Книга Дениса Крюкова написана в неизбитом жанре литературного «пастиша» – так называется вторичное произведение, имитирующее стиль других нескольких авторов. При этом целью является не пародирование, а, наоборот, чествование оригиналов. «Садовое товарищество» – оммаж советской литературе для детей времен застоя. А пастиш по-французски – это паштет. В данном случае это паштет из любимых всеми, кому за 40, детских писателей СССР. Можно толсто намазать его на батон вместо шоколадного масла и запивать «Буратиной» или «Байкалом», глядя по телевизору фильм «Чапаев» и одновременно читая книгу про полет на Марс, про самолеты и «фантастическую повесть в научно-популярном журнале», смешивая вещества из набора «Юный химик», стирая ватник в тазу, применяя проявитель, закрепитель и красный свет, рисуя картину, где «советский истребитель идёт на таран с фашистским самолетом (…) размахивая веткой наподобие шашки«.
Главный персонаж (Петька) – это обитатель идеального мира «с приключениями, научными опытами и крепкой дружбой«, который всем хорошо известен по произведениям массовой советской литературы для детей и юношества. В мире советских книг торжествует и одобряется все хорошее, (а все плохое, если и существует, то только для того, чтобы добро победило зло). Там все ребята запоем читают книги, вырезают лобзиком, увлекаются техникой и фотоделом, ходят в авиамодельный кружок – как говорится, «входят строем пионеры, кто с моделью из фанеры, кто с написанным вручную содержательным доносом».
Все персонажи будто сошли со страниц детских книг времен позднего СССР, где есть с кого брать пример. Трое друзей среднего школьного возраста на отдыхе в подмосковном садоводстве офигенно проводят время: ходят друг к другу в гости, а также за грибами и на рыбалку, общаются с соседями, устраивают выставку, борются с сорняками, занимаются домашним хозяйством, помогают взрослым, читают книги и журналы. Это сейчас должно очень понравиться читателям преклонного возраста, которые думают, что их дети и внуки перестали читать книги, которые они сами читали когда-то 50 лет назад, из-за того, что «появились телефон и интернет». Есть с кого брать пример, дело за немногим: отобрать у придурка смартфон и заставить прочитать эту замечательную и полезную книгу, где ребята проводят время вот так:
«Мишка с головой погрузился в книги, бегая по утрам в поселковую библиотеку (…) Петька взялся за рисование, тем более что Василий Иванович [нет, это не Чапаев] действительно передал ему интереснейшую книжку про самолёты, в которой было много для него полезного«. И его подруга-ровесница тоже не подкачала: «На тумбочке он заметил заложенный на середине томик Тургенева«.
Главный персонаж Петька – собирательный идеальный образ не подростка 80-х годов прошлого века, а персонажей книг, написанных членами союза писателей РСФСР для детей среднего школьного возраста. Их главной задачей было не только описывать радостную беззаботную жизнь, но и изображать на её фоне положительных героев и их качества: уважение к старшим, смелость, трудолюбие: «…он отпилил сучья побольше, разделывая их тут же на дрова. Дело спорилось, Петька даже стал насвистывать что-то лихое, воображая, что он герой-стахановец (…) сук под натиском стахановца с грохотом рухнул, а за ним и сам Петька верхом на лестнице.
– Живой?! – скрывая смех, спросила подбежавшая Юля.
– А то! – вскочил на ноги не получивший ни царапины Петька и схватил топор. – Щас я добью эту фашистскую гадину!»
«Петька все-таки навел чистоту. Помыл пол и посуду, вылил под крыльцо воду из кастрюли, нагрёб две кучи мусора. После этого он вывез из-за сарая старую дедову тачку с железным колесом и, свалив в нее весь мусор, поехал на помойку«.
В центр полезного и содержательного досуга трех товарищей автор помещает дедовский мотоцикл» Урал». Его реставрация является связующим звеном между поколениями: починять мотоцикл детишкам вызвался помочь старик с активной жизненной позицией, которому оказалось даже невнапряг припереть с Кубани карбюратор. Потому что в идеальном мире, каковым является советское детство, все люди бескорыстно помогают друг другу, поздравляют с «днёмрожденьем», главная цель в жизни всех окрестных дедов и соседей – это правильно воспитать подрастающее поколение, направить и наставить: нечего просто так рисовать звезду на боку мотоцикла, надо вначале совершить достойный поступок: «Нет, ребята из садового товарищества, звезды рисовать нам еще рано. Вот починим мы его, заведем, и отправитесь вы в дорогу. А вот когда вы в пути сделаете первое доброе дело, тогда звезду и рисуйте!«. В выдуманном мире, который изображали советские писатели, взрослые всегда ведут себя образцово, как добрые наставники. Население «Садового товарищества» точно соответствует всем лекалам этой традиции. В «добром и светлом» мире книжных отражений граждане все как один – кладезь доброты и мудрости и выражаются не матом (тогда его вообще не было, как и много чего другого плохого), а словами, которые должны запасть молодежи прямо в душу:
«Я хоть и малоудачливый живописец, но я вижу, как вибрируют крылья, как пригибается в нижнем левом углу дерево от боевого вихря, слышу, как хрипят обессилевшие моторы, как ругается летчик на то, что ему не хватило патронов, – тут Александр Романович очень внимательно посмотрел на Петьку. – Неужели ты, Петя, не понимаешь, что слова – это патроны? Самые мощные патроны. Понимаешь?»
