Фигль-Мигль. «Долой стыд»
Автор этой книги называет себя «модернистом с человеческим лицом». Из всех определений, приложимых к писателю Фиглю-Миглю, лауреату премии «Национальный бестселлер», это, безусловно, самое точное. Игры «взрослых детей», составляющие сюжетную канву романа, описаны с таким беспощадным озорством и остроумием, какие редко встретишь в современной русской литературе. Скучать будет некогда — читателя ожидают политические интриги, конспирологические заговоры, кражи-экспроприации, женские неврозы, мужское сумасшествие и здоровое желание красавицы выйти замуж.
Сергей Коровин
Долой
Перед нами книга признанного и заслуженного автора-лауреата. Издатель обещает нам нескучное чтение, где нас будут морочить политическими интригами, конспирологическими заговорами, сумасшествиями и неврозами. Посмотрим, не водят ли нас за нос пустыми обещаниями, не пытаются ли выдать собаку за волка, шило за мыло или удава за кролика? И при чем тут нудистские лозунги?
Здесь многофигурная композиция — собственно, отдельные монологи каких-то персонажей неочевидно меж собою связанных: Доктор, Вор, Заговорщик и тому подобные. Единственное, что их объединяет — все они в той или иной степени психопаты, включая доктора-психолога. Все они жалки и убоги— не герои и в герои романа не годятся ни по каким параметрам. Что в этих монологах от действительности, а что исключительно область фантазии определить категорически невозможно, да и думать об этом не следует, потому что не имеет значения — ничего значимого они не сообщают, никакой фабулы не развивают, никаких интриг не создают. Кого-то монолог отчетливо характеризует, кого-то еще пуще скрывает, но все эти байки не сильно интересны. Например, серия обращений бывшего осведомителя КГБ к своему бывшему оперу — совесть его, видите ли, заела, в чем-то он чувствует себя виноватым. Комедия! И складывается впечатление, что все персонажи — все! — как тридцать лет назад, так и сейчас имеют связи со спецслужбами. Бред какой-то! То, что политика — штука самая грязная на свете, знают даже дети, чего об этом писать? То, что человек по своим слабостям — свинья, тоже известно, но по этому поводу прошлись все русские и нерусские классики — какие тут могут быть открытия?
И при чем тут призыв нудистов? «Долой стыд» произносится не с кафедры, это не обращение к аудитории — это человек говорит сам себе, наверно, для храбрости и снимает штаны. Сам снимает свои штаны с себя (!), а не с кого-то другого. Думая об этом, складывается такое впечатление, что помянутые персонажи вообще никаких штанов сроду не носили — даже не догадываются о существовании подобного конфекциона. Ну, а вы скажете: как же приснопамятные трусы? Э-э-э, трусы тут исключительно для создания иллюзии антропоморфности, а на самом деле речь идет о приматах. Нихрена не дадим никаких баллов — спишем на творческую неудачу и будем ждать следующее произведение этого автора.
Елена Одинокова
Чуть не треснула кушетка психоаналитика
Чтобы достучаться до читателя, автор начинает роман с предисловия:
«Сочинители, отчаявшиеся быть правильно понятыми читателями, адресуют последним сперва краткие предуведомления, затем – трактаты, как делал это великий писатель Генри Джеймс, из чьих предисловий к его же романам и повестям можно при желании составить отдельную книгу. (Что и было исполнено. “Искусство романа” является подспорьем для авторов, критиков и теоретиков литературы, памятником ума, безупречности понимания и горячей веры в искусство, а также собранием – это Джеймс писал не о себе, но как же ему подходит – “вещей слишком многочисленных, слишком глубоких, слишком тёмных, слишком странных или даже попросту слишком прекрасных, чтобы интеллектуальное общение с ними далось без труда или не вызвало беспокойства”».
Стоп-стоп. Начну рецензию также с предисловия. Читателю, чтобы понять автора, нужно услышать оригинальный голос самого автора, а не продираться через культурный багаж автора, занимающий целый вагон. Нужна определенная степень простоты и скромности авторского голоса, чтобы читателю захотелось вчитываться в текст. Все лишнее не украшает, а уродует книгу. Вы пишете для современников, они поймут вас без дополнительных объяснений, притом далеко не всегда так, как хочется вам. Любой текст представляет собой поле для интерпретации. Не стоит огораживать это поле колышками с полосатыми ленточками, а то ведь современный читатель привередлив, он, может, на ваше поле и не пойдет.
«Жизнь не нужно фотографировать. Её нужно осмыслять. Писателю не нужны декларации – писателю нужен талант», — продолжает автор. Читатель отворачивается от экрана и закрывает лицо рукой. Такое настойчивое продвижение автором своих творческих принципов вкупе с похвалами самому себе способно выбить остатки толерантности из кого угодно.
Тем не менее перейдем к тексту.
