От рождения у мальчика где-то между лёгкими и сердцем есть небольшой пузырь. Он что-то вроде специального органа как у рыб, но он не позволяет держаться на воде, он позволяет слышать гармонию мира, которая, как мы помним, не знает границ.

Мальчик сначала увлекается дельфинами — они же говорят специальными звуками, и упорядочить, понять их может только тот, у кого есть специальный резонирующий пузырь. Потом, повзрослев, мальчик увлекается музыкой. Его зовут Август и он становится частью того, что называет асса-культура. Ленинградским музыкантом в составе рок-группы.

История героя перемежается его же интервью, в которых он довольно витиевато рассказывает о Курехине, Цое, Гребенщикове и других героях однородного ряда.

“Один олицетворял интеллектуальную апологию маргиналов — сторожей, дворников и прочих беглецов с галеры, гребущей в будущее. Другой — романтический образ современника, чьи будни полны неизбывной экзистенциальной печали. Третий — трагедию личности, травмированной несчастной любовью к сладкой N. Четвёртый — вселенскую меланхолию комнаты с белым потолком” — и там еще долгое перечисление.

В этих интермедиях — интервью видно, насколько важной для Крусанова темой является эта самая асса-культура и кто тут в реальности тот самый “яснослышащий” — это ему — автору — очень хотелось разложить по полочкам и каталогам тот феномен, который его личностно сформировал. И сделал это Крусанов мастерски. Есть ощущение, что он привязал оправдательный сюжет к своему проекту энциклопедии. Вроде, вот, посмотрите, это такой герой, который слышит более чутко и остро чем все мы, и вот что он думает по поводу того, что все мы так любим.

Но на этом история героя не заканчивается. Он переживает несчастную любовь, период отшельничества, становится музыкантом интеллектуально-синтетического жанра и оказывается снайпером на Донбассе. Это момент неожиданный, но объяснимый. У Павла Крусанова есть опыт посещения мест военных действий в непризнанных республиках, и опыт этот требует быть конвертированным в творчество. Из этого получается несколько солдатских баек, объединенных спецификой восприятия — слышит то их, по-прежнему, тот самый яснослышащий.

В финале герой оказывается не просто у разбитого корыта, но у разбитого собственноручно молотком дорогого синтезатора — всё было иллюзией, ложным воспоминанием. Как дым от донбасского выстрела растаяла вся асса-культура и вся исключительная чуткость. Жизнь разрушила образ жизни.

В этом романе Крусанов, как и в сборнике “Железный пар”, и в романе “Фигурные скобки”, проявил себя не токльо мастером конструкции, но и магистром деконструкции — всё проходит, но только потому, что ничего и не было.

Не секрет, что Павел Крусанов рожден в августе. И главного героя его нового романа «Яснослышащий» зовут Август. Совпадают и другие детали биографии героя и автора. Однако в процессе чтения романа не приходит в голову мысль об автобиографичности этой прозы. О смешении жанров и приемов в этой книге уже говорили почти все эксперты и критики, и о том, что читать ее надо внимательно…

Скажу, что ее надо читать. Книга Крусанова добавляет к ощущению сегодняшней жизни что-то главное: уверенность, что жизнь не конечна. Что в ней есть смысл, начало, продолжение, движение, дыхание, голоса и звуки. «Всемирная отзывчивость» та самая. В чем иногда, при нашей сутолоке и неразберихе, приходится усомниться…

В одном из интервью, что дает герой книги невидимым обозревателям и корреспондентам, есть такое высказывание: «Если кто-то полагает, что «когда не думаешь, то многое становится ясно», и в состоянии благодушной созерцательности твердит, будто и впрямь существуют вещи, о которых не сказать словами, так пусть, черт возьми, попробует сказать о них как-нибудь иначе».

И Павел Крусанов в этом романе берется высказать единственным доступным нам способом, то есть текстом, все то, что многие чувствовали (в юности, молодости, зрелости), но списывали на невысказываемое. Герой его романа обретает запоминающиеся черты. Он слышит известный нам мир, слышит отчетливее многих, и не боится говорить о том, что слышит. И многое помогает услышать, сделать яснее.

