Первым делом узнаешь, что роман будут экранизировать. Об этом сказано в третьем предложении аннотации. Ну, думаю, должно быть что-то яркое, с интригой-сюжетом-саспенсом. Ведь что нужно кинокомпании от книжки? Хай-концепт: оригинально, уникально, герой, человеческая история, драма.

Облом. Во время чтения меня преследует мысль ­– как извернутся сценаристы, чтобы из этого сделать кино?

Человеческая история – лишившись горячо любимой сестры, брат решает убить виновных в ее смерти. Но пока ждет и готовится, у виновных рождается дочь, и он решает не убивать родителей, а похитить её. Почему? Непонятно. В романе есть сцена, где герой готов выстрелить, но из машины выходит ребенок. И сцена, где в магазине мама с ребенком, и он так и не достаёт пистолет. Не хотел убивать при ребенке? Ок. Но жертвы – богачи, владельцы яхт-клуба, и уж точно периодически выходят из дома без девочки. Не хотел лишать ребенка родителей? Однако похитив – лишил. И воспитал под чужим именем. И все у них было хорошо (никаких проблем с самого начала – девочка в три года не разговаривает, кушать не просит, ка-ка, пи-пи тоже, по ночам не плачет, нормальный такой ребенок), пока в подростковом возрасте она не решила узнать, кто ее мать. Герой молчал, надеялся, что не узнает. Но девочка  наняла детектива – и узнала. Далее снова тема про «убить», но уже с вариантами: девочка – героя, герой – себя, девочка – себя. Далее суд, слезы, сопли, ампула с ядом – и конец герою.

Герой – нежное-нежное существо мужского пола. С первых секунд осознанного существования он помнит сестру. Именно так – открыл как-то глаза, увидел сестру и понял, что наступило осознанное существование. До этого момента не помнил ничего. А после помнил всю жизнь сестры.  Импринтинг, как у утенка. Когда сестру убили, его жизнь закончилась, и он решил мстить. Что было далее – см. предыдущий абзац.

Драма ­­­– драма в том, что у героя не было мамы. И мамой стала сестра. Не по собственной воле, так вышло. Но сестра была старше на год, поэтому мама из неё получилась не очень. Герой брал у нее всё, что мог – запах, визуальный образ, телесное тепло. Но ему не хватало. Когда в школе он подвергся буллингу, то стал требовать сестру постоянно – без нее начинал задыхаться. Как сложилась их жизнь – см. «человеческая история». Плюс пара событий, работающих на основную схему. В детстве герой попал в капкан. Аккурат под Новый год, когда елочку в лесу выбирали. Поэтому он стал беспомощным, и ему многие годы нужна была мама, ну то есть сестра. А еще его в школе дразнили Гитлером. Потому что звали его Герман. А сестру, главную и единственную женщину его жизни  (ну то есть ту, кто воплощает женственность, тепло и доброту) – Ева. Почему древний род Морозовых, гордившийся своими корнями, назвал детей Герман и Ева – необъяснимо. Но символика имен читается так: слабость мужчины, одинокого в огромном мире, – и женщина Ева, которая ему нужна. Если Еву отнять, мужчина станет чудовищем. В общем, это роман про Гитлера. И про сентиментальных мужчин, которых лучше не обижать.

Читаешь и ждешь – когда же развитие?  К чему этот контур придуман? Но развития нет. Есть ложная кульминация: к заболевшему герою приходит похищенная девочка и жалеет его. И все начинается заново. Ева теперь – это девочка. Узнав правду, она бросает героя. И жизнь его кончена снова. Он сдается властям. (Ибо пусть все узнают, как было, чем она будет мучиться одна).  Он уверен, что это лучший поступок в его жизни. И на суде кончает жизнь самоубийством (не спрашивайте, цианистый калий).

Вам скучно читать? Мне скучно писать. А представьте, каково это читать. Зайцы пасутся в клюкве, и уши торчат везде.

Жаль одного. Образа слиянности брата и сестры, теплого, солнечного, безумного ин-яна, близнецовости, единения, совпадения – которого мы ищем всю жизнь. Этот образ мог бы  одухотворить книгу, а теперь вместе с ней пропадёт. Ибо автор не рискнул написать роман, а сделал  подложку для экранизации по лекалам CWS. Солнечный зайчик солнцем не стал.

Герман — романтический персонаж, почти герой «Пиковой дамы». Он так любит свою погибшую сестру, что решил отомстить за ее смерть. Перед тем, как пойти на месть, он уничтожает вещи покойной сестры — сжигает в лесу ее портрет, избавляется даже от чашек, тарелок и вилок.

