Эта книга для тех, кто понимает, насколько важна разница между какофонией и додекафонией. Для тех, кто готов искренне защищать Шёнберга от нападок любителей «нормальных» композиторов. Но все это не в свете какого-либо приобретенного опыта или знаний, а в ситуации первооткрывания, веры в чудо. И восхищение, самим открытием, миром, в котором открытие было совершено, и самим автором открытия.

Здесь присутствует жизненный опыт за рамками социальных трагедий и революций, зомбоящика и трэша медийной повседневности.

Мальчик Лева обладает абсолютным, и еще более редким, цветным, слухом. В школе у него есть трудности в общении со сверстниками, но у него есть возможность познавать мир и себя в кругу семьи, где главными ролевыми моделями выступают дедушка и бабушка с фамилиями Дедушкин и Дедушкина, а также с помощью музыки, математики, и других базовых дисциплин.

Вспоминается фильм из детства «Марка страны Гонделупы», на который ходили целыми классами в кинотеатр Гигант в Ленинграде, затем обсуждая сюжет. Это было событием. Если это книга для взрослых, то, наверное, для тех, кому, как и мне, не безразлична страна Гонделупа, в которой деревья навсегда остались большими.

Моей жене, англичанке, изучающей русский язык через интернет-портал, эта книга некоторое время назад была рекомендована онлайн-учительницей в качестве пособия по изучению русского языка. Почему? Я не смог ответить на этот вопрос.

Главное достоинство книг Нины Дашевской – замечательная искренность и доброта, которую кто-то может счесть не реалистичной, надуманной, нафантазированной, но это скорее вопрос восприятия текста и доверия/недоверия авторской позиции.

В книге «День числа Пи» две повести, а все пишут в основном о первой, и ставят под сомнение само существование столь разносторонне одаренного ребенка. Не в порядке дискуссии, которая здесь не уместна, думаю в поколении современных 13-15-летних детей количество таковых зашкаливает, видимо из-за возросшей скорости впитывания информации и повсеместной доступности мобильных гаджетов, эту скорость обеспечивающих. Дашевская не удивляется и не восхищается своими героями и не ставит под сомнение наличие столь же одаренных по-другому детей в предыдущих или последующих поколениях, а просто пытается всмотреться в сегодняшнее. 

И на самом деле не так уж важно «взрослая» это книга или «детская», или «подростковая», которой вроде бы вообще не существует. Как говорит один из героев этой книги, дедушка Миша: «знаете ли, в нашем возрасте не так важно, что подумают какие-то абстрактные «люди». Хочется, чтобы Лёвка был счастлив». Подростки вообще книг не читают. Читают родители, пытаясь понять своих детей.

В конце концов, почему книге о детях не стать бестселлером, если это умная, талантливая и искренняя книга? У нас есть что-то интереснее наших детей?

Чудесная добрая книжка про гениального мальчика из интеллигентной семьи, живущего в своём мире, по таковой причине внешний, обставший его мир ему, в лучшем случае, не очень понятен, а в худшем просто враждебен. Ему бы забиться в норку и слушать Шёнберга, или решать математические задачки, или сочинять великую музыку. Но времена для норок слишком круты… Без помощи других или другой мальчику, без трёх минут аутисту, не выстоять. Разумеется, «Человек дождя» и «Форрест Гамп» Нине Дашевской кланялись. Что, как Вы уже поняли, для неё в плюс. Как в плюс и описание интеллигентной среды интеллигентным языком. Брутальные мачо с пылающим сердцем, тонко-чувствующей душой и двумя извилинами в мозгу в этическом отношении отвратительны, а в эстетическом несколько поднадоели. Как Вы догадываетесь, мальчик находит другую, которая помогает ему выстоять. Это – прекрасно и человечно, пусть и несколько не реалистично. Главный герой – обаятелен, как правило, весел, наивен. Моцарт, как Моцарт. Хорошо бы, чтобы в жизни Моцартам так же везло, как им везёт в чудесных добрых книжках.   

Честно сказать, давно не читал книг для подростков. Пытаюсь вспомнить, что же читал раньше, но ничего кроме «Кортика» и «Бронзовой птицы» в памяти не всплыло, не считая «Робинзона Крузо» и прочей обязательной детской программы.