Стоит отдать должное бойцам невидимого фронта – перед составителями аннотации к новому роману Крусанова стояла непростая задача. С одной стороны, в паре абзацев нужно было суммировать все главное, не заступив на территорию спойлеров. С другой, надлежало заинтересовать неискушенного читателя, который о книге мог вовсе ничего не слышать. Так вот, в случае с «Яснослышащим» две эти составляющие примирить практически невозможно, и отдать должное текстовикам следует хотя бы потому, что, оказавшись перед лицом дилеммы, они честно пошли по второму пути.

Назовем это принципом магазина на диване: прорекламировать всего понемногу, каждому что-то да приглянется. Человек с феноменальным слухом, пифагорейцы и гармония сфер, двухголовые свиньи, Донбасс и чудодейственный горох. Если вам показалось, что это один из списков а-ля «вычеркните лишнее» – нет; это, как сейчас говорят, кое-что из внутренностей«Яснослышащего». Само собой, аннотация не врет – всего перечисленного на страницах текста в достатке, если не в избытке. Но говорить, что вы прочитаете роман о человеке, который пытается воссоздать и заново организовать творящие звуки, чтобы сделать материю покорной своей воле, да еще и узнаете, каким образом музыка Вагнера предопределила ход немецкой истории – значит намеренно вводить в заблуждение. Это, продолжая магазинную аналогию, как уверять несведущего человека, что «IKEA» – место, где раздают карандаши-коротыши. Так-то оно, конечно, так, но ведь суть ни разу не в этом. Тогда в чем?

Собственно, во многом впечатление от «Яснослышащего» будет зависеть от читательских ожиданий и, поскольку аннотация откровенно на них спекулирует, разнарядку надо бы немного скорректировать. Нет, хотя речь о прозе Крусанова, перед нами не «питерский» текст в жанровом смысле слова. Ленинград здесь – декорация, до полноправного героя ему далеко. Нет, это не текст «на злобу дня», и Донбасс, куда героя забрасывает ближе к концу повествования, воспринимается, скорее, как дань уважения контексту. Нет, это не роман о бытовании музыкантов, хотя здесь описаны и злосчастия музыкального образования, и амбиции студенческих рок-групп, но все эти автобиографические штрихи служат не более чем жидкостью для розжига. Разгореться, очевидно, было уготовано истории человека с феноменальным слухом. Мы знакомимся с Августом еще в детстве, когда он становится объектом внимания врачебного сообщества, и очень скоро протагонист предстает этаким Шерлоком моффатского разлива: его заботит только Звучаниево всех его разнородных проявлениях, людей он читает как нотную грамоту, а целью жизни мнит поиск созвучий, из которых соткано все сущее.

Казалось бы, слагаемые интересной истории на месте. Август – всем посторонним посторонний, но автора намного больше заботит остроумие и изящество собственных рассуждений, чем то, что происходит с его героем, как чувствительный к малейшим колебаниям внутренний мир такого вот по-музыкальному хрупкого человека взаимодействует с реальностью. Точнее, мог бы взаимодействовать. Отчего-то читателю должен быть интересен зацикленный ход мысли главного героя, который существует в драматургическом вакууме. Нет, распутывать клубок увлекательно, но, как оказывается, все, что Крусанов хотел сказать, он говорит буквально в самом начале, а дальше, жонглируя музыкальными терминами и апеллируя к философским трудам, ходит кругами и упорно доказывает то, с чем все согласились еще двести страниц назад.

