Борис Клетинич. «Моё частное бессмертие»
Эпос и историческая сага — на языке поэзии. Основной вопрос философии — спетый чистым голосом. Это всё — «Моё частное бессмертие»… Картины романа увидены разными глазами и озвучены разными голосами. Написанный в форме дневниковых заметок разных людей, часто не ведающих, что они связаны между собой или родством, или судьбой, поэтический роман Бориса Клетинича охватывает почти весь ХХ век, а действие перемещается в разные города и страны: довоенная Румыния — Советская Молдавия — блокадный Ленинград — Москва 80-х — филиппинский город Багио, где идёт шахматный матч века «Корчной-Карпов».
Роман создавался два десятилетия.
Елена Одинокова
Борис Клетинич «Моё частное бессмертие»
Оригинально написанная книга, с глубокой проработкой речевых портретов персонажей, живыми сценами и правдивым изображением реальности. Она состоит из фрагментов «дневниковых записей» разных людей, со времени довоенной Румынии и заканчивая восьмидесятыми годами 20 в. Читатели уже наелись фадеевщины , косноязычных «лихих девяностых» и «ехал Сталин через Сталин». Эта книга на фоне тяжеловесных опусов о зверствах чекистов выглядит очень достойно и естественно. Если Тим Скоренко в этом сезоне показал историю СССР сквозь призму изобретательской мысли, то Борис Клетинич представил историю середины прошлого века через монологи простых людей – еврейской девушки, молодого футболиста, пограничника, жителей блокадного Ленинграда и пр., и пр. Основная мысль книги, вероятно, в том, что человек, чье имя произносят, продолжает жить, и каждый, кого еще помнят, бессмертен. Из обычных судеб обычных людей, которые пытаются быть счастливыми и найти себя в этом мире, складывается мозаика бытия.
Тут нужно добавить, что несмотря на отличный слог и многолетние старания автора, книга эта легко читаться не будет в силу ее экспериментальности, фрагментарной композиции и словесной и фактической избыточности. На вдумчивого и вежливого читателя этот многоголосый текст с рваным сюжетом произведет сильное впечатление, но если вам хочется именно читать, а не сочувствовать авторскому замыслу, лучше даже не пытаться. Как правило в бестселлерах много рассказчиков не бывает.
Ольга Чумичева
Борис Клетинич «Мое частное бессмертие»
Это удивительная книга. Совсем не простая.
Надо попасть в ее дыхание и не спешить, не пролистывать. Читать.
Сначала кажется, что это книга про еврейское местечко в Бессарабии накануне войны, и тебя ждет «Тяжелый песок». Но потом события закручиваются вихрями времени, пространство разворачивается. Герои перемещаются и сменяют друг друга. В какой-то момент это смущает, ты ждешь привычного построения вокруг одной-двух фигур, а их становится больше. Потом снова появляются уже знакомые, и ты выстраиваешь постепенно целую сеть кланов и семей, упорно пробирающихся через границы и катастрофы, футбольные матчи и шахматные баталии, через блокаду и репрессии, любовь и пыльные дворы…
И каждый герой говорит – коротко или многословно, каждый живет в своем окружении, своими мечтами, страхами пристрастиями. Обманывается и одерживает победу – маленькую, личную. Они встречаются, ссорятся, влюбляются, они проходят мимо и понятия не имеют друг о друге. И всё это случайное – не случайно.
И всё это прописано с достоверностью документа, дневника, рапорта. Многое можно проследить буквальное – город, улица, дом. Наброски семейной хроники (кажется – вот, ее можно расписать в деталях, превратить в классический роман, но зачем, мы знаем эти романы, мы угадываем их сквозь краткий набросок, составленный автором – или героем книги…).
И можно, конечно, отмахнуться и найти чтение проще, но ты погружаешься в этот мощный вихрь, и вдруг он становится цельным и прекрасным – как тени, которые кружатся по стенам, когда вращается лампа с резным абажуром.
И сквозь сплетение и разрывы ткани возникает образ огромной страны, огромного мира – от Бессарабии до Ленинграда и Филиппин, от 1930-х до 1980-х. И пульс, ритм этого повествования – отчаянное радостное неукротимое желание жить, ощущать вкус, жар, страсть. Рожать детей. Учиться. Уезжать к лучшему. И главное – найти самого себя, своё место в мире.
Иногда говорят, что в жизни нет смысла. В этой жизни, в «частном бессмертии» Бориса Клетинича, смысл есть – он в самой жизни, в том как ощутить себя частью этой бесконечной сети людей, времен, приключений, горестей и свершений. Встать у дерева и почувствовать, что в тебе сошлись тысячи нитей, тысячи желаний. Это решительное и полное отваги «я-то знаю, что я есть! Я помню об этом во всякую минуту».
Это удивительное жизнелюбие и энергия, переполняющая книгу, завораживает, кружит голову, заставляет влюбиться в этих торопливых, подвижных, живых людей, мелькающих, словно лица в фотоальбоме. И это сочетание неспешного чтения – и их поспешности создает космос, целый мир. Нечто большее, чем семейная хроника. Человека в его полноте бытия.
