Новая книга Даниэля Орлова, «Время рискованного земляделия», по выражению автора, лучший из написанных им романов, который представляет собой эпическое полотно о жизни русской деревни XXI века, причем это полотно включает как сугубо реалистические, так и фантастические элементы, чем-то отдаленно напоминая знаменитого «Библиотекаря».

Сочетание русского языка классической литературы XIX в. с современными атрибутами повседневности создают поистине яркую и, в общем-то, гремучую смесь. Прекрасное знание реалий и владение терминологией по ведению традиционного хозяйства, которая используется в русском языке уже много веков, выдают в авторе не только любителя, но и знатока деревенской жизни.

В романе «Время рискованного земледелия» мы видим все: и традиции великой русской литературы, и судьбу пресловутого маленького человека, и поиск ответа на вечный вопрос Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею?», и народничество разлива XXI в.

 У этого романа нет главного героя, а точнее, главными героями являются почти все его герои и героини – маленькие люди, незаметные жители глухой русской провинции.

Олег Беляев, неудачливый издатель из Москвы, который мечтает, чтобы его оставили в покое коллекторы, и чтобы у него появились дети. Отец Михаил, заблудший и потерявшийся с детства в собственной жизни священник, его друг детства одноклассник Шахрай, почтальон Леонид, который много лет оплакивает умершую жену, Паша — коллектор, семья Пуховых, Лыков и его супруга Наталья Николаевна, и даже немецкая проститутка Адель, бывшая турчанка Гёнюль.

Удивительно то, что жизнь каждого героя обычна и в то же время уникальна, а простотой своей несет в себе правду и добро, и поэтому даже зло, которое совершают герои, оправдано. Зато противопостоит этой правде фантазийный элемент, Вселенское Зло в образе Госдураства, вездесущие дроны которого олицетворяют Большого Брата. Зреет революция местного масштаба, а революция – всегда время пассионариев, и тут-то мы видим, что каждый из маленьких людей у Орлова пассионарен. «Попрём, повычистим страну от нечисти. Лопается терпение простого русского народа, простого русского человека, против несправедливых супостатов у власти, до всех доберутся», — то и дело обещают себе герои романа.

 «Лыков вдруг подумал, что всякие депутаты и министры — это его, Лыкова, ровесники

(ну плюс-минус лет пять), сейчас страной и управляют. И по тому, что видит он вокруг,

управляют из рук вон плохо. А ведь одни книжки читали, одни контрольные по математике решали, одни темы по географии, биологии да обществоведению у доски отвечали. И вроде же всё правильно было в тех темах. Что же стряслось?»

Абсолютным злом становятся подросшие дети в романе: у них своя правда и своя реальность, им нет дела ни до прошлого, ни до настоящего, они живут в своей виртуальной реальности, где каждый шаг лишь ход в компьютерной игре.

По большому счету эта книга – русская «Сто лет одиночества». Запутанные связи родства и свойства, истории жизни героев с детства до гибели или смерти заставляют задуматься о вечном.

Многие герои в финале романа обретают счастье, получают желаемое. Оптимизм этот заражает и читателя, и становится понятно, что «рискованное земледелие» — не такое уж и рискованное, и что, возможно, у кого-то все будет хорошо.

В начале было слово (анекдот про еврея: «Вагон яблок съешь?» – «Нет, но понадкусываю все»). Потом было надкушенное яблоко (Apple  в компании с другими большими искусителями надкусил и выложил в интернет куски всех плодов знания). Прочно вошла в моду и в обиход кусочная виртуальность. Кому не знакомо рассеянное листание сайтов в безбрежном океане инфы! То занятно, то нет, то куце, то длинно, то умно, то не очень.

Так читается роман Даниэля Орлова «Время рискованного земледелия».

После завораживающего, затягивающего начала обидно обманута надежда на органичное продолжение. Возможно, обман умышленный. Мне такой умысел кажется ошибочным.

Автора губят искрометный талант и широкая эрудиция. На читателя сыплются червонцы отличных замыслов, не разворачивающихся в сюжеты.