Поэтому и выбранная конструкция кажется необязательным переодеванием. Да, все выстроено по заветам Аристотеля. Крусанов, как выражается главный герой, регулярно «переключает регистр».Роман притворяется то эссеистикой, то психологической прозой, то ретроспекцией рефлексирующего сознания, а в специально отведенных местах – стилизованными под телепередачи нулевых интермеццо, которые напоминают даже не платоновские, а уайльдовские диалоги: две говорящие головы толкуют о превратностях мироздания, вернее, один собеседник блистает остроумием, а второй оппонирует и, когда нужно, понимающе кивает. Вообще, «понимающе кивать» – побуждение, которое регулярно возникает по ходу чтения «Яснослышащего». Крусанов навернул пластов и думал, что заставит форму работать на содержание, но получился прием ради приема. Обидно, ведь случаев, когда тема произведения служит ему организующим принципом – много; за примером далеко ходить не надо – только в прошлом году был «Июнь» Дмитрия Быкова.

Примерно такая же история происходит и с языком. Русским-художественным – и это не новость, – Крусанов владеет блистательно, играючи выдавая фигуры высшего пилотажа. Но «Яснослышащий» непреклонен в своей музыкальности, ей подчинено буквально все – от образной системы до диалога двух полупьяных студентов, который скатывается в неправдоподобную патетику. Роман вызывает диссонансное ощущение, как будто на материале полуночного кухонного разговора написали докторскую диссертацию. Этот текст во всех смыслах нелегко читать, и речь не столько о «рассыпчатой аппликатуре»,«апподжиатуре»и прочих «спорадических альтерациях»,сколько о том, что, даже зная все термины, остается главный вопрос – вот это вот все, оно к чему?

Конечно, возникают просветы, когда герой из машины, изрекающей сентенции и отсылающей к эллинистам, на мгновение становится живым человеком. К сожалению, на скромный абзац: «А вскоре позвонила Клавдия, моя забавная сестра, и сообщила… В общем, дала мне в полной мере почувствовать вину за то, что был последние сто лет к родителям довольно невнимателен. Они погибли. Какой-то недоделанный шумахер не справился с рулём и вылетел на автобусную остановку. Умерли на месте оба — отец и мать» в среднем приходится около двадцати страниц: «Пустоты-резонаторы, упузырённые в нас, на деле редко кем используются, хотя именно они должны улавливать как позывные ближних, так и потустороннюю музыку вкупе с неслышным трепетом тверди. Улавливать и воспроизводить, как мембрана динамика воспроизводит добежавший импульс. И вот картина: музыка сфер очищена от искажений и заглушающих шумов, так что все в трудовом скиту стали способны прежде не слышимому внять. Внять и партию свою воспроизвести. Получится оркестр, где каждый человек настроен, как должным образом звучащий инструмент — оркестр, исполняющий партитуру космической симфонии, которой ежечасно лакомятся ангелы и которую столь редко удаётся слышать многогрешным нам. В этой воспроизводимой обществом-оркестром симфонии — грёза Скрябина — будет развёрнута и тема справедливых законов, и тема разумного уклада, и тема единства целого, аккорды которых, как и всей симфонии, увы, пока что не слышны обольщённому самообманом слуху. И внутри этого оркестра стражник будет стоек без личного интереса, кузнец, садовод и мебельщик самоограничатся во имя общего блага, а мудрец-правитель б дет править справедливо, не ведая соблазна побыстрей свернуть труды и дёрнуть на философический симпозиум». Если такая пропорция вас устраивает, срочно заносите новый роман Крусанова в желаемое и наслаждайтесь чтением.

В итоге, «Яснослышащий» – все то, что близко и дорого автору, дистиллированное и заново обогащенное. Мы – часть музыки мироздания, но мы из нее изгнаны, как из Рая. Симфония мироздания – Рай, которого мы не слышим. Крусанов словно отвечает на вопрос, которого никто не задавал, и это, в общем-то, нормально, но за более чем двести страниц – ни намека на то, почему это должно волновать кого-то еще. История человека с феноменальным слухомнамечена пунктиром, ее почти что и нет. А есть сплетенная в цветное макраме идея, которая могла бы украсить какой-нибудь прогрессивный манифест, но легла в основу романа, так что на выходе получилась концептуальная помесь всего со всем, где каждый элемент взаимозаменяем и ничто не самоценно.