«Дени числа Пи» должен был стать для меня проводником в новый таинственный мир. Наконец-то я узнаю литературные пристрастия современных детей – с таким настроением я открыл книгу Нины Дашевской и горько заплакал.

Главный герой повести – школьник Лева, обладатель цветного слуха, в целом очень умный мальчик, к тому же сирота, которого воспитывают глубоко пожилые супруги, однажды нашедшие Леву в аэропорту. Лева особенный и ненормальный (на фоне обычных детей) – вместо того, чтобы решать на уроке задачи, придумывает свои и т.д., короче, всезнайка, если не сказать, гений.

Лева постоянно доставляет хлопоты своим престарелым родственникам. Пытается сочинять музыку, пробует научиться играть на музыкальных инструментах и почти ни с кем не дружит. Единственная умная девочка в классе, Соня, в один чудесный миг просит Леву больше с ней не общаться на людях – ей стыдно, тайком же одноклассники переписываются и делятся сокровенным. Собственно, на этом все.

В книге две части. Вторая половина посвящена другому мальчику, с которым Лева никак не может сладить, но, ясное дело, сладит и все у мальчиков и у девочки Сони будет хорошо, только не у юного читателя, которому случайно попадет в руки книга Дашевской. Я не представляю себе 14-16-летнего подростка, который осилит «День числа Пи» и не заснет. Дети младшего возраста (12+) книгу просто не поймут, в тексте много терминов, вызывающих взрыв в голове любого взрослого, а что говорить о малышах.

«День числа Пи» — вторая книга в длинном списке «Национального бестселлера», когда автор — взрослая женщина, пытается постигнуть внутренний мир мальчика-подростка. Получается фальшиво. Будь моя воля, я бы запретил всем женщинам, за исключением Анны Козловой и мамы «Гарри Поттера», писать от имени школьников. Пускай о школьниках пишут школьники, еще лучше ничего не пишут, а читают «Кортик», но самое главное – заклинаю юное поколение — даже под дулом пистолета не подходить к полке издательства «Самокат».

Нина Дашевская пишет легко, интересно. Так и нужно для школьников. Герои ее новой книги – талантливые дети. Валя пианистка и флейтистка. Кроме того, она берет уроки композиции, сочиняет музыку. Кирилл играет на виолончели, пишет стихи, много читает. Он предложил переименовать несчастного кота Байрона, потерявшего глаз, в Гнедича. Увы, сегодня не каждый студент-филолог расскажет о Николае Гнедиче. Про Петра Гнедича и Татьяну Гнедич даже спрашивать не будем. У Лёвы редкие математические способности. Он побеждает на олимпиадах по математике, физике, информатике.

В книге две части. У первой то же название, что и на обложке – «День числа ПИ». Она представляет собой монолог мальчика-математика Лёвы Иноземцева. Фамилия со значением. Мальчик не от мира сего, человек ниоткуда: «Его инопланетяне подбросили», – шутит лёвина бабушка. На самом деле, мальчика нашли в здании аэропорта. Он помнил, как его зовут. Родителей найти не удалось. Его взяли на воспитание пожилые супруги, стали для него бабушкой и дедушкой. Интеллигентные, терпеливые, они сохраняют доверительные отношения с этим странным мальчиком. Лёве легче в мире цифр, чем с людьми, даже с ровесниками: «…у чисел такой понятный и человеческий мир. Очень разумный и с ясными правилами». Любое явление жизни, по мнению Лёвы, можно описать математически, составить алгоритм. Даже посуду он моет по алгоритму. Еще у Лёвы абсолютный слух, причем с ощущением цвета: «…до мажор на самом деле ярко-красный. А фа-диез похож на самолётный след высоко в небе. Просто фа — зелёное, а фа-диез — пронзительно-белый». Но этот редкий дар имеет и обратную сторону, сопровождается болезненной патологией: «Я сжал голову руками, но это бесполезно; я уже знаю, что сейчас будет. Взрыв фиолетового и коричневого, перед глазами будто с грохотом падают какие-то доски, камни, цветные пятна… Я пока держусь, но через секунду меня сорвёт». Даже посещение магазина одежды для него мучительно: «шквал цвета» «бьет по ушам». Даже в школе ему приходится носить капюшон и тёмные очки. Сразу возникает вопрос: как же Лёве живётся среди сверстников? Одноклассник Кирилл Комлев называет Лёву психом, придурком, уродом. «Тебя опять били? – спрашивает Лёву дедушка». Но эти тревожные сигналы не получают никакого сюжетного развития.

