Посвящение Шамилю Идиатуллину не сулит ничего хорошего, как и тот факт, что эта книга снова о ребенке, который будет взрослеть в конце восьмидесятых — начале девяностых. Постараемся остаться толерантными к заезженной теме и посмотрим, что же будет дальше.

Автор накатал учебник для младшеклассников по истории восьмидесятых-девяностых, к которому зачем-то присобачил историю обычной советской школьницы. Может, без истории обычной школьницы оно было бы лучше. Книга полна бытовых подробностей, они кажутся важнее персонажей и сюжета.

На первых страницах маленькая Рита с мамой и братиком стоит в очереди в за лимонными вафлями, которые в те трудные годы ни разу не были дефицитом по причине их омерзительного затхло-кислого вкуса. Вы бы еще встали за серыми макаронами или за морской капустой с ароматом машинного масла.

Рита любит читать, поэтому у нее плохое зрение и она носит «толстые очки» минус три в розовой оправе. Не совсем понятно, почему минусовые очки такие толстые, а героиню кличут «слепой курицей» — она еще вполне прилично видит.  Добавлю, что в СССР детские очки были небольшими, часто с пружинными дужками.

Мать Риты старательно кипятит на плите белье, которое почему-то желтое. Не знаю, зачем она это делает при наличии стиральной машины. Можно было также отнести белье в прачечную (правда, могли выдать чужое). Следует небольшая семейная ссора, белье выкипает. И внезапно мать обещает испечь детям печенье «на майонезе». Упс, майонез на стыке десятилетий действительно был жутчайшим дефицитом, и уж точно матери не пришло бы в голову просто так пускать добытую с боем баночку провансаля на выпечные изделия, благо маргарин купить было гораздо легче. Если население настолько оголодало, что ломилось за такой гадостью, как лимонные вафли, то за майонез могли и ноги переломать. Баночку майонеза нужно было оставить на праздники, как и шпроты, горошек «глобус», компот из ананасов или копченую колбасу.

Далее следует история, как дети с батей воровали яблоки, чтобы сварить из них варенье. Сахар, кстати, в конце восьмидесятых был дефицитом (его покупали для самогона), а яблоки всегда можно было взять у соседей или друзей, имеющих дачи. Варенье из ворованного сахара — вот это я понимаю.

Рассказчица пишет на языке взрослого, который обучает тупых детей. Этот язык нарочито упрощенный и обедненный. Такой прием хорошо работает, когда скупым слогом передаются некие важные либо страшные события, но тут нет ничего страшнее очереди за вафлями и блинов на вонючем масле. Поставим вопрос ребром: где приключения, где саспенс, где драматизм? Какой смысл в этом постоянном перечислении добытой героями провизии? Да, разумеется, все мысли советских людей были только о еде, точнее, о том, как добыть дефицитные товары, но это уже перебор. Если мы откроем книги конца восьмидесятых, то сможем прочитать о занятиях подростков того времени, о совместных походах, о радиотехнике и фотоделе, об увлечении наукой и спортом, о дружбе, благородстве и любви. Здесь мы видим постоянный бубнеж взрослых о том, что бы купить и приготовить. Неужели дух эпохи заключался в макаронах с тушенкой? Или в твороге, сделанном из детского питания? Или в бесконечных ссорах родителей на кухне?

Рита, кстати, не пытается сочувствовать или помогать родителям, ей на них просто плевать, она спокойно наблюдает, как батя ходит налево, а мать становится невротичкой и начинает пить. Главное, чтобы предки купили «правильную» косуху и плеер. Приведу короткий отзыв читательницы о другой книге Романовской:

«Что случилось с нашей литературой? И что случилось с родителями, которые покупают такие книги? Работаю детским психологом. Довелось столкнуться с книгой. Клиентка принесла с собой среди книг, которые она читает ребенку. Я в шоке. Мало того, что язык примитивный и не способствует развитию речи, так книга вредна с точки зрения психологии. Мальчик маме говорит, что она забыла о нем со своей работой, в то время, как мама уставшая задремала. Хороший пример для наших чад. Что же мы ждем, если такое читаем».

Подход автора к проблеме воспитания явно не советский, а современный: ребенок не должен вникать в проблемы родителей, это родители обязаны делать все для него.

На странице 46 действие неизбежно подъезжает к августовскому путчу. Рита даже написала об этом в дневнике. Правда, смысл «важного исторического события» бедняжка, похоже, не осознала. Она все бродила, все читала книжки, ела еду, обижалась на весь свет и слушала грызню своих предков.