«Опустела и кухня: в шкафчиках не осталось ни чашек, из которых пила Ева, ни ложек, ни вилок, которых касались ее губы. Нет больше тарелок, хранивших фантомы тех солнечных дней, когда Ева ставила перед Германом дымящееся мясо, или нежную рыбу, или лимонный пирог. Ева готовила вкусно. Из ванной исчезли ее и его зубные щетки, расчески, шампуни. То, что не могло сгореть, Герман разбил, разломал,

растоптал, превратил в бесформенные частицы».

Столь показные действия внушают определенное недоверие к достоверности происходящего, но книга, как можно понять, на достоверность и не претендует. Это жанровый роман с элементами детектива и триллера, и с нагнетанием мрачноватой атмосферы психоза автор поначалу справляется весьма успешно.

«Верхушка ивы за окном приходит в движение, бьется в припадке, давится эпилептической пеной листвы, то открывая, то закрывая силуэт Останкинской телебашни».

История похищения маленькой дочери Ломакиных — пары добропорядочных обывателей, которых герой возненавидел комплексно, и за личное горе, и за их благополучную жизнь — заставляет сопереживать героям, даже несмотря на высокие ноты и некоторую театральность интонации. Сквозь ткань повествования проглядывает Стивен Кинг, это одно из важных достоинств книги.  

«Да, он похитит девочку, а потом год за годом, чтобы даже не думали забыть, будет напоминать Ломакиным о дочери, которую они так горячо любят, — будет посылать то носочек, то кровавую маечку. Или как-нибудь еще напомнит — над этим пунктом плана он поработает. Все оставшиеся годы Ломакины будут обречены страдать и мучиться, как

обречен по их вине страдать и мучиться Герман».

Завязка интересная, атмосфера сгущается. Проблема только в том, что уже в завязке автор «продает» историю — объясняет причины и мотивы героя, позволяет читателю предугадать все дальнейшее развитие сюжета. Самой яркой оказывается сцена обыденного похищения девочки в цирке, в маске клоуна (снова привет, Стивен Кинг!).

Но ведь надо двигаться дальше, держать читательский интерес.

Видимо, осознав, что история угрожает окончится, едва начавшись, Баринова меняет жанр и включает в повествование раздумчивые воспоминания героя о своем детстве, подробные и нудноватые. Мы узнаем, как Герман с сестрой Евой жили в гарнизоне, где служил их отец. Мальчик не любил вареные яйца, но очень любил сестру. Повествование насыщено явно личными, дорогими автору деталями.

Воспоминания по-своему яркие, но возникает ощущение, что тебе их всучили дополнительной и ненужной опцией к основной истории, как в советские времена к продуктовому набору из шпрот и зеленого горошка прилагалась пачка перловой крупы.

Впрочем, роман заявлен как дебютный, и некоторая рассыпчатость структуры для начинающего автора — норма. Важно, что в истории звучат мотивы социальной если не пропасти, то непроходимой канавы, разделяющей героев. Если книга и правда готовиться к экранизации, я бы посоветовала начать с подробностей жизни Ломакиных, их взаимоотношений, их надежд, а потом уже к пасторали добавлять мрачный аккорд мстителя-Германа с его трагедией. Ну и немного помучить читателя интригой, а не сразу рассказывать, за что и почему Герман превращает в ад жизнь в общем-то приятных людей.

Аннотация обещает «универсальное высказывание о добре и зле», «захватывающий сюжет», «тонкий психологизм» и «совершенно оригинальную» разработку «темы, которая легко могла бы лечь в основу триллера или детектива». 

Что ж, намеки на детектив или триллер — если не на слешэр — налицо.

Хирург Герман, напялив клоунскую маску, похищает в цирке трехлетнюю девочку из-под носа родителей, как назло, вовремя, на секундочку отлучившихся.

Что, страшно?

Похищение — акт мести родителям девочки,  виновных в смерти Евы — сестры Германа. Что с ней случилось, мы узнаем лишь к финалу, и узнаем отнюдь не по законам детективного жанра.

Линия похищенного ребенка – хотя без трупов и тут не обойдется — подчиняется бытовым и не слишком драматичным обстоятельствам. Драма — в душе героя, поторопившегося подать не охлажденное до нужной кондиции «блюдо мести». Зато в ретроспективной линии Евы и Германа автор не откажет себе в удовольствии окунуться в мир прекрасного и жестокого детства, где, видимо, и таятся корни зла.