Позволю себе спойлер исключительно потому, что автор сам себе позволяет.  Московский коллектор в поисках должника размещает в соцсетях объявление от имени его несуществующего сына. Должник клюет, «сын» приезжает в его деревенское укрытие… Сюжет, достойный кисти Вампилова («Старший сын»). Герой без пяти минут Хлестаков. Как обкорнал его Орлов, вспомнить больно.

Еще сюжетище – охота на дронов. «Крестьяне по сёлам массово обзаводились пока ещё разрешёнными арбалетами и охотничьими рогатками, чтобы отстреливать дроны, с некоторых пор шнырявшие над домами. После таких полётов в почтовые ящики приходили квитанции о штрафах за перенесённые заборы, нерегистрированные хозяйственные постройки или сжигаемый мусор. Говорили, что огромные компьютеры, на которые потрачены миллиарды и миллиарды собранных с населения налогов, сами сравнивают данные дронов со снимками пятилетней давности, полученными со спутников. Дроны отстреливали повсеместно. Их разбирали на детали. Возле рынков в районных центрах появились будки, где можно было отремонтировать и перепрограммировать сбитый дрон, чтобы приспособить его для собственных нужд или по дешёвке продать дачникам. Пущенные на поиски пропавшей техники полицейские наряды возвращались ни с чем». Судя по конспекту автор способен погрузиться в тему. Шпионские машинки интригуют, как ветхозаветные соглядатаи. Они так же опасны и ненавистны. Заглянуть бы в души тех, кто их разрабатывает и посылает, сбивает, оживляет и посылает в другое место… Но в дроны лишь стреляют, как могли бы стрелять уток.

В переполненном вагоне надкушенных яблок погребены шедевры. Вот молодежный почтовый ящик советских времен:

«Во внутреннем дворике общаги, где стояли скамейки, мусорные баки, где курили и смеялись, ночами обжимались и дрались, ржавел остов огромного грузовика ЗИС-150, непонятно каким образом пролезшего через игольное ушко подворотни… Этот старый ЗИС, с матовой потрескавшейся краской на кожухе, закрывавшем двигатель, был привычен нескольким поколениям студентов; на приваренных к кожуху ушках висели огромные замки. Сохранился ли внутри мотор? Кто знает. Возможно, его украли ещё до того, как вкатить этого троянского коня во двор общежития ленинградского университета. Но это и неважно. В каждой складке металлической шкуры этого гиппопотама прятались записочки, сюрпризы, тайные послания… Кто и кому писал, что передавал в тех посланиях, какие секреты назначались к шифровке? Считалось дурным тоном брать чужие записки. Свои определяли по монограммам, печаткам, рисункам, наборам цифр и букв в «заголовке». Пять факультетов плюс девять абитур, сразу включающихся в шпионские страсти».

ЗИС с записками – это гомерический образ, это – примитивный прототип всемирной паутины. Но опять, опять гора не родила и мыши. И этот образ надкушен и забыт. За что? Почему? В других случаях автор обнаруживает понимание пружин драмы: если в детстве герой точит кастет, в молодости он кому-то проломит череп.

Главные персонажи Орлова – люди действия. То сами ввязываются в события, то события их захватывают. Если банк требует долг, если оборотень в погонах вымогает деньги, если над домом летает дрон-шпион, если зять изменяет дочке, если надо избавиться от трупа, – что делать? Ответ один: в бой!

Идея романа: разные люди разного возраста пытаются испробовать в жизни если не все, то многое и всякое. Все герои на своих путях потерпят крах, кроме одного. Заранее они не знают, кто вытянет суперсчастливый билет. Качество этого суперсчастья на совести автора.

Самое плодотворное и оригинальное с художественной точки зрения осталось втуне, не развернулось. А процвели карикатура, пародия. Немецкая баронесса, бывшая турецкая проститутка, в роли прекрасной дамы. Да ведь и без Орлова давно доказано, что проститутки – лучшие жены и подруги. В чем нов Орлов? В том, что «проститутки  по примеру древних гуннов берут имена убитых подруг»?

Поэт Вайс-Беляев и Катька-стримерша – пародия на Тютчева и Денисьеву. Чтение жизнеописания Тютчева манит, интригует, в него хочется если не перенестись, то вглядеться. Орлов же подает сугубо мерзопакостную ситуацию, от которой тошно, как от уродца в кунсткамере. Дрожь гнева и дрожь отвращения – разные дрожи.