Вместо обещанной симфонии читателю предлагают партитуру. Наверняка, этими нотами записано изумительной красоты произведение, но простой смертный, даже если сильно захочет, не извлечет ни звука.

Жанру, в котором работает Павел Крусанов, окончательное определение подберут всенепременно – когда по его романам исследователи будут изучать образ «философского русского» (был у Александра Дугина такой термин), складывавшийся на рубеже веков.

Но кто нам и сегодня мешает приближать этот светлый день? Биографическая и поколенческая близость писателей – плохой советчик, и я бы сейчас в ближайшие аналоги Крусанову сосватал, казалось бы, совершенно далекого как от Павла Васильевича, так и от всей питерской культурной атмосферы Михаила Елизарова – прозаика и поэта-песенника. Значительных и оригинальных авторов, более всего прочего, роднит метод – в этом смысле Крусанов с Елизаровым старые товарищи по оружию: оба виртуозно используют набор постмодернистских инструментов и приемов для воинствующего утверждения Традиции. И неважно, что Елизаров – хулиган и панк, а Крусанов всегда между progressiveи «новой волной» — оба музыканты, и здесь никаких метафор. Да и Традиция может пребывать в разных формах: советского детства с его фантастикой и героикой, имперской идеи или Искусства как шифра парадоксальной божественной логики – где судьба и борьба, их инерция и преодоление.

Это уже разговор о романе Крусанова «Яснослышащий» — сложном, экспериментальном, полифоническом, увлекательном. Павел Васильевич, как мне представляется, решил сделать свой ход коня для утверждения гамбургского счета и написал акустический роман – текст, в котором время не описывается, но озвучивается; история уходит не в учебники и масскульт, а прямо Богу в уши. Спасение современного человека, согласно автору «Яснослышащего», в преодолении биологической и метафизической глухоты. Заклинание Осипа Мандельштама «…И, слово, в музыку вернись» для Крусанова не риторическая фигура, но руководство к действию. Рутинная филигранная работа, сложнейший бизнес всей жизни, и труды эти, последовательно и безоглядно, выполняет герой романа – музыкант, солдат, странник Август Сухобатов (позывной в донбасском ополчении – Алтай). Август, начинавший в питерском рок-андеграунде золотого его периода (Крусанов изящно называет это явление «асса-культурой») не столько крусановское альтер-эго, сколько его мистический двойник; здесь вообще любопытная конструкция взаимоотношений автора с героем: не субъект и объект творчества, но дуэт медиумов по обе стороны зеркального стекла.

Нет, это не Крусанов, это уже я выражаюсь выспренно и загадочно, при том, что  словесная ткань крусановского романа суховата, точна и функциональна – иначе не упаковал бы он свою сверхзадачу в столь сжатый объем и вполне разгоняющийся сюжет. В котором, однако, находится место и бытовым историям и философским диалогам (изящно поданным как интервью, травестирующие Платона, пародирующие Пелевина, интерпретирующие Секацкого). Равно как портретам рок-соратников и однополчан, семейным хроникам, сейшн-репортажам, фронтовым корреспонденциям, лирико-ироническим зарисовкам дауншифтерства в экологических поселениях…  И это не фон метафизического поиска Августа, но сама фактура лестницы в небеса – из сна Иакова и композиции LedZeppelin.

Снова упомяну о заслугах коллеги Владислава Толстова – он первым отметил синхронность и близость романов двух известных русских авторов – собственно, «Яснослышащего» и «Брисбена» Евгения Водолазкина. Ну да, забавно, внешние параллели поразительны, – оба героя мало того, что музыканты-виртуозы, но начинают обучение музыке с домры; щедро разлит российско-украинский мотив, равно как любовная тема с чужой дочерью, превращенной судьбой в свою… Толстов остроумный и жестокий диагност: «в кухне, где Крусанов затевает свое адское варево, Водолазкину не доверили бы даже нарезать морковку». 

