Очередные похождения Пистолетто, но на этот раз не рэпера, а уличного художника. Пришел этот таинственный художник, намалевал что-то через трафарет, и сразу помер кто-то из власть имущих. Эти шедевры, конечно, запрещают и не пущают, сайты за них блокируют швыдче, чем за детское порно. Потому что красота — это страшная сила.

Короче, перед нами триллер о сильном и независимом художнике, который не хуже Бэнкси. И о людях, которые его выслеживают. (Сотрудники некой «Конюшни», которая что-то вроде «Фонда эффективной политики».)  К несчастью для Захарова, в этом сезоне есть автор, который намного лучше разбирается в живописи — это, конечно же, Александр Бренер. На фоне «Кан-Куна», с живыми людьми и живым настоящим искусством, все эти остросюжетные россказни о русском Бэнкси-террористе напоминают отчет о тараканьих бегах.

Первые же страницы поражают самобытностью языка: «амба», «красотища», «от метро – в четыре ноги».  Автор хочет писать ярко и нешаблонно. Впрочем, сколько бы Хиропрактик ни самовыражался, сколько бы веществ ни приняли ищущие его журналисты, политтехнологи и прочие столичные кони, то есть фэповцы,   сколько бы ни торчали все эти люди в интернете,  повествование все равно пахнет желтой прессой, а не художественной литературой. Интонации героев нарочито позитивные, слова пустые и необязательные:

«Здесь я получаю четыре редакторских оклада. Квартальные премии. Спонтанные премии от щедрот Аса. Помню, в первый год работы я пришел — 30-го, что ли, декабря — домой, и, как в дурацком кино про внезапных миллионеров, бросал в воздух пачку пятитысячных бумажек, и смеялся, когда они падали на меня. Как идиот смеялся».

 «Мы с ним и с Овечкиным ходим на обед в «Галерею художника». Супы действительно хорошие, сейчас вот — гаспачо и крем из брокколи. Слава всегда берет гаспачо, я — больше по ухе с семгой, но крем тоже сойдет. А что сегодня будет у Сашки, сказать сложно, потому что он привередничает по поводу любого блюда. Мы со Славой отправились к свободному столику, оставив Овечкина морально убивать официанта. Болтали о разной ерунде».

«А может, подумал Илья, эта вынимающая кишки осень в самом деле оружие массового поражения? Американы нас уделали, а мы даже и не сообразили. Какой-то там истребитель пятого поколения собираем из говна и палок, а в глаза продолжает сыпаться эта безнадега, от которой ноги проседают и руки начинают дрожать. Нет, в самом деле, в аду должно быть повеселее».

Автор лепит харизматичных узнаваемых персонажей, например, журналиста Арчи, прошедшего через «горящие точки», или влиятельного пиарщика по кличке Ас. Автор изображает преследование и избиение отважного оппозиционера Ильи «зожниками» из «Конюшни» во главе с продажным Арчи (видимо, не дает покоя черепно-мозговая травма блогера Кашина). Все это мы видели еще в жеже. А вот менты избивают хрупкую революционерку Настю и ее супруга.

Пепел Оли Рукосылы пытается стучать в наши сердца, но не находит отклика. За что вы, товарищи, так надрываетесь? За что продаетесь Кровавому Режиму или выступаете против него? Лучше посетите еще раз кафешку «в четыре ноги» и поешьте супа. Посмотрите артхаус, посидите в интернете. Почитайте Маркузе. А вашего Бэнкси за баловство с баллончиками пора оштрафовать на 500 р.

Автор претендует на некий поколенческий роман, отражающий философские, эстетические  и политические чаяния своих прогрессивных современников. Если его целью было изобразить «поколение сэлфи», то у него получилось. Текст отдает зубным эликсиром и чем-то гадким, затхлым – то ли «Духлессом» Минаева, то ли «Изнанкой крысы». Так и чудится, что сейчас кто-то из этих тупорогих самоуверенных бонвиванов (не важно, запутинец или оппозиционер) съездит в Тай за конронавирусом и пойдет, радостно пританцовывая и умно рефлексируя, заражать всех и вся по улицам Москвы.

Ну а как еще молодежи изменить Эту Страну?  «Настя смотрела на цементный завод с собачьей тоской.

— Здесь нельзя жить, — говорила она мне.

— Ох, Настя, а где?

— Да где угодно!