Внутрь широченного многопланового повествования помещен, как матрешка в матрешку, герой с широченным спектром интересов:

«Беляев писал статьи в разные деловые журналы. Колонки и статьи, которые он рассылал по знакомству и с гонораров за которые в основном и жил, вдруг начали пользоваться у читателей большим успехом. Видимо, он попал в цель в своих рассуждениях. Беляев писал об искусственном интеллекте, о криптовалюте и мировом заговоре, о теории классов и большой цифре, цитировал Сунь Цзы и Лейбница, спорил с трудами Скиннера и Рэя Курцвейла. С некоторых пор он стал записывать видео своих выступлений на фоне дровяного сарая, и каждое набирало сотни тысяч просмотров».

Этот абзац служит фоном дровяному сараю, вызывающему сочувствие читателя.

Известна шутка домашинной культуры: Бог сотворил человека по своему образу и подобию, и человек отплатил ему тем же. В наше машинное время мозг сотворил комп по своему образу и подобию, и комп отплатил мозгу тем же.

Как обычно в случае современной отечественной внежанровой прозы определить даже форму произведения Даниэля Орлова непросто. Роман не роман, повесть не повесть, сборник рассказов не сборник и не рассказов. Вообще, я бы предложил во всех этих случаях не мудрствовать и просто называть и характеризовать такие книги «время, затраченное на их чтение». Заодно можно сразу указывать необходимое для их прочтения время. Оно не маленькое, пусть каждый сам определит, располагает ли он таковым.

Вопрос формального наименования не праздный. Зато книгу «Время рискованного земледелия» можно назвать книгой для праздных умов. Все это многие из нас уже если не читали, то видели много раз лично. Некоторые даже участвовали. Почти все слышали в пересказе или видели в дешевом отечественном сериале.

Вот деревни Чмарёво и Селязино. Этакий отечественный Уайнсбург (Огайо) Шервуда Андерсона. Понятное дело, перенесенный в область рискованного земледелия (а время у нас для земледелия рискованное всегда!). Противно? Противно, но вот она Россия такая. Слизь и чмошники вокруг, а еще бессердечная Москва с коллекторами, а на земле, понятное дело, менты заправляют. Селязино это и вовсе такое село Лавкрафтово: жители, мол, вылезли из озера и глаза у них навыкате, тьма над Инсмутом, ни дать ни взять. С рыбкой же связана и муторная, невнятная сказочность. Но даже золотая рыбеха в современной отечественной внежанровой прозе будет не из карпозубых, как у Пушкина, а безродный, сорный агрессор ротан. Здоровенный!

Вернемся к формальностям. Система персонажей книги крайне проста, это несколько мужчин, их сюжетные линии плавно перетекают друг в друга и образуют мутную, замусоренную ненужными повествовательными подробностями сюжетную реку, берущую начало в унылой судьбе незадачливого московского предпринимателя и впадающую… куда-то там.

Порой Орлов зачем-то вдруг переходит от немудреного, но красноречивого сюжета, живописующего безвылазной русской глубинки к выспренным лирическим отступлениям о русской дороге и безнадеге, дихотомии закона и справедливости. Оно, конечно, понятно, и временем, и областью рискованного земледелия обосновано, но псевдогоголевские литании удаются ему явно хуже блеклой картинки русской средней полосы. Хотя сюжета как такового в книге нет, это довольно очевидно склеенные истории отдельных персонажей, довольно нелепо составленные воедино.

Самый сильный фрагмент — мир глазами отца Михаила. Это мог бы быть текст «Кровостока». И, к сожалению, это не литература, а правда. И сбитые дроны, и разоренные крестьяне и фермеры и рабочие, работающие в Москве охранниками и ненавидящие более удачливых приезжих. Ну что, кто-то из потенциальных читателей Орлова этого не знал? Все всё знают, все всё понимают. Сами слышали, видели, некоторые участвовали.

Номинатор книги на премию, уважаемый мэтр, автор отечественных премиальных книг литературы г-н Аствацатуров усмотрел благодаря филологической оптике в опусе Орлова описание «столкновения разных этических императивов». А по-нашему, по-простому, литературная чернуха и незатейливая социалочка. Другое дело, что такие книги просто необходимы, именно они зачастую служат питательным гумусом, прелым субстратом действительно высоких образцов социальной литературы.

