Дочитала роман Андрея Геласимова «Чистый кайф» в большой растерянности. В самом начале текст казался плоским, а мат по необходимости и без необходимости, нарочитым. Но стоило главному герою попасть на территорию воспоминаний о девяностых, перед читателем распахнулся яркий, безумный, многоукладный Ростов-на-Дону, восхищающий языком героев и интонацией автора. Пошли темы неприкаянной шпаны, побиваемой гопотой, хотя и отличающейся от неё только прикидом. Пошли адские сцены у госпиталя, где привезенных из Чечни полуживых солдат сгружают прямо на траву, а матери теснят охрану в надежде спросить «моего видели?» Пошло генеалогическое древо главного героя: мама с МГУ, торгующая на рынке йогуртом, отец в капитанских погонах, не способный предложить ничего, кроме поучений, брат-отличник. А ещё дед, надевающий ордена, чтоб найти в отделе милиции обидчиков главного героя, закрыть дверь стулом и лупить их, пока не повяжут. Потому что, если не он, то мстить пойдет крохотная бабка и, как привыкла, разобьет кому-нибудь башку деревянной толкушкой для картошки. Так живет этот слой Ростова-на-Дону в лапах шокотерапии, когда дети растут полуголодными, менты ходят под бандитами, а играющая музыку шпана пытается бандитствовать самостоятельно, но вынуждена встраиваться в расклад местного криминалитета. И всё это в подливке ростовского говора, сленга, фени, мата и суржика, из которых сложным узором выткан текст. Андрей Геласимов создаёт изумительную картину времени и среды с её многоголосьем, ритмом, запахом пота, травы и крови, подчеркивая кодекс главного героя: «Пацаны, терки, держим ответ за себя. Я же видел, как все вокруг загибаются, как родители наши загибаются, и как это государство кинуло нас разом всех…» Главный герой, безвестный рэпер, постоянно ходящий по краю в миллиметре от посадки или глупейшей гибели, живет, как принято в его кругу, и медленно, но верно сползает в сторону наркозависимости. Его богатые и выпуклые воспоминания перемежаются в романе форс-мажором, в который, уже, будучи успешным исполнителем, он попадает на гастролях в Германии. И там случайно встречает землячку, боевую подругу по криминальной жизни девяностых, считая, что с этой подруги все проблемы и начались. Хотя начались проблемы с того, что, как любой наркозависимый, герой просто никогда не брал ответственности за свои поступки на себя. Но каждый раз, падая, умудрялся встать на четыре лапы и крайне удачно встретил в монастыре на реабилитации от наркоты девушку, до которой ему, по оценке землячки и боевой подруги, «как таракану до космоса». И, благодаря этой встреченной девушке двинулся вверх на скоростном социальном лифте в нынешнюю успешность. Но как только в диалоге при встрече в монастыре девушка упомянула о маме, живущей в Париже, ко мне подкрался инсайт — книга не о среднеарифметическом рэпере, а о конкретном Басте, сидящем в экспертах программы «Голос. Дети». Однажды я уже попала с этим, обругав его интеллектуальную незатейливость на странице одной знакомой парижской дамы, и не знала, как вежливо отползать, когда та ответила, что это её зять. Стоило ли после этого замечать, что «закон Сансары» предполагает реинкарнационную модель индуизмопроизводных религий, а вовсе не пение «голосами моих детей и голосами их детей»? Мне бы на это ответили, Баста собирает стадионы. Стоило ли возражать, что стадионы вольны слушать любую ахинею и недавно с таким же упоением хавали: «Зайка моя я твой зайчик, ручка моя я твой пальчик…» При том, что, судя по данному биографическому роману, Баста «диалектику изучал не по Гегелю», а Киркоров хотя бы окончил школу с золотой медалью, а музкомедию Гнесинки с красным дипломом. Короче, при мысли, что в романе «это всё о нём», о Басте, меня стало ломать. И самым ценным показалось описание того, как зависимый человек сумел вылечиться и социализироваться. Девушка, до которой герою было «как таракану до космоса», так и не стала в романе мне понятной. Потому что, когда автор описывает яростные муки творчества рэпера «на приходе», в результате которых возникает шедевр, «качающий город», я, как читательница, жду текста щедевра. Но ссылки идут на словесную сумятицу, где под три ритмичных аккорда рифмуется «жизнь» и «в высь» или «фотомодель» и «дуэль». Не то, чтобы моё музыкальное развитие закончилось в позапрошлом веке, собственные сыновья того же возраста, что и Баста, долго играли рок в группе «Инки», так что молодежных концертов посетила уму и с «кухней» знакома по полной программе. В этом пространстве, безусловно, нет высокого запроса на текст, но всё же не до такой степени, как у Басты. Короче, роман развалился в моей голове пополам на восхищение автором и разочарование прообразом главного героя. К тому же огорчил затянутый сентиментально-избитый финал, описывающий коммуникацию рэпера в зените славы с прилетевшей к нему семьей в духе глянцевого журнала не самого высокого пошиба. С точки зрения отношений с родным языком Геласимов и Баста живут на разных планетах, и вопрос мотива писателя для встраивания в серию «ЖЗЛ» с выбранным персонажем, для меня остаётся открытым. «Шедевры» Басты находятся в открытом доступе, также как и его экспертные тексты в программе «Голос. Дети.» и, если бы он имел хоть одну пятую словарного запаса, приписанного в романе автором, мир получил бы от него рэп иного уровня. Поверить, что прекрасный писатель так зафанател от конкретного Басты, что ударился в голимый соцреализм, сложно. Проще представить, что он выбрал раскрученный бренд и заполнил пустые контуры как детскую книжку- раскраску в надежде на рыночный успех. Масса людей ещё недавно зарабатывала на «художественных» биографиях Аллы Пугачевой. Они продавались как горячие пирожки, и не всегда инициировались её пиарщиками. Но с одной стороны, Пугачева, это Пугачева. А с другой, те, кто слушает Басту, не способны покупать и тем более читать книги Геласимова. Так что лучше бы автор не привязывал сконструированного героя к конкретному персонажу и ориентировался на читающую его адресную группу.