Успешная бизнесвумен Соня сидит у психоаналитика и рассказывает, как ее собрался изнасиловать гопник в темных аллеях, но передумал, увидев старые некрасивые трусы. Соне очень стыдно за свои трусы, а с гопником она, конечно, расправилась. Соня молодец.
После Сони слух доктора терзает лесбиянка-феминистка Муся. Мусю сменяет политически озабоченный Нестор. Нестора — задолбанный жизнью майор. Все эти люди, видимо, олицетворяют собой разные сословия, социальные группы, и являются их идейными выразителями.
Доктора сменяет вор, который рассказывает майору о своем непростом житье-бытье.
Вора сменяет заговорщик, тоже со своим монологом:
«Мы – крысы. Мы дали себе слово не забывать, что мы – крысы. «В подполье можно встретить только крыс». Мы взялись за грязную работу, говорит Штык, а чтобы сделать грязную работу хорошо, нельзя позволять себе считать её чистой. В этом пункте между нами не должно быть недоразумений, недоразумения ведут к ошибкам, вы согласны. В этом пункте Худой всегда смеётся. Со Штыком никто не согласен, но для нас важна дисциплина. Ради дисциплины мы жертвуем свободой прений. Прения, конечно, допускаются, но только по техническим вопросам: выбор способа акта, например, или очерёдность целей. Худой смеётся и говорит: я жертвенная крыса. Кладу свой живот на алтарь отечества. И хлопает себя по брюху».
Заговорщика с его тайной организацией непростых пассионариев сменяет жених. Этакий газлайтер, который терзает отчаянно хотящую выйти замуж кассиршу Анжелу и пользуется ее добротой.
А что же дальше? Дальше все эти несимпатичные персонажи будут говорить, говорить и еще говорить, выражая всю неизбывную боль русского человека и тщету его существования. Скандалы, интриги, расследования, заговоры, бескомпромиссная сатира. Перед нами произведение сложное, умное, самобытное, многослойное, многоголосое, со множеством ниточек, связывающих персонажей, и с намеком на некое всевидящее око, которое за ними следит. Доктор будет выслушивать пациентов. Пациенты будут вести некую подпольную деятельность, то и дело размышляя об истории Отечества. А Анжела будет заботиться о своем Максимчике, о Мусеньке и т. д.
«Секрет никогда не имеет объективной ценности. Мусины секреты, Сонины секреты – какой шантажист придёт ради них ковырять мой сейф? Даже гостайны существуют только для тех, кто может ими воспользоваться или точно знает, кому и как продать, не потеряв в непереносном смысле голову».
«Кирюша сказал, что это было предопределено. Должно было случиться. Что вовсе не пятая колонна и не те бедняжки, которые в мороз ходят на несанкционированные митинги, а Фонд Плеве и Пётр Николаевич лично – враги того государства, которое мы на данный момент имеем. Он был потрясён не меньше нашего, но скрывал это, конечно, гораздо лучше. Мы потоптались во дворике, глядя на опечатанную дверь, и тёмные окошки, и кусок стены, который я отмыла и покрасила, и чувство было как после тяжёлого отравления. Даже Машечка не стала ликовать. Я ожидала, что она будет ликовать, хотя бы внутренне, но теперь, когда работа Фонда была приостановлена, в его бумагах рылись следователи, а Пётр Николаевич попал под подписку, Машечка пришла к выводу, что такая деятельность властей безобразнее любых ретроградных выходок».
Вы спросите: «О чем, наконец, эта книга?» Или: «При чем здесь Достоевский?» Или: «Русь, куда ж несешься ты?» Ответы будут сбивчивыми и неопределенными. Ясно одно: сюсюкающая простолюдинка Анжела — это воплощение долготерпения русской женщины, наивная щедрая Русь, мать сыра-земля, некое материальное начало, которое поддерживает и объединяет высокоумных балаболов, мечтающих о благоденствии Этой Страны. И в итоге Анжела по-мещански отпразднует с новоиспеченной семьей и друзьями Новый год. Потому что заслужила.
Добавлю, что среди богатого анимационного наследия США есть мультсериал про психоаналитика — «Доктор Кац». Он очень смешной и оригинальный. А если вы патриот, подойдет отечественный сериал «Бар “На грудь”», где многочисленные посетители обращаются с подобными монологами к баристе. Ведь можно просто изливать душу, а можно еще и выпивать.
Денис Епифанцев
Фигль-Мигль «Долой стыд»
В 1915 году Альберт Эйнштейн сформулировал общую теорию относительности из которой следует, что время зависит от гравитации – тем медленнее, чем тяжелее.
Роман «Долой стыд» длится примерно 370 страниц. И это одни из самых скучных и тяжелых страниц, которые я читал за долгое время.
В романе ничего не происходит. С героями ничего не происходит. Они никак не меняются. В начале все еще выглядит нормально, но ближе к финалу выясняется, что вокруг героев нет вообще никого. Их пять, они плотно прижавшись стоят в маленькой комнате, которая в маленьком городе на три улицы и четыре дома и старательно делают вид, что не знают друг друга.