Понимая самоценность красного словца, я бы не был столь категоричен: в романе Евгения Водолазкина есть свои акварельные достоинства, заразительная интонация, отлично сопровождающая ностальгические прогулки. Да и метафора музыки как замены травмирующей памяти свежа и недурна. Однако льва увидишь по когтям, а большого писателя – по романному финалу. Где у Евгения Германовича слащаво-сентиментальная кода, пустоватый взгляд в затуманенное нечто, там у Павла Васильевича – энергия срыва с резьбы, низвержение высшими силами слишком к ним приблизившегося посредством музыки (вспоминаются бр. Стругацкие, «За миллиард лет до конца света», сопротивление Мироздания людской невеселой науке). Августа Сухобатова за отказ от творчества вознаграждают другой, совершенно уже земной, жизнью, где есть другое имя, семья, быт, воскрешенный ополченец Фергана, и он вынужден стоически принять ненужный дар. «Отрадно, что история с могущественной музыкой неведома для сильных мира, не то бы кто-то непременно заказал концерт. Скажем, кантату окончательного и бесповоротного решения эльфийского вопроса. Я — против. Это перебор. Зачем же окончательного? Довольно просто вырвать жало».

При этом роман «Брисбен» уже ходит в хитах, а «Яснослышащего» пока внимательно читают только рецензенты Нацбеста. Водолазкин здесь, разумеется, вовсе не при чем – роман Крусанова, похоже, и самим автором был нацелен в статус камерного шедевра. А ведь так хочется, чтобы прочли хотя бы прямые получатели – музыканты и ополченцы.

Добрый день, уважаемая Ольга! Знакомый повар как-то мне объяснил, в чем главное различие европейской кухни и китайской. В европейской кухне отношения повара и едока – отношения партнерские: я приготовил, ты съел. В китайской кухне повар и едок находятся в состоянии сложной игры: я приготовил, а ты угадай, что именно ты съел.

Вот и Павел Крусанов, как мне кажется, в своем творчестве активно использует принципы китайской кухни. Никогда не угадаешь, какое «блюдо» он подаст, каждая его новая книга не постное чтение-партнерство, а скоромная чтение-игра. Крусанов умеет, пожалуй, все: он выворачивает сюжет наизнанку, он меняет жанры, стили, регистры на протяжении одной страницы, он запихивает в текст раскавыченные цитаты и скрытые аллюзии, причем делает это всегда, иначе не скажешь, играючи. У него потрясающий русский язык. Я думаю, если бы книги могли говорить, самыми интересными собеседниками были бы именно книги крусановские — они бы меняли тембр, высоту тона, писклявили, шепелявили, рычали и лепетали. Крусанов умудряется совмещать в прозе интеллект и темперамент, хотя должен признаться, что как читателю мне не всегда нравятся его книги. Можно не любить его за все эти взрывы интеллектуального конфетти, осыпающих читателя на каждой странице, но с его книгами нескучно, ох как нескучно.

Вот и роман «Яснослышащий» (вышел в серии «Книжная полка Вадима Левенталя», кстати, уже знак качества) – это особое, очень особое блюдо от нашего «китайского повара», в котором автор накидал в котел ингредиенты из разных коробочек со специями. Тут тебе и психологическая проза, и философская, и биография, и сатира, и неожиданная для Крусанова военная проза. Тут появляются реальные личности вроде Георгия Ордановского или Андрея Бурлаки. Наконец, главного героя зовут Август Сухобратов, а это тоже фирменная крусановская специя – я до сих пор не забыл, что в предыдущих книгах у него фигурировали персонажи с именами Тарарам и Иван Некитаев.

«Яснослышащий» — роман о музыке. Тут по всей России хайп, что и Евгений Водолазкин тоже написал роман о музыке, «Брисбен»! Правда, в кухне, где Крусанов затевает свое адское варево, Водолазкину не доверили бы даже нарезать морковку. Но это мое персональное оценочное суждение, тем более «Брисбена» в нынешнем конкурсе «Нацбеста» нет, а так было бы здорово сравнить эти два романа!  