Отдельно хочу отметить раздражающий лично меня расхожий прием. Это идиотская привычка (см. Былинского, Горбунову, Букшу, Секисова, Сенчина и т. д.) вставлять в книгу названия песен, которые нравятся автору. Да, они хорошие. На кой ляд они нужны в книге? Уважаемый г-н Орлов правда думает, что на сельских дискотеках танцуют под медляки раннего Стинга?

…Герой — Олег Беляев, обедневший бизнесмен с долгами — перебирается из города в деревню под Владимир.

Что-то подобное происходило в начале уже ставших классикой «Елтышевых» Романа Сенчина. Но там – сплошная хтонь, мрак и распад, а герой Орлова умирать и деградировать вовсе не собирается. И руки у него на месте. Как и у его соседей — от почтальона до сельского священника. Вот, кстати, интересный и редкий образ; ведь это, наверное, непросто – описать священника так, чтобы он получился живым, интересным.

Вообще в книге Даниэля Орлова действуют живые люди, не ходульные. Именно люди, а не фантомы-представления городского о деревенских.

Можно определить «Время рискованного земледелия» как «новую деревенскую прозу», проследив эту линию от дворянских романов XIX века и распутинского «Пожара» до произведений Ильи Кочергина и того же Романа Сенчина.

Это реализм – но такой, который, кажется, вот-вот перейдёт в «магический». Оборачивающийся то боевиком с откровенными сценами, то чем-то балабановским вроде «Кочегара» — не зря же это кино снимали в Кронштадте, где Орлов живёт.

Это не пастораль — но и не чернуха. Герои Орлова живут с постоянно ощущаемым небом, приглядом Господа. Хотя в пространстве романа, разумеется, присутствует не только благодать, но и ужас.

И ещё — призрак русского бунта, бессмысленного (?) и беспощадного: мужики то отстреливают дроны, которые фиксируют с неба незаконные пристройки, а потом приходится платить штрафы, то сажают под замок милиционера-оборотня… Финал заставляет вспомнить и прилепинского «Санькю», и кровавую историю «приморских партизан», и другую историю – владимирских арбалетчиков, которых неистовый полковник Квачков будто бы собирался вести на Москву… В общем, «Земля и воля» на новый лад. Причём с опорой на узнаваемые реальные события.

Книга и печальная, и весёлая, и светлая, обнадёживающая. Неожиданная: как дорога с резкими поворотами или река, делающая зигзаги. Роман полифоничен, на первый план выходит то один герой, то другой; повествование содержит несколько сюжетов и человеческих историй, так что подчас непросто удержать все линии в поле внимания. А вот уже действие переносится из-под Владимира в Европу, из 1990-х – прямиком в наше коронавирусное время…

Цитата: «Вдоль заборов лежали покуда терпеливыми снайперами пятнистые сугробы. Один такой, словно раненый лыжник-диверсант, прошитый чёрной дробью, в рыжих пятнах крови рябиновых ягод, прятался с северной стороны дома у входа в погреб. Стволом автомата торчал из него в сторону дороги черенок от лопаты. Дважды в день, утром и вечером, он выцеливал почтальона, уже вновь оседлавшего синий казённый велосипед. Но патронов, чтобы отстреливаться от весны, уже не осталось. И десант зимы помирал тихо, слушая сочный клёкот падающих в бочку капель и разухабистую музыкальную раскидайку беляевского телефона».

Весна неизбежна.

Земледелие у нас в России всегда и везде рискованное. Но возделывать огород надо – что ещё остаётся делать? И — кто, если не мы? Никто, конечно.

Пусть эта рукопись скорее станет книгой и найдёт читателя. Чем более широкого, тем лучше.

Здравствуй, мой долгожданный читатель!