Если первая часть вызывает ассоциации с математикой, то вторая – с музыкой. Она называется «Сальери» и написана от лица мальчика-виолончелиста. Очень быстро и с удивлением понимаем, что этот тот самый Кирилл Комлев, который называл Лёву придурком. Судя по первой части, можно подумать, что Кирилл злой и грубый. Рассказ самого Кирилла несколько меняет картину. Уже первые строки определяют состояние мальчика. Он «выбежал на красный свет» и увидел «ослепительное светофорное солнце». В прямом и переносном смысле: «чуть не попал под машину и почти постоянно находится в состоянии стресса». Кирилл думал, что чего-то достиг в жизни, в музыке. Но вот появился… Моцарт. Это вслух Кирилл называл Лёву придурком. А про себя почти всегда «Моцартом». Не столько с завистью, сколько с обидой и отчаянием. Кирилл уверен, что Лёве все даётся легко, играючи, без труда. Потому Кирилл понимает и сочувствует Сальери. Отец Кирилла пытался сделать из него спортсмена. Не получилось. Теперь он не доволен скромными успехами сына-музыканта: «Я думал, ты и правда чего-то стоишь! А ты! Ты понимаешь или нет, что в любом деле надо быть лучшим? Так и останешься никем!»

После этого Кирилл долго не мог взять в руки виолончель. Тщеславие родителей – это беда для ребёнка. Реализуя свои амбиции, родители часто не считаются с интересами, возможностями, даже здоровьем ребёнка. Эта важная тема лишь намечена. Книга всё-таки не для родителей, а для школьников среднего и старшего возраста. И в ней всё оканчивается благополучно. Лёва и Кирилл помирились и даже подружились. На мой взгляд, книга даёт слишком лёгкое решение сложных проблем. Для достоверной картины не хватает учителей и одноклассников. Рядом с Лёвой и Кириллом только Соня. Мальчики влюблены в Соню, а она старается их примирить. Но Соня едва намеченный, бесплотный образ. Создается впечатление, что из хорошей книги выпали очень важные страницы.

Самое лучшее, что случается с детской и подростковой литературой, – это споры взрослых о том, какие книги подросткам нужны, а какие нет. Иногда приводятся результаты опросов мнений (чаще всего респондентами выступают дети самих спорщиков). Иногда – вполне логичные аргументы о том, чего книжкам не хватает. Иногда стороны начинают вспоминать, что подобное уже было написано пару десятков лет назад.

В общем, это я все пишу к тому, что сама в таких словесных баталиях участвовать боюсь. И другим не советую. Я понятия не имею, что подростки на самом деле будут или не будут читать. И вроде бы никто не знает ответа на вопрос, что происходит в головах у детей.

Да, при этом книжки все равно будут издавать серьезные дяди и тети, и покупать их детям будут родители. Но пусть о том, хорошая книжка или нет, они говорят только по отношению к себе. Вот заведется подростковая критика – тогда и посмотрим, что там на самом деле да как.

А пока мы не в курсе, как дети в большинстве своем относятся к истории двух мальчиков из книжки Нины Дашевской «День числа Пи». У меня после прочтения в голове крутились только слова «прелесть» и «мило» – и, безусловно, это не лучшая характеристика для текста, зато показательная.

Опять подвела издательская аннотация. Ее автор так боялся наспойлерить, что в итоге создал ложные читательские ожидания. В ней ничего не сказано про второго героя, который занимает ни много ни мало половину книги и удивителен так же, как вундеркинд Лёва Иноземцев. Нам говорят, что книга будет про музыку, но на первых же страницах нас встречает математика. В качестве центрального сюжета обещана несуществующая на деле драма о том, как девочка не садится с мальчиком за одну парту, в самой книге данная мимоходом.

В Лёву Иноземцева автор постаралась запихнуть как можно больше всяких способностей и странностей. Есть подозрение, что если они будут расти вместе с Лёвой, то мальчика в какой-то момент разорвет. Он увлечен и математикой, и музыкой, и еще, кажется, любит читать. Идеальный ребенок! Только многие говорят, что невоспитанный. Какое-то время масштабы этой невоспитанности неясны, но потом появляется второй мальчик – и вот тут выясняется.