Узнаем ли мы «всё о Еве»? Да, узнаем: всё или почти всё, а, точнее говоря – почти ничего, кроме того, что Герман ее любил и любит.

 Первое воспоминание Германа — сестра с юлой на полу. Далёкий сибирский гарнизон, матери нет, пожилой отец — черствый, замкнутый майор, дети доверены доброму солдатику — «дядьке», на все руки мастеру. Почти идиллия, зимняя сказка, но весёлая прогулка по лесу за новогодней елкой оборачивается бедой: не доглядел солдатик за шальным мальцом, и тот попал ногой  в случившийся капкан.

«Кто поставил тот капкан так близко к гарнизону, так и не выяснили. Капкан был самодельный. Его сконструировали с особой жестокостью».

Ну да, обычно капканы, конечно, мастерят с нежностью и понарошку.

Отец отправляет покалеченного сына с сестренкой в Москву, к бабушке. Царственная старуха вынуждена принять свалившихся на голову внучков, считая, что посланы они сыном в отместку за ее ветреную, легкомысленную молодость.

Баринова долго, по-хорошему старомодно описывает колоритную бабушку (явно вдохновляясь живописью и открытками 50-х), ее знакомцев и поклонников (у бабушки везде связи), ее антикварную  квартиру, мебель, безделушки. Все сочно, ярко, зримо, но почему-то возникает иллюзия, что и действие происходит не в начале 80-х, а в 50-х. Волшебная сила слова.

Бабушка не отчаивается вылечить мальчика: несколько операций, изящная заказная трость, ортопедическая обувь — и ребёнок готов идти в школу. Но как-то поздней осенью Германа настигнет очередная беда. Дети невзлюбили хромоножку с фашистским именем и, улучив момент, загнали на чердак, где раздев догола, изрисовали свастиками, а одежду и трость сожгли. Опять-таки — в начале 80-х столь бурное проявление изуверского антифашизма у первоклашек? Прям Повелительмух какой в них вселился. Вот и еще одна — моральная — травма в копилку будущего мстителя.

А что Ева? Ева всегда рядом, подсыпает кошачьего говна в ботинки обидчикам. И это только треть книги, еще добрая треть — о мытарствах Германа по больницам и, наконец, почти исцелении в клинике Илизарова.

К чему все эти истории детства, так ощутимо, в мельчайших подробностях поданные автором? К тому, чтобы читатель влез в нутро Германа, ощутил его кипящую ненависть к убийцам и едва ли не инцестуальное чувство к сестре? «Они обнялись, Герман уткнулся носом в мягкую пижаму сестры, поддался щекотке упавших на лицо ее темных растрепавшихся волос. Где-то у шеи, у ключиц запах земляничного мыла отступил, и Герман вдохнул настоящий запах Евы, родной, успокаивающий».

Нет, не подумайте чего лишнего. Запахи — инструменты памяти, ностальгические проводники во времени. «Стоит унюхать тот же запах зеленой шишки, нового ластика, вишневого ликера — и прошлое тут как тут. Ева, бабушка, Москва».

Описания юной Евы своей чувственностью недвусмысленно напоминают о набоковской Лолите. Тут тебе и «две оспинки, оставшиеся после ветрянки», и «шрам в виде ящерки».

Герман по-гумбертовски страстно боится потерять образ ребёнка в выросшей сестре: «Он внимательно посмотрел на сестру и вдруг почувствовал дурноту. Схватил керосиновую лампу и поднёс к лицу девушки, показавшейся чужой (…) наваждение отступило. Герман узнал сестру в очередном  возрастном обличье». Бурная юность Евы, череда романов и передряг, «попытка взять любовный Килиманджаро», со склонов которого ее вызволял верный Герман, не погасили в душе брата трепетный образ милой проказницы-толстушки. «Они с Евой как сиамские близнецы, спаянные невидимой плотью».

В последней трети романа так и ждёшь, наконец, выхода страсти, вызревавшей на сотне страниц, чего-то Безумного и Страшного — параллельная история с похищенной девочкой будоражит воображение. Но именно здесь Баринова притормаживает и резко перебрасывает действие в современность, быстро открывая все карты: все, игра окончена.

Отметим же мастерство автора, умение создать атмосферу, среду и яркие образы, завлечь читателя, разбудить его воображение и в итоге оставить в растерянном недоумении.

Прочитал «Еву» Любовь Бариновой. Впечатления двойственные, но оптимизм вполне уместен.