Кажется, это первый роман из нынешнего лонг-листа, который не хочется препарировать, раскладывая на авторские удачи и неудачи. Не потому что в нем нет сильных и слабых мест, просто звучание его таково, что роман воспринимаешь целиком, от первого до последнего слова. Даже нейтральное «текст» не подходит к его органике. И нельзя сказать, что он написан идеальным русским языком: встречаются и метафоры, на мой взгляд, избыточные в своей красивости, и совсем уж глупая тавтология вроде «живут жизнь», но вот поди ж ты, после «Времени» остается долгое послевкусие горькой полыни, водки, хлеба и прожитых слов.  

Орлов писатель не пальцем деланый: с мастерством и матчастью у него полный порядок, но мы-то знаем, что настоящая литература – это не про фактуру и ремесло, здесь работают другие законы, которые не всегда возможно даже четко сформулировать. То самое неуловимое чувство художественности, по которому мы определяем, что, к примеру, Пушкин в иерархии русской литературы стоит выше Дельвига или Боратынского, и которое куда заметнее в поэзии, чем в прозе, — невозможно разложить на формулы и законы. Но это чувство и есть, пожалуй, единственный верный критерий.

Так уж сложилось, что русский роман всегда стремится к эпичности, и, зачастую, это происходит против воли и замысла самого автора. В какой-то момент художественное полотно выходит из-под контроля, как ты его не удерживай, и начинает диктовать свою логику поступков героев, развития сюжета. Чуткий писатель доверяет этому голосу и позволяет миру, который он уже создал, жить и развиваться по своим внутренним законам. Так Льву Толстому пришлось выдать замуж Наташу Ростову за Пьера Безухова, так Дубровский уходит в леса безвозвратно, а Григорий Мелехов возвращается на пепелище. То есть внешняя парадоксальность поступков персонажей и сюжетных линий диктуется уже самим нервом повествования, и Даниэлю Орлову удалось расслышать эту музыку. Его герои – простые русские люди от мала до велика – совершают настоящие поступки, и тут же творят подлейшую подлость. Живут жизнь. Как знать, может, и не так глупа эта тавтология. И самое главное, за этим не стоит упрямая воля автора. Просто он как отец, прислушивается к своим героям, оставляет их на время, чтобы они в одиночестве сами пораскинули мозгами, как им жить дальше, а потом возвращается и молча принимает их выбор. Сами так решили. От этого и возникает ощущение живой литературы: герои не нуждаются в авторских намеках и поглаживаниях.  

Две выдуманные деревни, Чмарёво и Селязино, жители которых всю жизнь воюют друг с другом, мирятся, женятся и разводятся. В романе пять или шесть сюжетных линий – прошлое и настоящее главных героев. И не выделить среди них самого-самого. Каждый – огромный мир. Симфония, партии которой вдруг сходятся в одной точке, и начинается главная мелодия. Только мелодия эта уже выше и шире сюжета – она идет как будто бы между строк.

На мой придирчивый взгляд, Орлов затянул с началом этой главной партии. Наверное, по замыслу так и должно быть: ритм «Времени» разворачивается неспешно, словно вразвалочку, но потом набирает обороты и к завершению выходит на сумасшедшую скорость (даже не произнесения – думания и восприятия). Но нынешний читатель, не углядев динамики на первых пятидесяти страницах, со скукой закроет книгу и пойдет разглядывать котиков в «Инсте». В этом смысле мы отвыкли от крепко сбитых романов в 22 авторских листа. То ли скорость жизни в этом виновата, то ли наша собственная лень.

Олег Беляев, в котором угадывается образ самого автора, Шахрай, отец Михаил, Пухов (персонаж, которому имя без надобности — Пухов и Пухов), Лыков, Шурик Дадабаев, его сын Арсен и дочь Пухова Катька, Людка Беленькая и Афонин. У каждого – своя жизнь и свои скелеты в шкафу. И эти скелеты вдруг начинают оживать.

Не с руки рецензенту додумывать за автора, но мне кажется, что Орлов хотел написать роман о русской жизни, а получился роман о возмездии и какой-то высшей справедливости.

Отец Михаил случайно узнает, что много лет назад в драке убил человека. И это знание сводит его с ума. Геймер Арсен и стримерша Катя решают поиграть в Робин Гудов и устраивают автокатастрофу со смертельным исходом. Все вместе селязинцы и чмаревцы создают эдакий партизанский отряд и сбивают квадракоптеры, запущенные службами муниципального образования для выявления незаконных построек. Лыков убивает работника прокуратуры, который хотел его развести на крупную сумму. Роман, как слоеный пирог, выдает нам пласт за пластом. Эту книгу в какой-то момент становится тяжело читать. А перелистнув последнюю страницу, я позвонил автору и спросил: «Как это все не раздавило тебя во время написания? Как ты с катушек не съехал?»