Непримиримость к врагу – одно из главных положительных качеств героев советских книг. Дачники садового товарищества вместе сплочённо и дружно отражают атаки злоумышленников, выслеживают поджигателей сарая, пресекают вылазки расхитителей народного добра и готовы дать достойный отпор любым мелким враждебным элементам, собирающимся нарушить границы резервации добра, взаимовыручки и справедливости. Деды с карбюратором и этюдником, соседи с пирогами в руках, дяди с макаронами по-флотски, добрые, справедливые и сплоченные дачники, грибы-рыбалка – это такой же китч, как и фильмы, которые воспроизводят миф о советском рае в условиях резервации. Такая картинка существует в коллективной ностальгической линзе, и вряд ли правильно её считать продуктом памяти, потому что на самом деле это воспоминания не о беззаботном счастливом детстве, а о кондовой советской литературе. К сожалению, героев и их окружение трудно сравнить даже с персонажами анимации. Они напоминают статичные фигуры театра теней, которые условно оживают, только если сам будешь шевелить руками, изображая подобие движения. Впечатления от них не больше, чем от плоских уличных стритлайнов.
Текст выглядит вытяжкой из книг советских писателей, которые написаны по литературным лекалам, разработанным на пленарном заседании ЦК партии (или ВЛКСМ), посвященном детской книге. Этот приём мог бы быть интересным, но только в том случае, если бы выхолощенное отражение мифа было проработано и переосмыслено с точки зрения сегодняшнего дня. В «Садовом товариществе» же никакого переосмысления нет. Оно подменяется знаковыми маркерами и символами ушедшей эпохи, которые бальзам на душу всем ностальгирующим по тем временам (многие уверяют, что не по тем временам, а по своему детству или молодости, но это дела не меняет). Мороженое, автоматы с газировкой, лыжные ботинки, пирожки по 5 копеек и все избитые штампы застоя и позднего совка давно стали китчевыми кодами в эстетике посетителей пабликов под названием «Наше счастливое детство» и «Хочу назад в СССР».
Внимание к деталям – важный элемент для любого автора, когда оно работает на художественную достоверность, но в «Садовом товариществе» эти детали превращаются в китч. Они служат знаковыми маркерами, призванными вызвать у сентиментального читателя те же чувства, с которыми они слушают исполненные тошнотворными детскими голосами песни советских композиторов («Прекрасное далеко», «Крылатые качели»).
«Через несколько минут друзья стояли под козырьком на крыльце магазина и уминали плавленые сырки «Дружба», отрывая при этом поочередно большие куски от батона», «В магазине не было ни дюшеса, ни байкала, ни вообще никакого лимонада«.
Хорошей метафорой ностальгии по сыркам, ржавым тачкам и лыжным ботинкам был замечательный музей индустриальной культуры в Кузьминках, которому, к огромному сожалению, не удалось выжить. Огромный ангар под завязку был набит всевозможным хламом советского быта, а сверху с помехами доносился закольцованный саундтрек из советских песен. Всех, кто хочет назад в советский рай, было бы неплохо отправить туда в ностальгическую экспедицию с погружением на неделю: там как раз много детской советской литературы, было бы что почитать. Также для любителей «помечтать о былом» ещё есть китчевые псевдосовковые заведения типа «Рюмочная у Гоши» или «Чебуречная «Дружба». Там можно посмотреть на архетипы выросших Мишек и Петек, которые занимаются уже не рисованием звезд, а потреблением водки. Сакрализировать такие «крючки», которые всех «цепляют» за одно место, значит с умилением смотреть в сторону советской резервации, продолжая скучать о ней, как бывший заключённый о тюрьме. А ведь именно литература и создала эту искажённую картину мира, которую сейчас пытаются реставрировать ностальгические паблики. В этой книге реставрации картины способствует, например, устаревший язык персонажей: слова, которыми говорили книжные персонажи: «мямля», «остолоп», «шебутной», а также речевые обороты, тоже взятые из книг: «Хорошие дела всегда найдут своих героев! (…) Ты, Мишка, знаешь, давай-ка тут особо не задавайся!» и т. д.
Сейчас достаточно пабликов и ресурсов о советских книгах. Можно понять, что они могут быть кому-то дороги. Но обращаться к ним сегодня как к лучшим образцам детской литературы, к которым надо стремиться, на том основании, что лично ты на них вырос, не очень адекватно. Проблема серьезнее, чем кажется тем, кто радостно приветствует появление такого продукта, потому что подобный «позитивчик» способен еще больше усугубить картинку под названием «счастливая радостная эпоха, которую мы потеряли». Советские мифологемы чрезмерно живучи и способны влиять в первую очередь на тех, кто не сталкивался с этим временем напрямую и сейчас представляет его в виде сусальной идиллической картинки, а к иной точке зрения относятся с вышеописанной яростной пионерской непримиримостью.
Практически в каждом сезоне «Нацбеста» в длинном списке оказывается один образец условно «детской» литературы, и ни разу этот опыт не оказывался удачным. Придется еще раз обозначить позицию, о которой я писала в предыдущие годы: можно считать, что детство – это не всегда и не только «приколоченные к полу деревянные игрушки». Но довольно трудно принять банальность и штампованность произведений, утверждающих обратное, как и понять, зачем номинировать их на данную премию при наличии огромного количества специализированных конкурсов «детских» книг. А если автор адресует это произведение взрослым, его недостатки от этого не станут достоинствами.