Несколько слов о сюжете. Начало нулевых. Герман Морозов – молодой врач, недавно потерял Еву – сестру, которая для него была больше чем кровным родственником. Он хочет отомстить Олегу и Ольге Ломакиным – мужу и жене, которые, как понимает читатель, как-то связаны со смертью Евы. Герман знает, как связаны, но молчит. У него есть пистолет Макарова и решимость. Но побеждает желание не просто наказать, а растянуть боль во времени. Герман решает похитить их маленькую дочь. Несколько попыток срываются. Наконец, неожиданно судьба дарит шанс в цирке – Ольга – тайная алкоголичка, оставляет дочь на несколько минут одну. Герман импровизирует, в ход идёт клоунский нос и мячик в качестве приманки. Всё получается. Дальше события начинают разворачиваться не по плану. Тем более, что чёткого плана у Германа и нет. Причинить боль ненавистным людям. А потом постараться чтобы им было ещё больней.

Повествование разбивается флешбеками. Герман вспоминает детство в захолустном гарнизоне. Вместе с сестрой, которая его старше на один год, он остаётся на попечении отца – угрюмого майора, окаменевшего после потери жены. Потерь в книге много. Маленький Герман попадает в капкан, безжалостные зубья которого буквально размололи детскую ногу. Майор Морозов отправляет детей под присмотром денщика-няньки Андрея в Москву к матери. С матерью он не общается долгие годы, и та даже не знает о существовании внуков.

Как всё это написано? Скажу прямо – здорово. Был удивлён, узнав, что автор — недавняя выпускница школы писательского мастерства. Язык очень точный, наблюдения по-хорошему изящны: «Герман тушит сигарету о банку «Нескафе» (эта фирма, похоже, специально выпускает жестяные банки в качестве пепельниц для подоконников)». Характеры очерчены не прямолинейно, есть полутона, которые открывает для себя читатель. Без подчёркиваний и курсивов. Замечательна(я) бабка, денщик Андрей, сама Ева. Сцены точны и убедительны. Вот Герман хочет узнать, как реагируют Ломакины на присланные им вещи дочери: «У подъезда Ломакиных толпятся журналисты и зеваки. Людей много, можно подумать, тут идет демонстрация или митинг. Дом весь в прорехах снега, будто кто-то хочет его закрасить белым и тем самым стереть, но слишком медленно рисует белые черточки». Правильные чёрточки. Зеваки беседуют о похищении, выкупе, выдвигаются глубокие и бессмысленные предположения. Как чувствует себя в толпе Герман? «Постояв еще немного и послушав, что говорят в толпе, Герман начинает чувствовать себя странно. Вместо того чтобы наслаждаться моментом, он ощущает себя где-то сбоку, будто происходящее ему совсем не подчиняется, а движется непонятно куда по каким-то своим законам. Будто не он, Герман, управляет ситуацией. Все выглядит так, будто он знает о ней даже меньше, чем люди вокруг». А это уже не чёрточка, а штрих, делающий роман настоящим. И таких сцен в романе множество. Например, как майор Морозов завтракал с детьми. Настоящий писатель отличается тем, что может показать, не объясняя. Я уже не говорю о правильно переданной атмосфере начала восьмидесятых.

Отступление. Читая «Еву», убедился ещё раз, что интерес к книгам вернётся благодаря жанровой литературе. В данном случае это психологический триллер. Он должен быть по необходимости сюжетным, психологически точным и бить по разуму и сердцу читателя.

Теперь о двойственности впечатления, про которую сказал в начале. Мне показалось, что к концу текст начинает немного провисать. Внутренний, держащий читательское сознание в напряжении, ритм сбивается. Появляется некоторая торопливость, смазываются лица. Олег, тот самый Ломакин, получается не таким объёмным, заданность видится и чувствуется. Чтобы не спойлерить, пропущу несколько моментов, включая финал, который меня не убедил. Не убедил на фоне талантливого текста, обещавшего многое, а, может быть, и слишком многое. Было бы, кстати, интересно сравнить своё мнение с впечатлениями читателей, так как это всегда интересно.

Но в любом случае писательский дебют Любови Бариновой – это не событие исключительно её частной жизни (семья, друзья, коллеги), а имеет прямое отношение к современному литературному процессу. У «Евы» будет свой благодарный читатель, что по нынешним временам – роскошь. Некоторые крупные писатели успешно обходятся без них. На мой замшелый взгляд, это неправильно. Хорошо, что «Нацбест» привлечёт к незаурядной книге внимание публики, которая точно не останется равнодушной. У меня всё.