«Почему мне нельзя вот так, заорать, затопать ногами? Мне тоже плохо! Очень плохо! Но я держу себя в руках. Мы все воспитанные люди, не малыши. Все знаем, как надо. И если кто-то не сдержится, ему скажут: «Как ты себя ведёшь!» А Моцарту можно. Ему всё можно! И никто не ставит его на место, носятся с ним, как с маленьким!»

Моцарт – это и есть Лёва Иноземцев. А рассказчика зовут Кирилл Комлев. И всю книжку оба мальчика говорят именно так – коротенькими предложениями с восклицательными интонациями. Что некоторых читателей может изрядно утомить. Спектр эмоций персонажей неширок: расстройство и гнев, иногда – заинтересованность, иногда – непонимание. Как и список действий: в основном он ограничен ссорами и примирениями. Говорить же о справедливости изображаемого – воздержимся, по приведенным выше причинам.

Но бывают такие моменты, когда очень нужно что-то рафинированное и хорошее. Когда нужно оказаться во всепонимающем и всепрощающем мире, где царит справедливость, а все герои просты, как дважды два. Вот тогда нужно брать Дашевскую. Читать ее книги всем совершенно не обязательно, но некоторым и иногда они могут пригодиться.

И давайте признаем: если мы считаем, что у нас могут быть книги про страшное и неприятное, да еще и, о ужас, с матом, то у нас могут быть и книги про то, как все вокруг какают бабочками. И их, кошмар, некоторые будут с удовольствием читать.

В этой книге, рекомендованной издательством «Самокат» подросткам среднего и старшего возраста, столько доброго, светлого и позитивного в сочетании с возвышенным, что хочется немедленно совершить какую-нибудь неприличную выходку. Например, изрисовать поля непристойными частями тела, а еще лучше подписать всем героям погремухи запрещенными в школе, но все равно широко распространенными словами. Только после такого апгрейда она сможет представлять интерес для рекомендуемой аудиториии.

Подросток по имени Лев является малолетним гением по целому ряду позиций: он выдающийся математик, непредсказуемыми способами решает все олимпиадные варианты и пытается поверять алгеброй гармонию, так как он к тому же гениальный музыкант-мыслитель с абсолютным слухом, который вдобавок оказался цветным, как у Скрябина, только на свой лад:

«Но что делать с тем, что у меня свои цвета для звука?..(…) У меня будет своя система; другие люди её не будут знать. Но будут ощущать, что она есть. (…) Система звуков, не похожая ни на что. Не тональность, не додекафония. Что это может быть?»

12-летний гений даже в быту мыслит исключительно музыкально-математическими категориями, обладает энциклопедическими знаниями, помогает по хозяйству бабушке и дедушке и моет посуду по алгоритму. Вот примерный ход его рассуждений в свободное от других полезных дел время, а его достаточно, так как школу ему разрешено прогуливать – не то как гению, не то по причине «странности» («Ты умный. Но какой-то странный»): «мажор и минор, тоника-субдоминанта-доминанта. Кажется, что сложно, но на самом деле это цифры. Тоника на первой, субдоминанта на четвёртой, доминанта на пятой(…)»

«Шёнберг отменил тональность. Ну, то есть для себя; остальные-то как хотят. Отменил, но придумал ещё более жёсткую систему. Я начал говорить — и сам не заметил, что хожу по всему классу, размахиваю руками и говорю, говорю: про звуки и цвет, про вот эти связи, про Набокова и Скрябина, про Рому, про фракталы…»

Читать не только модно, но и полезно: вот картотека гипотетического юного читателя пополнилась мало того, что музыкальной спецтерминологией, но и словом «фракталы».

Слово «странный» в отношении персонажа является ключевым: а как же, с точки зрения окружающих гений и должен быть странным, кто бы с этим спорил — это отработанный избитый штамп.

«В чём вот я странный? Никак не могу понять (…) То, что в музыке казалось странным, потом становилось классикой. Если бы никто не писал странной музыки — музыки бы, может, вообще не было (…)». 

Ко всему этому прилагается полный комплект из набора «юный гений»: 

1) Рассеянность: «Лёвка! Ну что ты за человек, кто же вилкой суп ест!». 

