Постапокалиптическая новелла об умирающей последней надежде, о вере в предназначение, о поиске цели.

Динамично развивающаяся экспозиция, наложенная на постановочные элементы: колония-поселение, пристинные, первобытные лес, озеро, ручей на фоне руин погибшей цивилизации. Отряд туристов-диверсантов, побег одного из главных протагонистов, девочки-подростка по имени «Цаца», известном в Германии в качестве уменьшительно-ласкательной формы югославского имени «Слажана». Еще один побег.

Местами синтактические нагромождения, требующие повторного прочтения.

Это напоминает и Стругацких и ненаучную фантастику других авторов поздней эпохи развитого социализма, и Кафку, если говорить о правилах-устоях общежития и регламенте взаимоотношений в колонии.

Одним словом, интересный материал, достойный более широкой огласки. И одновременно, что-то безнадежно ретроспективное, обращенное к славному прошлому, нежелание признать, что прекрасной эпохе наступил конец, и это необратимо.

Рукопись Михаила Однобибла и Вероники Кунгурцевой «Хроники Колонии» — еще один занятный феномен нынешнего Нацбест-сезона.

Коллеги-рецензенты в растерянности: сам отзыв о романе выписывается в абзац-полтора, чего вполне достаточно. Но поскольку авторы «Хроник» люди Нацбесту не чужие – Однобибл сенсационно выстрелил «Очередью» в шорт-листе 2016 года, не добрав балла до победы, а Вероника Кунгурцева, в индивидуальной своей литературной ипостаси – и вовсе отличный писатель, автор замечательных подростковых романов-сказок – члены БЖ вынуждены добирать текста за счет рассуждений о загадочной личности Однобибла. Или прикидывать, кого из супругов больше в том или ином произведении семейного дуэта литераторов.

Раз уж пошла такая кухня, предложу свежий сюжет – порассуждать, почему на русской почве так плохо приживается европейская школа абсурда по матрице Франца Кафки или, допустим, по модели Беккета-Ионеско. Отдельные локальные удачи, вроде нескольких песен альбома «Треугольник» группы «Аквариум», — исключение, подтверждающее правило. Прямые воспроизведения Кафки – вроде экранизации «Замка» Алексеем Балабановым – тоже по-прежнему не впечатляют, даже на фоне дальнейших великих работ гениального режиссера. Хохма «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», за авторство которой до сих пор сражаются с десяток литераторов и художников, тоже никогда не казалась мне глубокой.

У меня есть версия, изложу ее тезисно. Младшие современники Франца Кафки, русские поэты-метафизки, назвавшие себя обэриутами (прежде всего Александр Введенский, Даниил Хармс, Николай Заболоцкий), воспринимали собственное творчество как религиозную практику. Форма и стилистическая манера вырабатывались соответствующие. Но главное – эти художники брали на себя смелость установления обратной связи, они уверенно предполагали, что и как говорил бы Бог, бросив взгляд на те или иные земные происшествия и участников оных. Собственно, большинство хармсовских «Случаев» (указываю для наглядности наиболее популярный источник) – ровно об этом; «случаи», по Хармсу — мимолетная фиксация Божественного внимания. Перечитайте под данным углом хоть симфонию в прозе «Начало очень хорошего летнего дня». Примечательно, что в прозе подобной задаче максимально адекватна миниатюра – Творец не расположен к диалогу, его стиль – реплика, одинокий звук, попадающий в яблочко невидимого смысла.

Любопытно, что копировать эту, ключевую у обэриутов, историю, не удавалось никому. Андрей Синявский, в 50-е и начале 60-х годов прошлого века, был одним из немногих, кто хорошо знал и понимал русский авангард. Но когда он, в писательском образе Абрама Терца (рассказ «Ты и я») берет у обэриутов этот прием, да еще наглядно его обнажает – новелла сделана как бы от имени Бога (а человеческий персонаж ее полагает, что это за ним следит КГБ) – получается тускло и слабенько, выходит в лучшем случае анекдот (а не «анегдот», как у Хармса). Потому что имела место стилистическая прошаренность, но не было индивидуально-подлинного религиозного чувства.

Но это я к чему? Русский абсурд – искусство вертикальное, оно диалогично, в том смысле, что предполагает обратную связь. Это всегда плод религиозного сознания. Западная школа во многом противоположна: подсознание, замкнутое в своих лабиринтах, с горизонтальной проекцией на окружающий материальный мир. И да, «как это часто не совпадает».