Эта книга вызвала у меня дикий истерический смех. Во-первых, читателям уже объяснили, что Пистолетто это намного менее круто, чем Ноггано. Во-вторых, очередной яппи с его ватсапами, скайпами и воспоминаниями о лихих девяностых в этом сезоне уже воспринимается как коверный клоун. В-третьих, это, извините, не кайф, а какая-то лажа:

«Большая Ба, вообще, могла стать зачетным эмси. И на районе она была не одна такая. Если кто хоть раз бывал на ростовском рынке, тот знает, что здесь у каждой бабушки свой флоу. Эминем — не Эминем, Тупак — не Тупак, но нынешний рэперский молодняк любая бабуля с Ростова легко может задвинуть. У них, в отличие от этих глупых пацанчиков, есть вполне конкретная цель — продать тебе не жменю семян, за которыми ты заскочил, а ведро яблок, да мешок капусты в придачу. И поэтому у них такой флоу, что только в путь. Очарованная бандитами своей лихой киевской юности, моя эмси Бабуля придумала для меня отморозка Пистолетто. Те ее жульбаны, прессовавшие в свои времена фашистов, ходили только с карманными стволами, и эти волыны крепко засели у нее в памяти. Так или иначе, но любой мой трек от лица балбеса Пистолетто Большая Ба всегда ждала и слушала с особым вниманием. Он ей нравился, этот дуралей. Особенно если у меня получалось круто. В этом смысле Пистолетто меня выручал не раз. Суровое сердце Николаевны таяло от его бандитских историй».