Все составляющие большого русского романа налицо. Так что же не так? Почему сердце не принимает?

Дело даже не в приеме с квадракоптером (ага, власть сверху следит за тобой).

И не в том, что почти все главные герои умирают. Мало ли у нас романов, где смерть гуляет по страницам?

Но «Время рискованного земледелия» настолько хорошо написано, что можно, наконец, уйти в сторону от литературоведческого анализа и выйти на уровень этики.

Да, это роман о возмездии, о том, что грехи всегда тебя найдут и выстрелят в самый неподходящий момент. Но он прожит так, как будто не было двух тысяч лет христианской традиции. Это ветхозаветный роман, где око за око и зуб за зуб. Но мне все же кажется, что русская литература велика именно надеждой. Книга может уничтожить твою душу, но она же должна тебя и возродить. Ведь мог Достоевский закончить «Братьев Карамазовых» сценой суда над Дмитрием. Мог, но не стал. И поэтому появилась еще одна глава с речью Алеши над могилой Илюши. Во «Времени» Орлов не верит в русского человека. То ли действительность за окном беспросветна, то ли душа вывернута наизнанку. Имеет Орлов на это право? Безусловно. Как любой автор имеет право писать так, как ему вздумается. В конце концов, в схеме «писатель-текст-читатель» слабое звено всегда читатель. Потому что настоящая литература – это разговор автора с самим собой. Попал в унисон с настроением других неизвестных душ – удача. Не попал – никто не обещал тебе райских кущ. Таковы правила игры.

Орлов написал сильный, глубокий и живой роман. Но зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?

В самой постановке вопроса кроется однозначная оценка, однако не будем ставить точку; путь к храму долог и тернист, как знать, куда выведет прозаика Орлова эта дорога…

Эта вещь в очередной раз заставила меня задуматься о современном русском романе. Возможен ли он, жизнеспособен… Многолинейный, протяженный во времени, густонаселенный. По-моему, под романами сейчас понимаются повести с одним главным героем, одной повествовательной линией, с коротким временем действия. Воспоминания героя, ретроспективы (так называемые флешбэки) обычно занимают несколько абзацев. У Орлова всё размашисто, широко, подробно.

         Автор показал нам эпизод сегодняшнего существования двух соседних сел во глубине Владимирской области. Названия слегка переиначены, но прототип поселений легко угадывается. При желании можно выяснить, что поистине шекспировские страсти кипят не только в романе Даниэля Орлова, но и на самом деле. Некие поджигатели уничтожают дома, сгорела пилорама, молния разрушила купол храма…

         Начинается роман вполне камерно. Разорившийся и задолжавший банку несколько миллионов предприниматель Олег Беляев покупает полузаброшенный дом во Владимирской области. Потихоньку восстанавливает хозяйство, знакомится с соседями.

         Первые страницы, по моему мнению, самые сильные и вкусные:

«Беляев почувствовал вдруг необычное вдохновение хозяина. Покосившееся крыльцо можно было поправить, доски пола в сенях заменить. Беляеву мнилось, что ему всё по плечу, по силам, да так, что захотелось вот прямо сейчас переодеться в старые джинсы и футболку, поддомкратить крыльцо и заменить сгнивший нижний венец. Ему казалось, что он уже чувствует запах опилок, слышит скрип, с которым саморез входит в свежеоструганную доску».

Но затем магистраль повествования разбивается на несколько дорожек, и мы, читатели, на многие страницы теряя Беляева, узнаём подробности о соседях и знакомых. Подробности не только их нынешней жизни, но и детства, юности…

         Лично мне с равным интересом и сочувствием читалось далеко не обо всех. И причина этого, наверное, не в художественной слабости авторского письма (впрочем, с равной силой объемное произведение написать наверняка невозможно), а в том, что души на всех героев не хватает. А их с десяток – равнозначно главных героев.

