свое видение, дает свою оценку тому, что она слышит. Потому принято считать, что жанр Алексиевич граничит с художественной литературой, и мы уже не удивляемся тому, что видим ее имя на обложке.
Федор Деревянкин отводит себе более скромную роль: сам он высказывается только в кратеньком предисловии, из интервью убирает даже свои вопросы — и оставляет нам в чистом виде воспоминания поисковиков.
Стоит отметить, что обработаны интервью хорошо, да и выстроены они неплохо: в рассказах нет явных повторов, зато есть переклички. Читать эти воспоминания интересно. Объем рецензии даже не позволяет перечислить все интересные темы, которых касаются поисковики. Тут и отдельные истории успешных поисков, тут и наблюдения за тем, как разные республики относятся к своим погибшим, тут и сравнение немецких захоронений с нашими, тут и методика — как искать, с помощью каких инструментов, как откапывать. И, конечно, сама история: по расположению тел поисковики восстанавливают ход событий. А также история в деталях: например, из книги мы узнаём, что до 1942 года солдату полагалось носить при себе смертный медальон, в котором помещалась записка с полным именем бойца, местом призыва и адресом родных. Но лишь немногие заполняли эти бланки: из суеверия! А после 42-го медальоны и вовсе отменили, и потому так много солдат остались неизвестными.
Личное отношение Деревянкина в книге тоже прочитывается. Оно — в том, кого выбрал редактор в герои книги, кому он дал слово. В сборнике вы не найдете откровений «черных копателей», выдирающих у трупов золотые зубы и торгующих военными трофеями. Не услышите мнения чиновников, курирующих деятельность поисковиков и отмывающих на этом деньги с помощью грантов и тендеров.
Здесь собраны истории тех, кто отдал поиску много лет и кто занимался этим всегда бескорыстно. Как и волонтеры в книге Штапича, настоящие поисковики Деревянкина не приемлют ничью финансовую помощь. Они тратят свои деньги на экипировку, свои выходные и отпуска — на поездки в лес. Даже создание этой книги — проект некоммерческий. Издательство Common place сообщает о том, что «книги выпускаются усилиями волонтеров, работающих на безвозмездной основе, а деньги, полученные с продажи, идут на подготовку следующих изданий».
Книга названа «Краткая история неофициального поиска…» Но истории в смысле «структурированная информация» мы, к сожалению, в издании не найдем. Книге не хватает хотя бы какой-то хронологической таблицы с датами: когда возникло движение, когда было запрещено, когда узаконено, когда и где прошли первый слет, первая вахта памяти, как раздробилось движение в 90-е годы и т. д.
Всю эту информацию мы собираем по фрагментам из интервью с разными поисковиками. В целом получается примерно следующее: в 40-е — 50-е захоронениями занимались отдельные люди, с 60-х годов уже возникают небольшие отряды. Деятельность эта государством запрещена, потому что официально у нас непогребенных нет. Но и проследить за каждым поисковиком невозможно, поэтому неравнодушные люди продолжают свой труд. Официально признанным движение становится только через 43 года после Победы. Но это уже эпоха перестройки, а там недалеко и до развала СССР. И вот только, кажется, поисковики начали получать помощь от государства (технику, гробы, разрешения для захоронений), как всё рушится вместе с Союзом и движение опять возвращается в состояние раздробленности.
Деятельность никем не контролируется, и единодушия в рядах поисковиков нет. Каждый действует как умеет и как считает нужным. И некоторые в силу своего неумения, безалаберности или корысти не помогают, а вредят. Неумелый поисковик может загубить записку из медальона, неправильно атрибутировать предметы, найденные рядом с останками. Например, «опознать» бойца по подписанным котелку или кружке (на самом деле солдаты менялись такими предметами или могли взять вещи убитого). А «черные копатели» вынимают из земли только ценности, кости же разбрасывают и перемешивают — и шансы установить личность теряются.
В наши дни государство вновь стремится поддержать движение и централизовать его. Выделяет ежегодно миллионы рублей. Однако на деле это еще больше раскалывает движение, потому что превращает поиск в гонку за показателями. Чем больше взял денег, тем больше должен найти бойцов, в итоге начинаются подлоги, завышение цифр, что тоже сильно вредит установлению исторической правды. В движение попадает все больше «случайных» людей, не умеющих работать и не имеющих настоящей мотивации.