…Обещанный абзац о «Хрониках колонии». Даже два.

Есть соблазн воспринять роман поначалу как пародию на весь корпус отечественной лагерной прозы – от Шаламова до Рубанова, но даже тени улыбки авторы себе не позволяют. Описание стартапа для внутреннего туризма – экскурсии по всей необъятной лагерной Руси, с погружением и спецэффектами? Тоже вряд ли – намека на любую рациональность, прикладное использование, тоже рядом не лежало.  

Замкнутое пенитенциарное (причем функционал этот – отчасти декларативен) пространство, по которому бродят разные увечные со странными именами (даже если имена обычные), наличествует какое-то взаимодействие администрации и контингента, сумерки лесной и речной природы, появляются и пропадают пришлые «туристы», похожие, скорее, на паломников, авторы пугают, а нам не страшно; весь вполне объемный, по меркам абсурдистской классики, текст, сделан в единой повествовательной манере, похожей на походку шибко пьяного, желающего, однако, уверить окружающих в своей совершенной трезвости, но при этом он не прочь и подчеркнуть, как отлично всё же посидели; шаг вперед, полтора назад. И – совсем самоценное – на единой хмуро и длинно звучащей интонации… «На одной ноте» — осуждающе отметил бы читатель попроще. Но читателю попроще «Хроники колонии», даже став книгой, попадут в руки едва ли, да и продвинутых читателей я предсказать этой вещи не рискну.

Возможно, так и останется звучать и хмуриться в одиночестве – естественное, концептуальное продолжение судьбы.

Добрый день, уважаемая Ольга! Три года назад я присутствовал при удивительном явлении, которое случилось на финальной церемонии вручения премии «Национальный бестселлер». В финале к победе бодро двигался роман «Очередь» Михаила Однобибла. Кто такой этот Однобибл, никто не знал! Это был неизвестный автор, написавший роман «под Кафку» (с таким же названием, как ранний роман Сорокина), вызвавший дикий хайп среди критиков. Только и слышно было – Однобибл! Вы еще не читали Однобибла?

И вот финал «Нацбеста», ведущий подсчитывает баллы, поданные членами малого жюри, в зале растет температура и напряжение. Сам Однобибл тоже здесь – невзрачный человек в черных-черных очках. Буквально одного балла не хватило ему до победы, лауреатом в том году стала «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича. И я тогда подумал, что если Однобибл – очередная мистификация, то и хорошо, что он остался без премии. До этого лауреатом «Нацбеста» становился Фигль-Мигль, оказавшийся женщиной Екатериной Чеботаревой. Ох и любите вы там, Оля, у себя в Питере всякое мистическое!

Но эта история имела продолжение. Через какое-то время на портале «Горький» появилась обстоятельная статья о писателе Однобибле, «Учетчик и очередники». Статью написала писательница Вероника Кунгурцева. К тому моменту после церемонии «Нацбеста», где Однобибл едва не стал лауреатом, прошло полгода, его стали забывать. Появление статьи было похоже на попытку разогреть вчерашние щи, привлечь внимание к этому персонажу. И таки так оно и оказалось!

Потому что знаете, что выяснилось? Михаил Однобибл и Вероника Кунгурцева – супруги, муж и жена! Признаться, я тогда испытал некоторое разочарование. Как, помните, Оля, в фильме «Мужской зигзаг» героиня говорит мужику, который пытался ее кадрить – вот как жаль, была у вас тайна, а теперь никакой тайны и нет. Была загадка, мистификация, если хотите, интересная игра, был человек в черных-черных очках, который появился ниоткуда, такой почти гоголевский персонаж. А оказалось, что это просто семейный подряд. Я бы предпочел, чтобы игра не кончалась, чтобы сказка продолжалась. Чтобы женой Однобибла оказалась, например, Фигль-Мигль, и они выпускали бы новые книги под коллективным псевдонимом Однофигль.