В ее списке были Алтай, Берлин и Вьетнам. Но нам не хватало ни дензнаков, ни духу всё бросить. Как и многие наши друзья, мы бесконечно спорили, забирать ли с собой Ольку или пока оставить у родителей, как быть с котом, и какой момент — лучшее время для побега».

Не хочу сказать, что роман плох — он вполне мог бы стать бестселлером в соцсетях и вообще в среде думающей молодежи. Но мне было скучно читать: у героев слишком сложные лица, не хватает треша, угара и содомии. Придется вслед за коллегой процитировать самую запоминающуюся фразу из этого текста:

«Лейтенант — будто от вражеского дота — заслонил собой молодняк.

– Хуйней занимаетесь, – пояснил он…»

Вы спросите: а при чем тут Эдда? А ни при чем. Герои никакие не боги и не берсерки. Зато в РФ очень любят сериалы про викингов и вообще все скандинавское.

Название третьего романа журналиста и пиарщика (точнее, “джиарщика”, специалиста по Government Relations) Дмитрия Захарова сразу настраивает на травестийный, в литературоведческом смысле, лад: не величавая космогоническая «Старшая Эдда» и не подробная реалистическая «Младшая…», а нечто среднее – ни то, ни сё. Точнее, и то, и сё.

Надо отдать должное автору: повествуя о страстях, кипящих в закрытой кастрюльке околомэрской и околокремлёвской медийной братии с неприметной надписью «Конюшня» на крышке, он последовательно выдерживает этот двойственный тон. С одной стороны – узнаваемые мельчайшие приметы московской жизни (и, вероятно, красноярской – но это виднее красноярцам) – а с другой, эти детали собираются в совершенно фантасмагорическую картину того, «как все устроено на самом деле». Так что вполне укоренённые в повседневности начальники информационных отделов, старшие аналитики, специальные корреспонденты крупных издательских домов, отрабатывающие за большие зарплаты-премии и за еще бòльшие откаты текущую информационную повестку дня и споро прoворачивающие специфические российские выборы, предстают какими-то скандинавскими богами с мечами и молотами, сошедшимися в битве под древом Иггдрасиль.

Признаться, часто хочется помотать головой и сказать: полно автор, да ты гонишь! Хватить демонизировать всякие «кувшинные рыла», казнокрадов и халдеев!

Но с другой стороны – когда он пишет, как сотрудник этой самой околомэрской Конюшни, откомандированный продавить в нужную сторону выборы в Новой Москве, не имея других аргументов, просто шваркает об пол смартфон наблюдателя, который снял на видео грубейшую открытую подтасовку, разве он гонит? Увы, любой человек, живший в России последние десять лет читал и слышал об этом неоднократно. А когда он пишет:

«Никакой ложки нет, говорили в «Матрице». Вот именно. Если бы наша оппозиция знала, с какой субстанцией имеет дело, думал Ас, она бы просто пришла на Тверскую и потребовала освободить кабинеты».

–  так ли это было? Страшно верить автору. И уж тем более страшно читать про «жужу» – изощренную пытку, которой подвергают арестованного левацкого активиста. Но нет оснований не верить человеку с бэкграундом Дмитрия Захарова.

«А кабинеты, кстати, и так уже наполовину пусты. По «коридорам власти» течет полноводный поток внезапных отпускников — срочно проведать маму, повидать дочь, подлечиться врачи советуют. Теперь на всё — «принесите оригинал приказа» и «без визы министра не принимаем». Даже если это какое-нибудь дурацкое согласование на рекламный плакат, которое раньше всегда было устным».

Такое на форумах «Новой газеты» не вычитаешь. Это только на личном опыте.

Обратим внимание: Ас – это Алесандр Сергеевич Олдин, руководитель этой самой медийной «Конюшни». И в то же время – как бы ас Один из Эдды. И так устроена вся книга.

Словом, со знанием фактуры здесь всё в порядке, с культурологическими параллелями и многослойностью – тоже. Сложности при чтении возникают, во-первых, с перенаселённостью: среднего размера роман насыщен героями как «Война и Мир», так что далеко не сразу удаётся запомнить кто таковы и кто друг другу эти молодые мужчины одного круга с усреднёнными русскими именами – Слава, Илья, Георгий, Дмитрий и т.д. А тут еще и повествовательная позиция то и дело перепрыгивает из головы одного героя в другого. Что читателю задачу не облегчает.