Если в двух словах, Август посвящает жизнь поиску разгадки музыки, и эти поиски заводят его то в любительскую рок-группу «Депо», то в питерскую рок-тусовку времен позднего социализма, то заставляют носиться по свету, а то вдруг Август обнаруживает себя среди ополченцев Донбасса, и позывной у него Алтай. Свое понимание музыки он объясняет в многочисленных интервью, которые советую читать особенно тщательно. Тут, извините за невольный каламбур, держи ухо востро: «Обладай человек чувствилищем дельфина, наша мнимая музыка тут же избавилась бы от большей части заключённого в ней мусора, поскольку в оглашённой реальности китообразных и сладкая N, и Иванов на остановке, и розовый слон, и восьмиклассница, и мальчик слепой, и причал с рыбачащим апостолом Андреем присутствуют с предметной отчётливостью, штучно, а не в форме музыкальной темы». Кто сколько знакомых цитат насчитал?

Обращение к теме музыки неслучайно. Павел Крусанов когда-то написал одну из лучших (а как бы и не лучшую) книгу о подпольной советской тусовке, о безумных и нищих рокерах, поэтах и художниках – «Беспокойники города Питера». Наверно, из ныне живущих писателей именно Павел Крусанов главный рокер нашей литературы. У него даже названия книг выглядят как названия рок-альбомов: «Укус ангела», «Царь головы», «Мертвый язык», «Железный пар», теперь вот «Яснослышащий». В какой-то степени «Яснослышащий» продолжает эту тему – тему музыканта, способного слышать музыку сфер и превращающего жизнь в симфонию. Мне кажется важным, что именно Крусанов об этом решил написать. Некоторые пассажи и рассуждения мне показались сложными, но это очень возвышающее, возбуждающее и освежающее чтение. Всего хорошего.

«Яснослышащий» Павла Крусанова — великолепная проза, сочетающая стилистический блеск с интеллектуальной глубиной.

О чём? Обо всём.

Первые главы заставляют вспомнить «Собачье сердце» и «Голову профессора Доуэля»: тут и эхолокационное зрение дельфинов, и опыты по пересадке сердца.

Одна из тенденций сезона или нескольких последних лет — книги о художниках в широком смысле слова, о физиологии, метафизике и смысле творчества; другая — осмысление отечественной рок-культуры и нашей переломной эпохи 80-х и 90-х через эту самую рок-культуру.

«Яснослышащий» отдаёт дань обеим тенденциям. Тем более что у Павла Крусанова есть личная рок-история, собственный музыкальный бэкграунд – участие в знаменитом Ленинградском рок-клубе. «В последний школьный год я устремился в горнило рока (в антично-трагедийном смысле тоже), пожирающее и испепеляющее, но тогда казавшееся царством чарующей свободы и бесконечного праздника», — говорит его герой о расцвете питерского рока. Ещё: «Самый чудесный город на земле был в очередной раз отмечен персональным вниманием небес. В него ударил пучок незримых молний, твердь дрогнула, и повсеместно — от Васильевского и Петроградской до Средней Рогатки и дикого Купчина — забили источники неудержимо взвившихся энергий. Распылённым ядом был напитан сам невский воздух, он отравлял людей, и они галлюцинировали, обнаружив себя искажёнными в искажённом пространстве, — тогда не быть музыкантом, поэтом, художником значило то же, что не быть вовсе». Ещё цитата, не могу удержаться: «В музыкальных избранниках видели не просто парней, умеющих принять позу и при этом попасть в ноты, а пророков, глашатаев новых контркультурных ценностей, не признающих фальшивые ценности официоза. В итоге кумиры разошлись по должностям. Один олицетворял интеллектуальную апологию маргиналов — сторожей, дворников и прочих беглецов с галеры, гребущей в будущее. Другой — романтический образ современника, чьи будни полны неизбывной экзистенциальной печали. Третий — трагедию личности, травмированной несчастной любовью к сладкой N. Четвёртый — вселенскую меланхолию комнаты с белым потолком. Пятый — воспалённую гражданскую совесть. Шестой — национальную идентичность, собранную в вязанку «мы вместе». Седьмой — идею ноля, решительного самоподрыва и аннигиляции. Так было в героический период и продолжалось по инерции ещё какое-то время, на вид казавшееся беспризорным. А между тем хозяева у наступившего времени имелись — революция стяжания бесповоротно инфицировала или сломала о колено всех. И русский рок, продолжая издавать характерные звуки, в действительности жил уже призрачной, загробной жизнью». Или вот: «Мудростью сердца мы всё же понимаем — а если не понимаем, то ощущаем, и порой довольно болезненно, — что путь Башлачёва вернее пути Вексельберга».