Любовь персонажа к бабуленьке, в общем, понятна. Не совсем понятно, каким макаром этот бабулин «дуралей» ухитрился стать известным рэпером. Хорошо еще, она не называла его шалопутом, вертопрахом или мазуриком и не меняла герою подгузники в прямом эфире, чтобы он сделался еще более продвинутым жульбаном. Для полного стилистического конфуза тут не хватает только слов «кушать», «попка» и «фигня». А какие опасные истории сочиняет наш шалопут на кухне с бабуленькой, кушая блинчики! Вот несколько цитат из его творчества.

«А на «мерсе» дырки латают. Но тачила от этого еще круче в цене. Хочешь уважения на районе — поимей белый «мерс». Вот и носится смерть по Ростову — белая, красивая, как океанский пароход. Сядь в нее — и умчит, куда белый кит не уносил капитана Ахава. При этом среди пацанов помельче тоже волнение. Стволов пока нет, чтобы принять участие, но на минутку присесть хотя бы в это белое чудо желание сильное имеется».

Я не сомневаюсь, что рэпер Оксимирон читал Германа Мелвилла, но у меня возникают большие сомнения в начитанности рассказчика, этого простого внука рыночной торговки, который сочиняет, как присел бы в белое чудо, чтобы поиметь его. На что же, он бедняга, там присядет, если стволов еще нет, неужто на рычаг коробки передач? Да, это не по-детски взволновало бы всех пацанов на раёне.

«Кричать-то они кричали, но присесть в «мерс» у них, сука, яиц не хватило. А Пистолетто — крутой. Пистолетто надо думать о своем положении. И о Полине. Поскольку кто Полину завалит, у того на районе особый статус. Отсюда и возникло движение. Отсюда и пошел замес».

Даже если эта Полина — местный криминальный авторитет, завалить ее было бы не слишком круто, она все-таки дама. Но, по нашему скромному разумению, речь здесь идет вовсе не об убийстве важной Полины, а о банальном сексе. Вот что значит учиться крутым замесам у бабуленьки. Сплошные моби-дики в голове.

 «Но что мы имеем вместо хорошей и полезной энергии? Двух симпатичных крепких братков, залитых в тугой «Адидас». И по их виду понятно, что Пистолетто на заднем сиденье в их планы не входит. У них другие задумки. Они садятся в «мерс» и начинают тереть за какие-то стрелки. Им надо проехать через пост ГАИ, при этом не спалиться со стволами. Пистолетто лежит на полу, покрытом отличным немецким ковриком, и хладнокровно прикидывает свои шансы. Пистолетто умный. Его так просто не возьмешь».

Симпатичные братки, трущие в тугом адидасе, и не таких брали, вон их сколько в немецком порно. Тем более, и мерседес просторный, обычно думаешь, как в ентом мерине поставить ноги, чтобы колени не упирались в спинку переднего сиденья, а тут целый мужик поместился на коврике. Это вам не «неудобное положение, как на заднем сиденье фольквсвагена».

На сороковой странице автор настолько расхрабрился, что употребил слово «пиздец», но тут же исправился и напечатал «до фига». Все уже поняли, что герой опасен, так что не нужно дальше портить карму нехорошими словами, а то мало ли какая «фигня»…

Страница 43: «В гостишке меня явно не ждали. Митя затер со смуглой девчулей на ресепшене, а я присел на диванчик». Именно на диванчике у девчули в гостишке такая книжуля будет очень «полюбак».

Страница 291. Пистолетто снова в гостишке: «Я посмотрел на нее, на халдея, потом развернулся и пошел. Вжарил оттуда по своим делам. Уверенно шел, четко. Лупил как молотильный аппарат, готовый перемолотить чего хочешь. Ножку тянул, шажок печатал не хуже роты почетного караула. Нет, дивизии почетного караула. В полном составе. Ступню прибивал к тротуару — хер оторвешь. По щиколотку в асфальт уходила. Пока не замахал руками и не ебнулся как последний лох. Оказалось — тут скользко. У пафосной, сука, гостиницы, куда я не вытягивал фейсконтроль. Юля громко наезжала на швейцара, тот быковал, я лежал на тротуаре и смотрел в небо». Как прикажете понимать все эти аты-баты?