И во-вторых, с перегруженностью событиями. Магический графитчик Хиропрактик, чья жестокая сатира на истеблишмент получила вдруг неприятное свойств воплощаться (нарисовал кому-то лихую смерть – а он возьми да и в самом деле неожиданно умри), ожесточённая экологическая движуха в Красноярске, восточная мистика, романтическая любовь, дотошное описание зловонной предвыборной кухни, «болотное движение» (передвинутое почему-то на пять лет вперед, 2012 в 2017), крысиные «конюшенные» нравы – основные, дополнительные, контрапунктные сюжетные линии растут, параллелятся, и лишь изредка пересекаются, как ветви того самого Иггдрасиля.

Так что для того, чтобы в конце свести повествование в единое целое, автору приходятся делать неимоверное усилие – прямо-таки слышно, как трещат сюжетные ветви. Впрочем, трудно ждать стройности от романа, один из героев которого чувствует так:

«И вот теперь Георгий сидел внутри этого муляжа и думал, что всё происходящее напоминает историю даже не про сбой в матрице, а про более глубокий надлом реальности: черная дыра в фейковой вселенной внутри ее же декорации».

Конечно, от подробных умствований за версту разит Пелевиным. (Сдобренным при этом отсылкой к «Лавру» Водолазкина, с его вечной любовью-служением.) Что поделать: как сказали бы сами «конюшенные» – это не мы такие, это жизнь такая. 

По законам безотходного производства книгу Д. Захарова «Средняя Эдда» рекламирует автор из той же серии «Актуальный роман»: «Сквозь оскаленную злободневность выпирают мрачные контуры древних саг». Поговорим про «оскаленные контуры».

В Москве неизвестный автор рисует граффити с острым политическим содержанием:

Круглая крышка палехской шкатулки во всю стену — обложка пушкинского «Лукоморья». По цепи вокруг дуба идет на четвереньках праймтаймовый телеаналитик, из одежды — только очки. В ветвях — русалка со смутно знакомым лицом играет гимнастической лентой. Лента спеленала мужика в костюме. Из барашков морских волн один за другим выходят утопленники в черной форме подводников. В небе над ними человек в маске Гая Фокса рубит бороду световым мечом не то председателю центризбиркома, не то популярному патриотическому блогеру. В центре — огромная голова витязя, нефтяного барона, с крестиками вместо глаз, раздувшаяся и густо утыканная копьями, как лицо персонажей фильма «Восставший из ада». Вокруг головы водят хороводы сказочные существа: лешие, кикиморы, Баба Яга и Кощей. Вроде бы тоже с какими-то неслучайными лицами.

Актуальности невнятным, написанным в стиле И. Глазунова — хотя и протестным — картинкам добавляет то, что время от времени лица, изображенные на них, мрут. Кто-то тонет в бассейне, другой погибает от неосторожного обращения с оружием.

Формально интрига заплетается вокруг «Конюшни» — близкой к властям конторы, в которой потерявшие стыд, но сохранившие профессионализм журналисты обслуживают интересы этой самой власти. Выборы, политические заказухи, черный пиар — всем рулит гедонист и эстет Александр Сергеевич. Подчиненные называют его Асом. Образованному человеку, знакомому со скандинавскими мифами, дают понять, что разговор пойдет серьезный: со смыслом, значением и контурами.

Автор и настроен творить серьезно: за это отвечает ветвистый сюжет, который движется произвольно, меняя фокусировку. От журналистов «Конюшни» к оппозиционерам, потом вступают крупные чиновники и слуги режима. К переходу привыкнуть можно: и не то читали. Проблема в том, что написан текст стилистически однородно. Везде бормотание, разговорная интонация:

Так что не переживай, Слава. Не переживай, старина, что мы бестактные свиньи, не знающие субординации. Это все от тоски по признанию. От зависти, одним словом. Друг Овечкин мне так и говорит. Так что ты мне «фак», а я тебе — два, ты мне по морде, а я тебе — с колена. Ты мне объективку в мэрию, а я тебе — донос в следком. Думаешь, не сделаю? Не знаю. Наверное.

Роман перегружен бесконечными уточнениями:

Илья на несколько секунд замешкался, пропуская накатившую волну теток в цветастых пальто с волочащимися за ними, будто тяжелые хозяйственные сумки, детьми. Крутанулся на каблуках, решив свернуть на Большую Грузинскую, передумал, сделал пару шагов, снова передумал и быстро перебежал улицу в потоке недовольных спешащих граждан.