Описание школьных будней явно уступает текстам Козлова или Мещаниновой. Одноклассники похожи друг на друга, они вяло издеваются над несимпатичной, тормознутой и заносчивой Ритой, унижают «чмошника» Дерюгина и обмениваются «анкетами» с кучей ошибок. Рита эти ошибки исправляет, потому что она не как все. Единственный друг Риты — ее учительница литературы, которая вскоре уходит из школы в частный лицей. Героиня — поистине слепая курица, которая существует в своем узком мирке и не видит жизни вокруг себя. «Все плохие и глупые, я умная и особенная, обслуживайте меня или отстаньте» — вот лейтмотив этой книги.

Из однообразных бытовых деталей у Романовской не складывается сага о судьбе страны или трогательная маленькая история становления личности. С тоской начинаешь вспоминать авторов своего детства, которые умели рассказывать и о подростках, и об эпохе — Ирмгард Койн, Эрвина Штриттматтера, Лидию Будогоскую, Аркадия Гайдара, Льва Кассиля, да много кого еще. Лидия Чарская писала в свое время: «Этика души ребёнка — это целая наука, целая поэма и целое откровение. К ней надо подступать нежно, чуть слышно». Романовская решила, видимо, к этой этике вовсе не подступать, читатель сам все додумает. Но…

Мне так и не удалось понять, за что читатель должен полюбить героев этой книги, почему книга должна вызвать эмоциональный отклик. Рите не удалось подружиться ни с одноклассниками, ни со мной. Маленькая жизнь маленького небыдла, конечно, сама по себе ценна, но литература всегда требует чего-то большего. Единственная изюминка девочки Риты в том, что она много читает и думает о прочитанном. Правда, в сфере ее интересов не зарубежная литература, а отечественные книги, да еще взятые — стыд и позор ее родителям! — в библиотеке. Конечно, книги тоже были дефицитом, но хрестоматийная литература стояла на полках в доме любого слесаря.

Без книг невозможно было представить себе жилище советского человека. Однако жилище современного человека представить без книг весьма легко. О девяностых он узнает из криво снятых отечественных сериалов, и этого, я считаю, вполне достаточно. А «учебники новейшей истории» в исполнении собирательных маш и рит с наивно открытыми ротиками будут украшать полки библиотек, где дети занимаются чем угодно — лепкой, рисованием, хоровым пением, пэчворком, квиллингом, декупажем — только, упаси Боже, не чтением. И это хорошо.

«Слепая курица» — роман о нелегкой жизни — в конце прошлого века — девочки-подростка с интеллектуальными запросами.

Странно  звучит — конец прошлого века, а ведь речь идёт о времени и моей юности и молодости, 80-90-х.  И между ними и нынешними 20-ми годами 21-го века — просто глубокая пропасть, настолько, видимо, глубокая, что автору пришлось дополнить роман обширными комментариями с картинками (в духе «Нашей эры» Л. Парфёнова). Этаким архивом, кунсткамерой и бестиарием одновременно — чтобы нынешнее миллениалы могли наглядно представить то чудовищно далекое  время.

Впрочем, справочник получился вполне компетентным, даже для себя что-то нашла   (например, то, что поляроид производился у нас с 1989-1990).

Здесь можно узнать обо всем. Комментарии систематизированы по принципу появления  очередного НЛО на страницах книги, а с хронологией в ней все четко. Сначала небольшой ликбез — «политинформация» (см. Комментарий), бегло очерчивающая период от смерти Брежнева до  перестройки, ГКЧП и становления нового государства во главе с Ельциным, приправленная анекдотами того времени. Подростки узнают, что такое очереди, и как они выглядели,  и про дефицит, и про талоны, и про мельчайшие приметы того непростого времени. 

Оказывается, автор проводил пробные чтения в школах. «Обрушение этого комфортного (для людей, в нем родившихся и воспитанных) мира нанесло многим “рождённым в СССР” серьезную травму (…) Это одна из главных линий повествования в ”Слепой курице”, и она, как показывает обсуждение книги с сегодняшними подростками, вызывает больше всего вопросов и меньше всего эмоционального отклика — вопреки авторскому замыслу»

Неужели в школьных учебниках начисто вымаран этот кусок новейшей истории, и дети о нем не слыхали никогда? Но хоть что-то они должны бы знать хотя бы от родителей? Или это рассчитано на массы эмигрантов тех лет?

Иной раз появляется ощущение, что комментарии писали инопланетяне. С такой тщательностью они рассматривают каждый объект, каждый бытовой предмет, стараясь восполнить лакуну для ныне живущих, наверное, чтобы задумались они: как из этого технологически отсталого мира выкристаллизовались теперешние ай-технологии.  

Нет, без пришельцев не обошлось, но о них здесь ни слова. Значит, это они сами и пишут (авторы комментариев – Дмитрий Козлов, Илья Бернштейн).

Есть и другая версия: эти ценные комментарии пишут для детей с особенностями, как теперь принято говорить.