         Может быть, если бы я следил за обитателями этих сел лишь глазами Беляева – нового здесь человека – воздействие на меня произведения было бы сильнее. С другой стороны, я понимаю, что автор хотел создать панораму. Но панорама очень сложна для читателя-зрителя. Вспоминаю, что когда рассматривал панораму, например, Волочаевской битвы или Бородинского сражения, у меня начинала кружиться голова, в глазах плыло, и спустя несколько минут я не мог вспомнить смысловой центр. Да его в панораме наверняка и не должно быть.

Так и в романе Даниэля Орлова. Центра здесь нет. Им могли бы стать два этих села, но действие надолго перемещается в иные, часто очень отдаленные местности.

В этом отклике на «Время рискованного земледелия» я как литератор делюсь и своими проблемами. Желание писать большое, с широким охватом у меня есть, но инструментарий я найти не могу, точки опоры никак не нащупаю.

Русские писатели позапрошлого века, да и советского времени обладали секретом создавать панорамы, эпопеи. Мы же, по-моему, этого секрета не знаем. Наш удел – или однолинейные рассказы и повести (пусть и на сотни и сотни страниц), или, по большому счету, неудачи.

Почти каждая глава романа Даниэля Орлова – мощная. (Я вообще по-хорошему завидую его таланту – а читал я, кажется, все его крупные произведения). Но вот того станка, с помощью которого возможно сплести эти главы в прочный ковер, кажется, не нашлось.

В чем настоящая ценность произведения? В том, что автор одним из немногих – как я могу судить – взялся за тему современной российской глубинки. За подробности жизни ее людей. Это не те персонажи, что до сих пор являются эталонными, благодаря прозе Распутина, Белова, Абрамова и которых пытаются копировать многие «новые деревенщики». Это – современные люди. Современные если не крестьяне в строгом смысле, то жители деревень. С сотовыми телефонами, скутерами, компьютерами, а главное – психологией современных людей. И даже ненавидя нынешнее устройство жизни, они в нем и им живут.

Очень точно показано, как подростки, выросшие на компьютерных играх с их героями, пытаются стать ими в реальности.             

«После выстрела автомобиль сразу же вильнул резко вправо и с грохотом воткнулся в огромный пень. Следующий сзади белый «Yeti» с владимирскими номерами с визгом затормозил, из него выпрыгнули, наверное, муж с женой и бросились к подбитому. Что было дальше, Арсен с Катькой не видели. Они скатились вниз и побежали.

Ах, как они бежали по лесу с Катькой! Они неслись, перепрыгивая через кочки с ободранными кустами черники, через поваленные стволы сосен и берёз. Впереди мелькал Катькин красный коврик, который она, не успев скатать, просто сложила пополам и крепко держала за середину, пробираясь по лесу. Коврик походил на боевое знамя. И Арсен уже представлял их настоящими партизанами, возвращающимися назад после успешно выполненного задания. О да! Задание они выполнили. Самоходная установка оккупантов подбита».

Заканчивается их игра трагически. Наверное, кто-то еще помнит гибель двух подростков в Псковской области в 2016-м…

Жаль, что роман Даниэля Орлова представлен на премию в виде рукописи. По-моему, глаз умного внимательного редактора произведению бы не помешал.

Многофигурная композиция, которую Даниэль Орлов избрал для своего нового романа, требует от автора недюжинной мускулатуры. Несколько вполне независимых, но при этом взаимно переплетающихся линий создают сложную полифоническую конструкцию, интересную для читателя как в целом, так и в своих отдельных частях. Каждый персонаж, стоящий в центре этих фабульных построений, равновелик со своими соседями по роману, отчего создается эффект уверенного многоголосия, где каждая партия по-своему уникальна. Надежный и крепкий язык Орлова располагает читателя к доверию с первых же строк. Несмотря на все противоправные и хулиганские действия персонажей, они подкупают своей узнаваемостью, какой-то подчеркнутой здешностью и странным, но таким знакомым способом совершать глупости и непоправимые ошибки. Привкус горечи, неизбежно возникающий при чтении всех этих «маленьких трагедий», компенсируется опорой на солидное традиционное письмо и зрелое понимание жизни. Даниэль Орлов определенно написал свою лучшую книгу.