Хочется взять и самому от безысходности толкнуть Илью под машину. При этом текст удивительно монотонен и монохромен во всех смыслах. Видимо, от «тоски по признанию» Захаров сразу бросает читателя в текст, считая это признаком высокой художественности, настоящей прозы. Без экспозиций и объяснений. Читатель должен сам реконструировать, погрузившись в роман. Но погружаться не хочется по одной причине: нет глубины и течения.

Писатель сумел убедительно опровергнуть слова Чехова: «Нет ничего легче, как изображать несимпатичное начальство, читатель любит это, но это — самый неприятный, самый бездарный читатель». «Средняя Эдда» попросту скучна. И тут не спасают подмигивания читателю, намеки на «неслучайные лица», отчаянное вольнодумство. Вот некто Арчи, ставший «цепным псом режима», вступил в ряды «цензоров». Он военный журналист, прошедший «горячие точки». Газета — «Комиссарская правда». Есть тут прототипы у журналиста и газеты? Может, и есть, но зачем выяснять? Еще раз — скучно.

«Средняя Эдда» внешне центрируется на Дмитрии Сергеевиче Борисове. Ему автор подарил собственные имя, отчество и, как понимаю, некоторые факты из своей биографии. Но книжного «Борисова» не удалось взбодрить. Все обезжиренное, неживое, ходульное. Вот Борисов беседует с барменом во время аварии на Саяно-Шушенской ГЭС:

— Слушай, — сказал я ему, — все бегут, везде закрыто, а ты работаешь. Не боязно?

— Да ну, — сказал бармен, — куда бежать? И потом: русский человек все время живет как умирает. Мы любую войну только понтами и вытягиваем, потому что нам помереть — похер. Миллион человек — похер. И сто миллионов — похер. Жила бы страна родная, знаешь.

Сколько можно об одном и одними же словами, вплоть до запятой? Если речь идет о чиновниках, то те также узнаются по первым буквам. Беседа с вице-мэром Москвы:

— Вас рекомендовал Олдин. Надеюсь, не за красивые глаза, да? Тем более, какие глаза между мужиками? Или сейчас уже один раз — не этот самый?

Яков Леонидович довольно ухмыльнулся своей шутке.

— Кругом пидарасы, да? — доверительно сообщил он.

На месте вредной власти я бы выписал роману Захарова какую-нибудь государственную премию. Издал бы хорошим тиражом. Вычистив от мата, заставил бы читать в школах и аудиториях. Чтобы молодое поколение искренне возненавидело всяких там оппозиционеров. За неинтересность, претенциозность и вторичность, что для литературы убийственно. Впрочем, автор о чем-то догадался сам:

Лейтенант — будто от вражеского дота — заслонил собой молодняк.

– Хуйней занимаетесь, – пояснил он…

Тут не поспоришь.

Наверное, наступило время хоть в чем-то согласиться с автором. Да, «тут не поспоришь».

Роман начинается с того, что первый из нескольких рассказчиков торопится увидеть граффити, нарисованный таинственным автором с ником Хиропрактик.

Граффити этот зачем-то закрыли ширмой полицейские, и есть риск, что какие-то «цензоры» могут это произведение «заблевать» каким-то «жирным, плохо отмываемым» составом. Помешать «цензорам» могут какие-то «боевики», которых рассказчик вызывает, но они приезжать не торопятся.

Также выясняется, что это – уже третий граффити некоего Хиропрактика, а фотографии и видео первых двух Роскомнадзор зачем-то пытается запретить. Еще через несколько страниц читатель узнает, что люди, нарисованные Хиропрактиком на этих граффити, неизбежно погибают. Ага, «элемент фантастики». Прием, конечно, далеко не свежий, но посмотрим, что дальше. А дальше начинается настоящая абракадабра.

Почему-то расследованием всего этого занимается некая организация, неформально называемая «Конюшней» – сборище пиарщиков и политтехнологов, работающих на какие-то госорганы. Параллельно действуют ребята из некой группировки «Культурное сопротивление». Их сопротивление – непонятно чему – выражается в расклеивании на стенах каких-то «флагов». «Культсопров» отлавливают и избивают те самые «цензоры» – как выясняется, это «титушки», делающие грязную работу по заказу властей.

Одновременно с поиском Хиропрактика «Конюшня» участвует в выборах куда-то там, в результате которых 77-летний то ли мэр, то ли кто-то еще должен «уйти на заслуженный отдых» и стать вице-спикером Госдумы. Вокруг этого идет невнятная движуха, в которой одни не очень понятные стороны пытаются переиграть другие. Какую-то роль во всем этом играют и граффити.