Единственное развлечение при чтении романа – загибать уголок страницы каждый раз, когда автор вставляет апотропию будущим критикам: «…русских критиков всегда оскорбляли и будут оскорблять щегольски и с улыбкой написанные книги, авторы которых не снизошли до тона и проблематики газетных передовиц». Таких шпилек в тексте довольно много.
Дорогой автор. Во-первых, это дешевая попытка манипуляции. Единственное отличие критика от дорогого читателя ровно в том, что ему потом надо о вашем тексте что-то написать. И он был бы страшно рад, написать о чем-то что было бы написано щегольски и с улыбкой, только вот это не этот случай.
Во-вторых, вы то как раз снизошли до проблематики газетных передовиц, чего уж. Все эти «Демократический разъезд» и «Имперский контроль», что, если не то самое? Фэйсбучные передовицы?
«Организаторы ещё немного поскрипели мозгами, и на свет явился Демократический Контроль. […] На гуманитарных факультетах царит атмосфера ментального насилия. В либеральных СМИ дисциплина как в тюрьме. Работников бюджетной сферы, после того как те возвращаются с полупринудительных митингов в поддержку власти, вынуждают рассказывать в соцсетях, насколько эти митинги были принудительны. Если оружие госструктур – клевета, увольнение и Уголовный кодекс, оружие Демократического Контроля – клевета, бойкот и травля.»
Это вот щегольски и с улыбкой? Или, что? О, Боже – это же ирония. Как говорил в таких случаях Ричард III: «Мы этот день как праздник будем чтить».
А, в-третьих, ну раз вы сами обращаетесь к читателю со словами – не слушайте критиков, они ничего не понимают, то видимо знаете какую реакцию можно получить на этот текст.
Герман Садулаев
Фигль-Мигль «Долой стыд»
«…русских критиков всегда оскорбляли и будут оскорблять щегольски и с улыбкой написанные книги, авторы которых не снизошли до тона и проблематики газетных передовиц». Так говорит в романе один персонаж и отчасти это про самого Фигля-Мигля и его (её) прозу. Действительно, написано щегольски, легко, умело, иронично, вроде бы о том же самом: актуальные политические и исторические проблемы, но не «газетно», не пафосно, никакой идеологии и никакой вообще, прости господи, «публицистики». Критиков и коллег это, наверное, действительно несколько напрягает. Хотя вряд ли из-за этого кто-то станет серьёзно автора ненавидеть. У нас сейчас ни любви, ни ненависти. Тотальное взаимное равнодушие.
Лучше бы ненавидели.
Автору, в принципе, ещё повезло. Победа в одном из сезонов «Нацбеста», свой круг читателей-почитателей, авторитет в писательских кругах города Санкт-Петербурга, стойкий интерес публики ко всему, что автор пишет и издаёт. Наверняка автор достоин и большего. А кто не достоин? Многие достойны. Просто полянка узенькая, и всё сужается, сужается, сужается, оттого и нет на ней достаточного числа почётных пъедесталов или хотя бы креслиц заслуженного успеха.
Один из многих, увы, случаев, когда, читая автора, думаешь: если бы у нас в стране вообще что-то читали, то эту книжку точно читали бы многие, и получали бы пользу, и удовольствие, и местами даже испытывали бы восторг.
Но никто ничего не читает.
Ну и ладно.
Значит, роман. Действие разворачивается, как всегда у автора, в фантастическом мире, в фантастическом городе Санкт-Петербурге, при невероятных фантастических обстоятельствах. Которые, если приглядеться, вообще ничем и никак не отличаются от нашей настоящей действительности. Конечно, социальная фантастика, некро-реализм (в весьма узком мною самим придуманном саркастическом смысле термина), но традиция весьма почтенная: Салтыков-Щедрин.
Повествование идёт четырьмя струями, по четырём каналам, обозначенным как «вор», «заговорщик», «жених», «доктор». Причём если остальные три канала именованы субъектно, канал «жених» рассказывается «невестой», самым милым персонажем повести, кассиршей Алей-Анжелой, которую угораздило в её поисках «мира интеллигентных людей» попасть в гущу политических заговоров и стать «точкой сборки» для различных сюжетных линий и персонажей.
Роман про политику, про заговор, про спецслужбы и даже про террористическую организацию. Но вообще нет. На самом деле просто девушка Аля хочет уже замуж. И не за гопника, а за приличного человека. И чтобы детей рожать. А все вокруг такие. Нелепые. Думают, что в жизни есть ещё что-то «важное» кроме этого.
Много в романе и языковых находок, и очень тонких жизненных наблюдений, иногда оформленных как цитаты. «…Грибоедов говорил, что не участвующий в событиях наблюдатель ничего не увидит». Может быть, и не Грибоедов, во всяком случае, не точно так говорил. Но красиво.