На странице 296 наша икона гангстерского стиля учит рэперским азам девушку Юлю: « — Надо, чтобы трусы сверху было видно, — сказал я Юле.

— Вот так? — Она приспустила широченные штаны-трубы и повернулась у зеркала.

— Даже еще больше.

— Свалятся же.

— Могут. Но ты не зевай. К тому же сверху надо баскетбольную майку накинуть подлинней. Тогда останешься, типа, в платье, если что. И шнурки на «тимбах» развяжи. Они должны быть такие, ну, знаешь, расхлябанные.

— И это круто?

— Это невероятно круто. Ты просто нигга и гангста в одном лице.

Юля опустилась на правое колено, чтобы развязать шнурки на высоких желтых ботинках, в которых любил гонять по Нью-Йорку большой чувак Notorious. В рэперском прикиде она выглядела забавно, дерзко и в то же время беззащитно.

— А если я на них наступлю?

— Упадешь. Но рэпер должен показывать, что ему пофиг.

— Все пофиг?

— Абсолютно. Вообще, все — до фонаря. Главное, что он в потоке. Флоу — понимаешь?»

Если вы пишете про быдловатого рэпера-селфмейда, не нужно «наскоряк» брать консультации у бабули. Иначе у вас получится пожилая актриса в костюме Буратино. Нужно хорошо знать среду, о которой пишешь, нужно думать и говорить как рэпер, нужно действительно хотеть этот белый мерседес. Чтобы не было мучительно больно за напрасно отсиженную попку.

Хотя… Рэперов нынче много, а по-настоящему веселых книг мало.

Что ж, Андрей Геласимов написал свою лучшую книгу. Историю рэпера Бустера, объединившую энергию Басты к жизни и стремление Геласимова к славе на волне рэперского кача.

В первой части глазами героев-гопников мы видим бандитские 90-е в российском захолустье. Спортивный костюм «Адидас» здесь haute couture, доза равна жизни сестры, продажа толченой побелки лохам – бизнес, а негритянская музыка и широкие штаны – вызов мирозданию. Повесив на стену постер с черными музыкантами, герои начинают ощущать себя избранными. Гонят музлон на дискачах и этим оправдывают всё. Первая часть «Чистого кайфа» могла бы называться «кайф грязный», потому что такого средоточия дикости и предательств, описанных с позиции «а чо такова?» я давно не встречала. Это было авторской задачей – показать, как наркотики меняют человека. Но после этого я стала с опасением относиться к Басте. Да, наркоманское сознание, да, трэш и угар, но вот это нечеловечески спокойное принятие обстоятельств, которые сам же и породил: тюремный срок отчиму за воровство препаратов, украденных подружкой, продажа той же подружки за дозу, гниение беспомощного раненого на хате, срыв обещаний и договоров, потому что так получилось. Дал бандит деньги для передачи матери – возьмем себе. Оставили нычку на хранение – попользуемся. А после: «невиноватая я, он сам пришел». Возникает устойчивая ассоциация с «Исповедью» Руссо, сентиментальная оправдательность которой достается лишь одному герою – самому Руссо. Украл в детстве ленточку – побили. Себя жалко, крестьяне – злодеи. А факт, что вообще-то была кража, – не в фокусе. Страдал в старости от болезни мочевыводящих путей – и подробно описывал пять катетеров в день. А пятеро детей, сданных в воспитательный дом, не в фокусе.

Однако после этой книги я стала лучше относиться к Андрею Геласимову. Ведь не про Басту как такового он пишет. Писатель пишет всегда про себя. И в этом романе возвращается к восторгу, отчаянию и честной злости своей лучшей повести «Жажда». Герой «Чистого кайфа» так же выходит один на один против мира, считая свой путь и свою музыку важнее чьих-то там триггеров, рвется к победе и славе любой ценой, потому что победа и слава воспринимаются им как высшая точка жизни. Лишь там, на вершине, в эпицентре человечьей любви он станет собой. Довоплощенным. Единым с другими. Это стремление индивидуалиста к общности, отделённости – к совместности. Потому и зашла Геласимову тема рэпа —  дело в потоке, в каче, который магнетическим образом объединяет людей: «Я смотрю на море их рук, на океан огоньков, на поющих людей и понимаю, что мы одно целое».