Кстати о мотивации. Одного «самого правильного» мотива у поисковиков нет. Тут скорее целый ряд, из которого каждый себе составляет индивидуальную комбинацию. Что влечет поисковиков? Увековечивание памяти («всё неизвестное сделать известным»); военный туризм; азарт; романтика походов (для кого-то — и с алкоголем, и с гитарой у костра); «точка опоры» для своей жизни; коллекционирование; религиозно-мистические представления о том, что душа не может отделиться от непогребенного тела… В этот же ряд встраивается и идея воспитания подрастающего поколения.
И здесь мы выходим к вопросу особой актуальности сборника Федора Деревянкина. В книге рассказывается о том, что в советское время к поиску подключали целые отряды детей и подростков, в том числе и трудных. Эффект от такой практики был потрясающим: дети закалялись, рано взрослели, а трудные подростки перевоспитывались, направляли свою энергию в полезное русло. Сейчас подрастающее поколение тоже стараются привлечь к поиску, но бывалые поисковики относятся к этому скептически. Считают, что современные подростки уже не способны ни понять суть происходящего, ни прочувствовать. Потребности, ориентиры, интересы у них уже другие.
И дело не в том, что вот такая бездуховная и черствая пошла молодежь… А в том, что мы становимся свидетелями истончения памяти. Все поисковики, которым дал слово Деревянкин, — люди, родившиеся в советское время. Тот, кто родился в 90-е, уже войной не интересуется и своим детям такой интерес не привьет.
Тот, кто хотя бы одной ногой стоит в советском детстве, родился хотя бы в середине 80-х, — тот рос на фильмах и книгах о войне, тот возлагал цветы к памятникам воинской славы, поздравлял ветеранов в День Победы. Тот, кто родился в 1989 году, в 90-е — рос на фильмах и книгах, хлынувших к нам вместе с американской культурой. Казалось бы, тут разница всего-то лет в пять, — а формация уже совсем другая. «Чтобы помнить, надо знать, — говорит поисковик. — Кто-то из нас знает, а кто-то и не знает, дети вообще ничего не знают про войну. Что им помнить?»
Итак, естественная память естественным образом сходит на нет. Никто из современников уже не скорбит о погибших в Отечественной войне 1812 года или Первой мировой войне. То же произойдет и с памятью о Второй мировой.
Между тем в современном российском обществе мы наблюдаем нечто противоположное этому процессу. С каждым годом День Победы празднуется всё пышнее, фильмов о войне снимается всё больше, и призывы к патриотизму «сверху» мы слышим всё чаще. Сюда же относятся и попытки «патриотического воспитания подрастающего поколения». Но, по мысли поисковиков, подлинной памяти здесь уже нет. А есть лишь эксплуатация идеи величия. Советская идеология рухнула, никакая другая ей на смену не пришла, многие сферы жизни находятся в упадке. На чем руководителям страны взращивать в народе гордость? А вот на дедовой Победе, которая якобы «наша».
Настоящий патриотизм и деланый патриотизм смешиваются. В толпе «Бессмертного полка» вы найдете не только того, кто идет осознанно и даже помнит своего погибшего родственника… Но и того, для кого это просто интересная движуха вроде маскарада или реконструкции: никогда не воевал, но нарядился в новенькую купленную военную форму, прогулялся.
«Смерти нет» — это очень печальная книга.
Печальна судьба брошенных тел. Мы представляем себе этот лес, усеянный черепами, представляем масштабы катастрофы.
Печально и то, что исправить эту ситуацию до конца невозможно. За 76 лет поисковики проделали огромную работу и вытащили сотни тысяч останков. Но из 100 солдат опознать удается только 5–6. Большинство как были неизвестными, так и остались. И работы все равно остается непочатый край. Сколько бы ни старались поисковики, последний солдат никогда не будет найден, поднят и похоронен. Останки уходят в землю всё глубже и превращаются в прах.
Фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» становится пустыми словами. Мы наблюдаем, как обрывается память. И ничего не можем с этим поделать.