Гениальный Курёхин (он уже становился героем романа Крусанова «Американская дырка»), «асса-культура», природа денег, музыки, империи… В этой книге есть всё, потому что своим шестым или каким там ещё чувством герой улавливает «рокот мироздания». «Пока следуешь своей мелодии, ты неуязвим, ты знаешь путь и ты бесстрашен», — говорит он.

Книга Крусанова напоминает концерт, в котором звучат произведения различного генезиса; доменную печь, в которой переплавляются самые разнообразные жанры: от реализма до фантастики, от философского трактата (здесь чувствуется влияние Александра Секацкого) до окопной прозы. Да, именно окопной: в определённый момент герой книги Август отправляется воевать за Новороссию под позывным Алтай. Непрекращающаяся война на Донбассе стала фактом культуры – сначала лирики, теперь вот и прозы (по касательной тему затронул «Патриот» Рубанова, вот-вот выйдет роман Прилепина «Некоторые не попадут в ад»).

Не берусь пересказывать изысканную, умную, остроумную, афористичную книгу Крусанова – в неё нужно погружаться, с ней нужно проводить время. Рекомендую.

Думая о книге Крусанова, ощущаю себя Робинзоном, разделившим листок бумаги на «Хорошо» и «Худо». 

В «Хорошо» однозначно запишу и сюжет, и сюжеты внутри этого сюжета. И структуру, заявленную еще эпиграфом из «Поэтики» Аристотеля. И то, как текст романа натягивается на эту структуру. Так, чтобы всегда возникало желание отлистать в начало, дабы подметить, к какой из частей трагедии относится та или иная глава. И блистательный русский язык. Отдельное удовольствие наблюдать, как он меняется от главы к главе вместе с рассказчиком. Август (герой) изъясняется то почти как подросток, то переходит на немыслимо замысловатый высокий штиль, то откровенно подражает всевозможным авторам, подвизавшимся на ниве военной прозы последних лет, то вдруг вообще начинает говорить стихами. У этого текста сложный ритм и под этот ритм можно то выплясывать качучу, то входить в подобие транса, а то и бежать кросс. То там то здесь понапихано незакавыченных цитат или из русского року, или из всяческих философов, обозначаемых, и не обозначаемых. 

«Яснослышащий» — легкая книга, которую не так-то уж легко читать. Писать тоже было нелегко, я думаю. Ну вот вы можете себе представить, где взять изобразительных средств, чтобы изобразить другое измерение? А переход из трехмерной вселенной в пятнадцатимерную? Вот, как мне кажется, эту задачу и ставил перед собой писатель. 

В итоге, следуя за белым кроликом героя окончательно проваливаешься в параллельный мир. И когда все заканчивается, переходишь на страницу благодарностей, а там в первой же строчке тебя поджидает Секацкий! И вот тут-то все становится окончательно ясно. Но не тут-то было. 

«Небесный промысл опять нас всех надует. Ну то есть всех вообще. Затейливо и ловко завернёт, как не могли бы и представить. Известно же: куда ни двигай, всякий раз окажешься не там».

На этом о графе «Хорошо» заканчиваю. О графе «Худо» не буду писать вообще. Тем более, что ее содержимое ни в коем разе не портит впечатление от всей этой музыки, блин, сфер.