Во второй части книги герой лечится от наркозависимости и живет при монастыре, где проходит душевное трудничество: учится заново чувствовать себя и жизнь. Наркотики выжигают не только волю, но и чувства, желание жить в человеческом мире. И хотя в этой части отчётливо проявилась привычка Геласимова выезжать на попсе и миксовать сюжеты (лесковский мужик, девушка из к/ф «Остров», шукшинский чудик-виртуоз и прочее), автору веришь. Не чувствам, они как раз рисованы (что соответствует состоянию героя), а реальности постнаркоманского существования, которое никогда не будет таким, как прежде, а всегда будет постнаркоманским. «Умный доктор Наташа» предлагает парню привязывать руку за спину и пробовать жить так, духовную ущербность переводя в физическую, чтобы научиться существовать с ощущением недостачи, потери. Сильную аддикцию нельзя преодолеть и забыть, в этом месте дыра навсегда, но можно научиться жить с этой дырой, не позволяя себе в нее провалиться.

В этом и есть конфликт книги – провалится или нет рэпер, теперь мировая  знаменитость, в дыру. Жизнь подталкивает его ширнуться. Но он держится. Сначала кажется, что на силе характера, но, узнавая его прошлое, мы понимаем: не менее сильно держат близкие люди. Мать, трясущимися руками вколовшая дозу, чтобы сын не умер и тогда же узнавшая, что он наркоман; отец – непрощенный, но предлагающий поддержку; городская штучка Юля, оставшаяся ради него в северной деревне и ставшая впоследствии женой. Каждый такой поступок близкого человека – не оттолкнувшего, а принявшего – становится поворотной точкой в судьбе героя. Ради матери он отправляется в лечебницу. Принимая отца, заново входит в мир. Любовь Юли возвращает его к музыке.

Хотя финал у Геласимова приторно сентиментальный, полный голливудщины и штампов,  книгу в целом это не портит.  Она и не претендует на интеллектуальную сложность, а, как рэперский трек, держится на энергии убеждения, что от жесткача можно прийти к гармонии, от наркотиков к музыке, от одиночества к общности. В общем, от грязного кайфа к чистому: «все сами поют свою песню. Потому что она всегда была у них. Просто им надо было собраться всем вместе и понять это».

Рецензия, опубликованная 23.11.2019 на сайте ГодЛитературы.РФ, гласила: 

«Выпустив историко-биографический роман о реальном историческом лице, адмирале Невельском, Андрей Геласимов в новой книге углубился в историю в другом регистре: в историю горячего ростовского рэпа и его звездного представителя, выведенного в книге под прозрачным псевдонимом Бустер. Но хотя он наговаривает всем известные треки, от «Моей игры» до «Сансары», книгу ни в коем случае нельзя рассматривать как биографию реального Вакуленко-Басты и его жены Елены, хотя история отношений героя с будущей женой — центральная в романе. Скорее это архетипическая история того, как «как закалялся рэп». То есть как из шебутного ростовского парня, говорящего немыслимым рэперским языком и способного заявиться на отчетный концерт в музыкальной школе со сбитыми в кровь кулаками (потому что только что за углом «разминал тему» с начинающими рэкетирами), вырастает, пройдя через все искусы, включая полный отказ от творчества и монастырское послушание, примерный муж и отец двух детей. Способный при этом раскачать «Олимпийский» — этим реальным апофеозом реального Басты книга заканчивается.