Забавно примечание о «примусах, коммуналках, химических карандашах и непонятных “бумажных чулках”». Речь идёт уже о совсем забытых 21-м веком вещах, с которыми героиня сталкивается в книгах. Для нынешнего читателя — подробное объяснение.

Героиня же «глотает» все «умное» — не по возрасту — запоем: Ахматову, Булгакова, Ильфа и Петрова.  И, в  целом, надо думать, понимает, о чем читает: она же мечтает стать  библиотекарем.

Да, ну и мы классику тогда читали и как-то понимали, ну хоть и 19-й век, того же Пушкина (без Лотмана-лоцмана), и худо-бедно ориентировались в романтической эпохе, полной всяких анахронизмов. И не умозрительно ее представляли, кстати: в наше время уже изобрели звуковой кинематограф, и кое-какие фильмы мы видели.

Понятно,  что дисковый телефон — редкостная диковинка, как и кассетник. но объяснять, что такое тумбочка для проигрывателя виниловых пластинок на примере пульта диджея, это уже, знаете… Глумитесь, что ли, над ностальгирующим  поколением-X? 

Мне кажется, что Цой, Высоцкий и старые диснеевские мультики ещё не настолько изжили себя, как, скажем, журнал «Пионер», или песенка «Распутин», или «Прекрасное далеко». Или «600 секунд», «Музобоз» и все прочие, когда-то знаменитые ТВ-программы. А вот КВН до сих пор существует, с ведущим тем же, что и в 60-е.

Да, сейчас мало кто смотрит телик, а некоторые может и не знают, для чего этот предмет. Но телевизору как таковому не нашлось место  в мартирологе отживших курьезных вещей прошлого века.

Но в гаджетах, на ютюбах «тины» что-то ловят — музыку, кино, иногда и ретро смотрят.

Вообще, исходя их этих комментариев (повторю, интересно и с ностальгическим юмором составленных) складывается  нелестное впечатление  о миллениалах.

И обидно как-то за новое поколение, да и  к старому, моему, поколению,  есть претензии, что таких недалёких вырастили.

Неужели это все произошло от тотального дефицита 90-х, недоедали  родители  бедняжек, дефицитный  глицин Сникерсом  не заменишь, вот на мозг и повлияло.

Однажды, в самом начале 90-х мой дед спросил у молодого бизнесмена, узнав, что тот родом из Семипалатинска: “А вы до взрыва родились или после?» Тот не смутившись, ответил: «После, а, что, заметно?» (речь идёт о первых подземных ядерных испытаниях в начале 60-х на полигонах Семипалатинска).     

Информационный взрыв тоже, конечно, мог сильно повлиять на неокрепшие организмы. Одна странность, теперь каждый может на любом устройстве  получить ответы на любые вопросы. Значит: воздействие информационной энтропии.

Но не будем так уж мрачно смотреть на молодёжь, поймут они книжку эту. Чего там не понять? 

Школа как школа, дети как дети, кто-то читает, а кто-то бухает, деньги аскают, от Летова тащатся, клей не нюхают, и то хорошо. Словом,  выживают, как умеют,  ну не блокада же!

Но у меня возник вопрос к автору, как так получилось, что плоховидящая, но сильночитающая девочка, родившаяся  в семье двух инженеров НИИ  (правда, нынче папа бомбит и шабашит, а мама пьёт и герболайфит) оказалась в такой  литизоляции. Нет, конечно, мама знает строчку из Цветаевой, и даже за Булгакова принималась, ещё для устрашения братика водятся 6 томов Пушкина в доме, но все равно как-то странно.

Ведь поколение ее родителей родилось и выросло в  самой читающей стране, и в каждой хрущевке итээровцев (см. Википедию, вот ведь, заразилась просветительством) были залежи книг и журналов, тома «макулатурных» классиков, в конце концов, а тут складывается ощущение, что впервые книжки она увидела в школе.

И если бы не любимая учительница, и районная детская библиотека, быть беде — панель и ларёк.

Ещё удивило, что начитанная московская школьница, будучи в гостях у своей  учительницы  (интеллигентная в трех поколениях семья, море книг — прямо рай для девочки), случайно подслушав разговор о переменах в карьере наставницы, спрашивает у той: неужели место на рынке предложили? Неужто совсем сбиты ориентиры у ребёнка: рынок — верх карьерного счастья для  потомственного интеллигента?

Пережала всё-таки Романовская с драматизмом. Не все так черно-бело было. Наверное, не стоит относиться к детям прошлого — да и нынешнего — века с гуманоидным антропологическим интересом, особенно, если ты сам родом из той эпохи.

После выхода замечательной повести Владимира Козлова «Литиум», в которой виртуозно и безумно смешно деконструируются практически все штампы о «лихих девяностых» у меня была надежда, что писатели наконец оставят эту тему специалистам – социологам, историкам, экономистам, наркологам и другим интересующимся – а сами сосредоточатся не на временах, а на нравах.