В аннотации к книге написано, что ее уже собираются экранизировать. На просторах РФ бродит множество невостребованных пон джун-хо и пак чхан-уков, которые остро нуждаются в сценариях своих олдбоев, воспоминаний об убийстве, паразитов и господинов месть. Корейское кино о мести достаточно популярно в массах, пишет автор бойко, как будто по методичке (окончила школу писательского мастерства «Creative Writing School»). Проблема только одна: читать это уже заранее неинтересно. «Захватывающий сюжет, тонкий психологизм, сдержанная, но тщательно продуманная стилистика, воздействующая на читателя как пружина — все это дает книге все шансы стать бестселлером», — обещает номинатор. Вы серьезно?

Горя ненавистью к Ломакиным, виновным в смерти его сестры Евы, Герман решил похитить их дочь. Когда девочка с родителями отправилась в цирк, а родители оставили ее в гардеробе и куда-то ушли после представления (наверное, искать рояль в кустах), Герман благополучно похитил бедняжку. Ну и… со всеми вытекающими. Нужно как-то заполнить остальное романное пространство. И автор начинает безудержно выдумывать воспоминания о сестре.

Надо сказать, погибшую сестру этот Герман любил что твой Малдер. Обычно взрослые мужчины редко думают о сестрах, у тех и у других полно своих дел, кто-то созванивается раз в год или даже реже. Но Герман упрямо вспоминает, как они с Евой в розовом советском детстве завтракали противными яйцами, бегали по лесу, катались на санках и пр. Нужно ли говорить, что серии, где Малдер алкал правды об исчезновении сестры, были самыми занудными в «Секретных материалах»? Брось ты, Герман, эту сестрофилию. Воспоминания о детстве — это хорошо.  К несчастью, в них нет ничего интеллектуального, необычного и свежего. Детство было у каждого, и у многих оно было скучным, как у тебя. В этом сезоне я ощущаю уже изрядную передозировку детства.

«Теперь тебя зовут Ариша. Я твой папа», — говорит Герман похищенной девочке. И снова вспоминает детство, на этот раз как они с сестрой жили у бабушки, ходили в цирк, парикмахерскую, книжный магазин и т. д. Бабушка их, кстати, баловала, дети всегда были сыты, хорошо одеты, обеспечены игрушками, не то что Маша в своем «Контуре человека». Герман, твои ванильные детские воспоминания уже изрядно надоели. Если ты хочешь экранизировать их все, от скуки помрут все немногочисленные  зрители любительского кинофестиваля в Новой Каховке. Словесные изыски вроде «медвежонкового рева» или «царской прически» можно пустить субтитрами, чтоб наверняка. Действия и смысла, столь необходимого для кино, здесь пока что нет.

Вот Герман с удовольствием наблюдает, как страдают Ломакины. Вот он собирается по разу в год посылать безутешной паре вещи дочери, чтобы негодяи не расслаблялись. Похищенной девочке вообще, похоже, на все плевать, она еще толком и говорить не умеет. Безутешные Ломакины кончают с собой (так, видимо, подействовал на бездушных негодяев «тонкий психологизм»). Экшн ближе к середине романа так и не появился.  Герман снова возвращается к воспоминаниям о погибшей сестре.

На странице 96 внезапно всплывает воспоминание о том, как злые дети раздели Германа за то, что он поганый фриц, изрисовали его лицо немецкими крестами и сожгли его одежду в баке. Слава яйцам! Теперь можно объяснить, почему Герман такой некаквсе. Сестра тоже оказалась не лыком шита — наказала обидчиков кошачьей мочой и какашками. Вот это уже настоящий артхаус, такое не стыдно и в Каннах показать. А вот Герману лечат изуродованную капканом ногу. И даже истязают его аппаратом Илизарова. Дальше я рассказывать не буду, иначе опытные киноманы и детолюбы обвинят меня в «спойлерах». Похититель еще долго вспоминал детство и юность, а потом полюбил Аришу как родную дочь или сестру. Экшн с драмой начался на странице 291 и был недолгим.

Добавлю, что автору, который непременно хочет экранизировать свое детище, нужно думать и о бюджете. Перенасыщенные деталями воспоминания о восьмидесятых и девяностых влетят в копеечку, так что акцент выгоднее делать на современности. Чтобы выжать из зрителя хотя бы одну слезу умиления.

Но лично я предпочту корейскую дораму. Они, эти корейцы, умеют душевнее снимать, чтоб цепляло, чтоб кровища, кишки и ручьи слез, текущие в соленый попкорн. Чтоб ентими слезами затопило все бедные кварталы, а потом слезы хлестали из всех унитазов, как сточные воды в «Паразитах».