Важно в этой истории (для меня важно) то, что Вероника Кунгурцева хорошая писательница, мне нравятся ее книги, и цикл про Ваню Житного, и отличный был роман в одном из сезонов «Нацбеста» «Девушка с веслом». Однобибл мне не нравится – в смысле, его манера не нравится, его стиль какой-то закушенный и воспаленно-обстоятельный. Но книги они свои подписывают вместе, и знаете что я заметил, Оля? Вот были Леннон и Маккартни, которые свои песни подписывали общей фамилией Леннон-Маккартни, но всегда можно отличить, где поет Джон, и какую песню сочинил Пол. Вот и здесь такая же история. Фамилий на обложке две, но я понимаю, какие тексты написала Вероника Кунгурцева, а какие Михаил Однобибл. «Кинематографию» (была в сезоне «Нацбеста» год назад) написала однозначно Кунгурцева, и «Дольмен», который только что вышел, тоже Кунгурцева – там сполохи фантазии, там старушка влетает в тело девочки, там все бурлит, и жаль, что в конкурсе оказался не «Дольмен», а «Хроники колонии».

Потому что «Хроники колонии» воспринимаются как продолжение «Очереди», и явно этот текст писал Однобибл. Это опять описание некоего условного фантасмагорического пространства. В «Очереди» был некий город, в «Хрониках» — колония, из которой нельзя уйти, и подробно, уныло, описывается, какие там порядки, кто где стоял, кто кому кем приходится. Если «Очередь» скорее повторяла кафкианский «Процесс», «Хроники колонии» отсылают к роману Кафки «Замок». Я прочел 50 страниц и бросил, почуяв жжение в мозжечке. Не читайте это, Оля. Я не думал, что Однобибл окажется Многобиблом, но, видимо, мы должны пройти и это. И всего Вам хорошего.

На прошлом «Нацбесте» Михаил Однобибл серьезно нашумел со своим романом «Очередь» (сразу скажем, что «Очередь» Сорокина он не читал – да и не собирается). Говорят, для победы в премии ему не хватило всего одного голоса. Серьезная заявка. Короткий список был взят легко и непринужденно. И вот – роман «Хроники колонии». Вторая попытка. Правда писал Однобибл книгу не один, ему помогала некая Вероника Кунгурцева, говорят, что супруга. Впрочем, не это важно. И, кстати, с чего это я решил, что она ему помогала? Может, он ей? Вот чего мужской шовинизм с нами делает!

Если «Очередь», согласно некоторым сетевым данным, автор писал 16 лет, то с «Хрониками» точно ничего не ясно. Неужели за год осилил? Хотя, какая разница. Факт есть факт. Перед нами объемный и обстоятельный текст в 178 страниц.

Как получше описать впечатление от книги? Попробую вот как: представьте, что вы прочитали  за один день что-нибудь Солженицына, кое-что Шаламова, «Обитель» Прилепина, «Мы» Замятина – и еще парочку рассказов Брэдбери, потом легли спать – и все это вперемешку увидели во сне. Вот это и есть «Хроники колонии» Однобибла/Кунгурцевой.

Совершенно (я бы сказал, даже классически) антиутопичная Колония, ее странные персонажи (в книге «контингент»), хозяйка колонии, особисты, службисты, отряды солдат – все это должно быть страшно, и вообще, отзываться в душе русско-советского человека негативной генетической отрыжкой. Но – нет. У Однобила/Кунгурцевой все не так. Ничего страшного нет и в помине. Это странный, вязкий, слоистый сон, который затягивает тебя на болотистое дно совершенно особой семантики. Уже на второй странице необходимо выкорчевать из себя любые ожидания «реализма тюремной прозы» в ее классическом (генетическом) понимании. Здесь нужен иной подход – погружение, летаргия, медитация. И никакой рефлексии в реалистическом понимании.

Наиболее реальное существо здесь – это, собственно, Колония, где все и происходит. Эдакий остров Буян. Центр мира. Мировой стержень. А что? В камере сенсорной депривации есть тоже кое-что реальное: если, находясь в ней, вы слишком уж черпнете запредельного, всегда можно нажать на кнопку – и вас выпустят. Так и здесь: Зина? Шуйский? Горбун? Чубаров? Господи, великий Джа, вы все вообще кто? И тут приходит спасительное – это все Колония, ориентируемся на это слово. Вот она и кнопка.

Биография Михаила Однобибла впечатляет. Поездил человек много, разной работы повидал. Поговаривают, что даже постриг хотел принять. И в каком-то смысле его принял, поскольку реально тяжело написать столько текста в одной тональности, в одной тембральной и темпоральной окраске, в едином меланхолическом настрое. Этот подвиг похлеще будет, чем свеклу да картошку на монастырском огороде сажать. Такое терпение действительно только свыше дается.

А вот «Очередь» Сорокина автору прочитать все же нужно. Не то чтобы для общего развития, а так, чтобы было.