Но, увы. Тексты о голоде, холоде, распаде великой страны и подростковой бесприютности продолжают печататься, как этикетки для фальшивой водки в столь вдохновляющее авторов время. Сочинение Ларисы Романовской залетело в наш ларек из этого же цеха. «Слепая курица» — это вовсе не про культовые «ножки Буша», это — не то прозвище (бывают ли такие прозвища?), не то самоназвание главной героини школьницы Ритки.

Ритка родилась в 1980-м, и на ее долю выпали все тяготы перестроечно-рыночного взросления: очереди, дефицит, потеря родителями приличной работы в НИИ, да и вообще распад семьи.

Ритка, впрочем, девочка непростая – она не расстается с книгой и мечтает стать библиотекарем, правильно именно библиотекарем, а не библиотекаршей – объясняет читателю образованная авторка.

Ритка нехороша собой – особенно портят ее очки (других примет внешнего безобразия героини автор деикатно не сообщает), поэтому одноклассники и, что совсем обидно, одноклассницы дразнят ее «слепой курицей». Ритку это злит, но не обижает – одноклассницы ведь тупые дуры, не прочитавшие ни одной книги, и, если что, на них всегда можно пожаловаться любимой учительнице — литераторше Алле Борисовне, дома у которой юная библиофилка находит свой личный рай. Вот тут могло бы стать интересно – именно в 1990-е  стирались границы пола, возраста и социальных статусов – но тезка Аллы Пугачевой оказывается исключительно приличной женщиной и только поит Ритку чаем без сахара и слушает ее новые стихи. Но и Алла Борисовна обидит Ритку – бросит любимую ученицу в кошмарной районной школе, а сама уйдет в частный лицей. Вообще нет живого существа, которое не обидело бы Ритку – и толстухи в очереди, и учителя, и родная тетя, и брат, и мама с папой… Обижают, кажется, самим фактом своего существования – все они какие-то неправильные: глупые, некрасивые, бедные, слишком богатые, даже щенок колли и тот умудряется ее расстроить … С одной стороны, Ритка мечтает укрыться от всех и читать-читать-читать, с другой – страстно жаждет внимания мира. Но перепадает ей немногое: единственный человек, защитивший ее, — самый отвратительный одноклассник Дерюгин, толстый, грязный, тупой и воняющий «козявками». И даже то, что у него оказывается прекрасный голос не делает его интереснее и приятнее – бросив школу, 15-летний Дерюгин спивается где-то возле станции метро.

Авторка обильно, но не разнообразно живописует ужасы Риткиной жизни: блинчики на прогорклом масле с поддельным приторным медом, драная школьная форма, спивающаяся после ухода отца истеричная мать… Но сочувствовать Ритке как-то не хочется – ужаса в ее жизни как-то совсем немного, а слишком много раздражения, чисто пубертатной нелюбви к себе и окружающим зачем-то рационализированной взрослой авторкой в духе «это все проклятые девяностые». Но вынуждена разочаровать авторку и читателей: в нехитрой Риткиной истории девяностые ни при чем: подростку плохо всегда – Александра Бруштейн переживала из-за «вихров», смолянка Елизавета Водовозова из-за неудобных платьев и трудностей в коллективе, Алеше Пешкову тоже приходилось несладко, особенно ночью на кладбище, а уж как настрадался Николенька Иртеньев…

Так что дело тут не в стране и не во времени, разруха в голове и душе – нормальное состояние взрослеющего человека. Но описывать ее нужно как-то подушевнее и поинтереснее: Холден Колфилд, на светлый образ которого, ориентируются создатели подобных романов взросления, вовсе не был презирающим все вокруг школьным задротом: «Над пропастью во ржи» — роман о любви к миру и подростковой невозможности ее выразить. А «Слепая курица» — просто унылая бессюжетная рефлексия взрослого человека на тему подростковых проблем, написанная, а точнее, просюсюканная, с учетом всех популярных в современной квазиавтобиографической прозе тенденций: тут и буллинг, и девяностые (книга снабжена комментарием, не уступающим авторскому тексту по объему), и, как размороженная вишенка на торте, — глубокое потрясение героини от знакомства с творчеством Янки Дягилевой и Егора Летова. Кстати, интересно, от чего могла так прибалдеть 15-летняя девочка, обожающая Цветаеву, услышав эти песни в грязной парадной? Разве что от густого конопляного дыма. Но о таких деликатных бытовых подробностях того времени авторка умалчивает. Да и вообще, «Детство было, хуй с ним, с детством», — пел Егор Летов, вот и современным российским писателям стоило бы перейти к написанию каких-то менее инфантильных историй.