Уже страниц через двадцать следить за сюжетом становится крайне сложно. Рассказчики глав постоянно меняются, но при этом занимаются они примерно одним и тем же, и язык у них всех практически одинаковый.

Да, книг, адекватно описывающих, а тем более, осмысляющих сегодняшнюю российскую реальность, к сожалению, крайне мало, но и «Средняя Эдда», увы, не из них.

Хоть в книге и мелькают узнаваемые и непривлекательные стороны российской действительности — фальсификации на выборах, избиения демонстрантов и тому подобное, — «фантазийный» подход и невнятность кое-как слепленных друг с другом огрызков сюжета обнуляют всякую связь с реальностью.

В Москве одно за другим появляются граффити. На картинках в стиле Бэнкси (трафаретная техника, лаконичное цветовое решение) смешиваются сказочные сюжеты и политические фигуры современной России. После появления очередного граффити кто-то из изображенных на картине персонажей погибает.

Все картинки подписаны Хиропрактик (hp) и на каждой есть часы, часовая стрелка которых с каждой картинкой приближается к 12. Действие происходит за две недели до инаугурации «Верховного» и все ждут, что последняя картинка низвергнет Россию в политический рагнарек.

Пепел Фенрира стучит в наших сердцах.

Главный герой, работающий где-то на средних этажах политической машины, нечто среднее между аналитиком и куратором пропаганды, расследует, кто стоит за этими граффити и по ходу дела описывает как устроена его «конюшня» и все эта машина вокруг него.

«Средняя эдда» – отличный роман, о котором прямо хочется поговорить.

Во-первых, это, как это ни странно, прежде всего импрессионистский роман. Странно потому, что классические политические романы, всегда очень подробно концентрируются на механике этого политического. От Троллопа до «Карточного домика» политика – это не скаканье на конях, а подковерная борьба. И вся их гипнотическая привлекательность именно в этом разборе тонких политических интриг, как будто тот самый ковер у тебя на глазах расплетают и взору предстает неприглядная картинка.

«Средняя Эдда», не забывая о политических механиках, умудряется рисовать крупными мазками (ну или трафаретной техникой: когда нужно обрисовать силуэт и можно подставлять любое имя, ляжет точно по фигуре). При этом автор умудряется даже с такой техникой рассказать вполне живую и последовательную историю, передать одновременно и тонкий психологизм, и батальные сцены. И это очень неожиданный эффект.

Во-вторых, чем дальше ты отходишь от романа, тем интереснее и четче проступают контуры. «Средняя Эдда» импрессионистский роман и в этом смысле.

Эффект этот достигается еще и за счет того, что читателю многое дают сделать самому. Автор не водит за руку, а показывает какие-то, на первый взгляд, не связанные между собой картинки и сцены из жизни, а дальше читатель должен проделать работу, подумать, и увязать, достроить текст у себя в голове. Но тонкая грань между бессмысленным нагромождением и сознательным приемом не пересечена.

А, в-третьих, голос. Если бы нужно было как-то определить авторский стиль, то автоматически напрашивается микс Достоевского (не языком, а его как бы «подлюченностью к электрической розетке»), Пелевиным и телеграмм-каналом «Беспощадный пиарщик» (до того, как его продали, естественно. И я его, естественно, не читаю).

Но, на самом деле, ни одно из этих сравнений не адекватно в полной мере. Любое такое сравнение – это исключительно личное впечатление. У автора свой хороший и уверенный голос, который звучит удивительно знакомо, как русская речь заграницей: слышишь по звуку, еще не разбирая слов.

Собственно, единственное, в чем роман можно упрекнуть, это вот та самая симпатическая магия, которая главный двигатель сюжета. Само ее существование переключает внимание с политической повестки (которая, справедливости ради, отыграна очень хорошо – без уклонов в ура-патриотизм или леволиберальные проповеди) на некоторый гомеопатический заговор: у Сережи боли, у Светы боли, а у Ванечки заживи.

И в этом есть определенная ирония: написать политический роман по-русски про Россию можно или про вампиров, или про вуду, или про стим-панк-теллурию. Получается, что главными писателями земли русской являются не Сорокин и Пелевин, как многие думают, а Пепперштейн и Ануфриев. А «Мифогенная любовь каст» – маст рид форевер.