Подумать только — «Нацбесту» двадцать лет. Двадцать лет назад Виктор Топоров и Константин Тублин придумали и запустили единственную в стране премию с открытым голосованием и прозрачным премиальным механизмом.

Пресс-релизы премии со всеми списками публиковались в газете «Книжное обозрение», а рецензии Большого жюри — на страничке «Курицын-weekly» на сайте Гельман.ру.

За двадцать лет люди перестали читать газеты, Курицын с Гельманом переехали на берега Адриатики, Топоров умер, Путин перестал быть президентом, правда, потом опять стал. Появились «Большая книга» и «Нос», попытавшиеся скопировать нацбестовскую прозрачность голосования, но только наполовину (забыв, что нельзя быть наполовину беременной). А «Русский Букер», наоборот, почил в бозе, и «Нацбест» остался старейшей в стране независимой литературной премией с денежным содержанием.

За двадцать лет мир изменился до неузнаваемости — мобильные телефоны, соцсети, фоточки и видосики, Евросоюз сначала расширился, а теперь наоборот; телевизор смотрят только олдфаги, сирики вытеснили из массового сознания кинчик, молодежь больше не рассказывает анекдоты, а пересылает друг другу мемасики. Собственно, за двадцать лет эта молодежь и выросла.

За двадцать лет наш язык изменился до неузнаваемости. Сам строй языка сегодня существенно иной — достаточно сравнить язык телевизионного репортажа начала нулевых с языком нынешнего видеоблога или аналитическую статью в толстом журнале с твиттерами и телеграмами сегодняшних опиниомейкеров. Литература не думает короткими сообщениями и потому несколько консервативна — но даже сам образ этой консервативности радикально изменился за двадцать лет.

Мы начинаем двадцатый сезон в мире, ставшем за эти двадцать лет куда более опасным и тревожным местом. В воздухе носится предгрозовое ощущение то ли новой мировой войны, то ли новой великой депрессии, то ли новой глобальной эпидемии — а то ли и войны, и депрессии, и эпидемии разом.

Литература не сервис мгновенных сообщений, ее мысль по природе своей оказывается длинной, отложенной во времени и, так по крайней мере предполагается, сравнительно глубокой. Но так же верно и то, что ни один писатель не существует вне общества и эпохи с ее противоречиями. Поэтому каким-то образом такая консервативная вещь как литература — по определению течению времени противостоящая — должна вбирать в себя время с его тревогами и надеждами.

Справляется ли с этой задачей современная русская литература? Или решает другие задачи? Вот и посмотрим.

Вадим Левенталь,
ответственный секретарь оргкомитета,
Санкт-Петербург, 3 февраля 2020