Ольга Погодина-Кузмина
Груда тел, суматоха явлений
Довольно редкий случай в моей практике — понимаешь, что перед тобой потенциально глубокая, сильная книга, но читать ее совершенно невозможно.
Автор как будто нарочно постарался усложнить проникновение в созданный им мир. Мол, не будет тебе, читатель, ни дороги, ни тропиночки, а давай-ка ты продирайся сквозь бурелом судеб, голосов, частных и общих историй, родственных связей, сложных мотивов, времени и географии.
Только привыкнешь к задорному тону юной Шанталь из еврейского местечка в румынской провинции 1930-х годов, только научишься различать ее родных, подруг и соседок, только забрезжит трогательная любовная история — раз, и тебя уже перебросили в 1973 год, в город Кишинев. Теперь уже герой — мальчик по имени Витя, который сходит с ума по футболу и, как на грех, снова имеет родственников, друзей, знакомых, спортивных кумиров, к которым опять приходиться приспосабливаться с огромным трудом, скорее угадывая, чем узнавая от автора характер их взаимосвязей.
Но только ты освоился в мире кишиневского подростка брежнеской поры, как тебя снова отправляют на сорок лет назад, к Шанталь-Шейндел, которая как на грех живет на полную катушку, переезжает из города в город, делает массу новых житейских открытий, заводит новых подруг (не забывая об оставшихся в родном местечке друзьях и родственниках).
Ты вроде нащупываешь нить истории — медсестра и юный футболист — это бабушка и внук, и внуку (авторский герой), хочется сразу все — прикоснуться к корням своего рода и ностальгически вспомнить детство, азарт футбольной игры в пыльных июльских дворах.
Но тут — бац — начинается вторая глава, и герой уже некто третий. Молодой пограничник на бессарабской стороне реки смотрит в сторону СССР и размышляет о всякой всячине. А где пограничник, там и сослуживцы, и офицеры, и земляки, и рыбаки, и невеста, и лучший друг, разговоры с которым ведет наш рассказчик.
Видимо, с целью оживить человека и время, Клетинич предоставляет слово каждому из персонажей, ничем его не ограничивая. Эстафета речевого потока переходит от героя к герою в форме дневника, или внутреннего монолога, или кем-то записанных воспоминаний, и даже следственных показаний. При том, что персонажей разделяет огромная возрастная, временная, географическая дистанция, сходным остается одно — их неумеренная стариковская болтливость, разветвление мысли и темы, погружение в трясину неизвестных, а часто и непонятных читателю подробностей.
Пограничных оказывается геологом, место Шанталь вдруг занимает некая Софийка, живущая уже на советской стороне границы. Огромную страсть автор имеет и к топографическим привязкам — перечислению улиц и площадей того или иного города, обозначению всех городов и местностей, в которых пришлось побывать героям. И снова — знакомые, родственники, подруги и друзья окружают нового персонажа, которому опять не сидится на месте и в одиночестве.
Пытаясь уловить суть событий, читатель ждет уж рифмы «розы» — неизбежного появления Сталина, репрессий, захвата-оккупации, переселения-депортации, темы угнетения еврейского народа — и Борис Клетинич, в общем-то, не обманывает ожиданий. Все эти темы в книге прозвучат, хотя и будут похоронены под ворохом новых сюжетных поворотов и новых персонажей, снова куда-то переезжающих и расширяющих и без того широкий круг знакомств и родственных связей.
В свой Ноев Ковчег автор собирает сразу несколько семейных кланов с разветвленной родословной, великих шахматистов Корчного и Карпова, пострадавшего от Сталина Каплера, генералов КГБ и советских писателей-лауреатов, местных юродивых и передовиков социалистического производства, проживающих на всем пространстве земли от Ленинграда до Филлипин.
Все виды письменных документов — дневники, отчеты, рапорты, донесения и показания, календари, газетные заметки и технические инструкции использованы в тексте видимо для придания ему достоверности. Не очень понятно только, в достоверность чего должен поверить окончательно заваленный грудой тел, суматохой явлений, событий и фактов читатель.
О чем, черт возьми, эта книга? Какой смысл в нагромождении героев, сюжетов, городов и улиц? Вопрос остается без ответа.
«И таких вопросов (Корчняк стал вносить их в блокнотик) — пруд пруди:
- Бессарабия — исторически — это Румыния или Россия?
- Даки — это геты или готы?
- Чей прах в действительности покоится в могиле Иосифа С.?
- Кто в действительности отец «Львёнка» (Фогл?.. Иосиф С.?)?
- Кто самый достоверный из историков: Плутарх или Геродот? Ксенофонт или Фукидид? Тацит или Тит Ливий?».
А ведь из этого же материала могла бы получиться и добротная семейная сага, и крепкий исторический роман, и психологический триллер-головоломка для интеллектуалов. Но ни раскроить по читательской мерке, ни сшить ткань времен автору, к большому сожалению, не удалось.