Повествование разворачивается в двух временных пластах — в конце девяностых и начале нулевых, когда молодой способный разгильдяй бездумно прожигает жизнь и талант, лишь на рубеже нулевых берясь за ум, не без помощи и поддержки прекрасной мажорки, и в 2016 году, когда остепенившийся герой работает концерты в Германии, чтобы заработать денег жене и детям. И по этому сюжетослагательному принципу «Чистый кайф» можно сопоставить с «Брисбеном» Вдолазкина, Тоже, кстати, о поп-исполнителе и тоже с эмоциями внахлёст. Но в «Брисбене» все кончается грустно, а в «Чистом кайфе» — апофеозом героя. Так что скорее в ум приходит язвительное описание голливудского киномюзикла из «Одноэтажной Америки»:

«Обычно разыгрывается такая история. Бедный молодой человек учится петь, но не имеет успеха. Почему он не имеет успеха, понять нельзя, потому что в начале учебы он поет так же виртуозно, как и в зените своей славы. Но вот появляется молодая красивая меценатка, которая выдвигает певца. Он сразу попадает в «Метрополитен-опера», и на него вдруг сваливается колоссальный, невероятный, сногсшибательный, чудовищный и сверхъестественный успех».

Впрочем, ильф-петровское зубоскальство здесь не вполне уместно. Потому что Андрея Геласимова, помимо собственно сюжета, горячо интересует еще несколько внесюжетных тем, доселе в русской литературе не особой разработанных. Во-первых, скользкая тема веществ, на которых плотно торчат все без исключения герои в первой части. Здесь она разрабатывается аккуратно —

Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры

Но зато вполне определенно.

А во-вторых, что существеннее — тот самый невозможный рэперский язык. Который какой-нибудь профессор кафедры славистики немецкого университета, привыкший со времен «Посева» профессионально восторгаться Буниным и Набоковым, не колеблясь, определил бы как «клоачный». Но к счастью, русский язык развивается вне зависимости от пожеланий немецких профессоров русской литературы.»

Сейчас я могу добавить, что это серьёзная заявка на «Нацбест». Уж точно не менее серьёзная, чем «Степные боги».

Русский рэп – дело в принципе фальшивое, что-то вроде реконструкций имени Сира Соколова. Вот и повествование о трудном пути ростовского паренька к успеху стилистически полностью соответствует заявленной теме – герой изъясняется так же гладко и так же не по-человечески, как и задумка всей этой книги в целом. Открой в любом месте и получишь что-то такое:

«Под мельканье уличных огней припомнил всех своих покойничков – тех, кто ушел рано. К тридцатничку я уже многих подрастерял. Они одно время как сговорились. Чуть не в стаю собрались и двинули куда-то в теплые края».

«Нашли его часам к четырем. Он залег с пробитой башкой в кустиках неподалеку от монастыря и скромно постанывал. Кто приветил его куском грязного кирпича из моей кучи, Шнырик сообщить отказался».

«Короче, дед, я так понял, тоже попал. Эта докторша просверлила ему сердце, и вот теперь он хотел, чтобы я работал на него сутенером».

Геласимов писатель профессиональный, известный и, очевидно, добросовестный. Видно, что к сочинению своему отнесся серьезно – изучил и субкультуру, и биографию своего героя, в котором нетрудно угадать Василия Вакуленко, прославившегося под именами Басты и Наггано. Беда только в том, что ни редактор, ни сам герой не удосужились объяснить профессору литературного мастерства, что Наггано и Пистолетто – это хоть по смыслу вроде и почти одно и то же, по звучанию сильно отличается. Особенно для чуткого уха любителей музыки из рабочих поселков.

Из аналогичных стилистических, сюжетных и психологических нелепостей состоит весь «Чистый кайф» (название, кстати, тоже). Детство рэп-звезды, творческие поиски, соприкосновения с наркотиками и другим криминалом, его любовные и духовные поиски выписаны Геласимовым так профессионально и одновременно шаблонно, что напоминают позднесоветские произведения о жизни и чувствах подростков, рекомендованных старшим пионерам и младшим комсомольца в рамках программ внеклассного чтения. Кому, кроме автора и его героя можно порекомендовать «Чистый кайф»? Уж точно не членам жюри Нацбеста.