Не до мелочей, когда все мысли парят в высших сферах;

2) Небрежение внешним видом: в гардеробе всего одни штаны, а поход за новыми в магазин это «как зуб вырвать»;

3) Чморение в школе (но не так чтобы очень: лайтовый буллинг, всякой жести здесь не место):

«Придурок, — говорит Комлев. Я этого не слышу.

— Псих! (…) Это всё ничего не значит. Мне главное, чтобы только он не сказал одно слово».

Вот это уже интересно. Что это может быть за слово, которое невозможно произнести вслух в школьной перепалке? Мы точно знаем, что не бывает таких слов, но сейчас нам дадут намек, и читатель от стыда закроет лицо руками:

«Это слово похоже на птицу, на «удода». Только вторая буква — «р». Я не могу его написать, не могу его слышать. Это какой-то взрыв фиолетового и коричневого цветов (…)».  

4) страдания юного Вертера: 

«Соня не ответила. Ей что, совсем неинтересно? Я бросил записывать мелодию её лица (…)»

Правда, тут дама сердца быстро спохватывается, ведь гения по-любому нельзя упускать:

«Прости меня, Лёва. Напиши мне ещё про фракталы, это очень интересно».

Школьный психолог проводит тест-опрос на тему «что вы любите», и здесь юный гений тоже достойно держит марку:

«Цвет старого кирпича

Дорийский минор

Слова из нечётного количества букв

Числа 23 и 79

Фракталы

Ролики

Числа Фибоначчи

Вторую низкую ступень в мажоре (неаполитанский аккорд)» и т. д. 

Кого как, а меня как читателя длительное общение с таким персонажем сильно напрягает. Я бы даже сказала, вымораживает, хотя такое плохое слово, теперь уже наоборот, отсутствует в авторской картотеке. 

Хоть бы немного отвлечься на других персонажей, более приземленных что ли: нельзя же все время парить в разреженных горних высях. Не тут-то было. Гибрид Перельмана с Моцартом проживает с бабушкой и дедушкой по фамилии Дедушкины (подобный неймдропинг – тяжелое наследие позитивного книжного олдскула времен СССР: там в нескольких книгах разных авторов фигурируют персонажи с говорящими фамилиями Солнышкин и Ивушкин, призванные выражать детишкам радостный советский позитивчик). И вот бабушка со счастливой фамилией Дедушкина (пятьдесят лет в брачном союзе) «совершенно отдельно, в чистоте и тишине сварит себе кофе и будет слушать Шуберта, без нас. Мы очень разные, в нашей семье у всех свои странности. Дедушка любит книги. А бабушка любит музыку (…) Время после обеда и посуды – бабушкино личное. С ней нельзя разговаривать, ни о чём спрашивать, шуметь. Такое правило: она слушает музыку. Всё. Я редко встречал людей, кто умел бы так слушать».

А вот переписка с подружкой, по всей видимости, в электронной почте: в книге для детей говорить про соцсети не следует, здесь нужны только положительные примеры, а соцсети кишат синими китами, зелеными слониками, всякими яоями и другим непонятным злом (впрочем, в интервью автор вполне адекватно отвечает на все вопросы, в том числе и о соцсетях). Так что учащиеся в меру, без фанатизма и только после выполненных уроков могут получить свой дозволенный компьютерный легалайз в виде обмена информацией по домашним заданиям и вежливых разговоров об искусстве:

«В общем, сначала я ей отвечал только «спасибо». А потом стал рассказывать – какие аккорды на гитаре какого цвета. Как я перебираю эти аккорды и будто вижу наложение разных цветов: будто в тёмном зале большие квадраты лимонного цвета, потом тёмно-гранатовые треугольники, и всё это будто грубой гуашью прямо на стене. Соня сказала – есть такой художник, Мондриан. Я нашёл в интернете – да, очень похоже».

А еще есть такой писатель, Нодар Думбадзе, – как выкрикнул невпопад один задремавший студент на спецкурсе по латыни.

Здесь даже гопник, который чморит гения и знает то самое слово, которое нельзя вслух произнести (вы, наверное, уже догадались, что это слово «урод») и сам без пяти минут гений:

«Он же ты не знаешь, какой. Он стихи любит начала двадцатого века, я и поэтов не знаю таких. И на виолончели играет».

Вскоре выясняется, что он еще и стихи пишет: 

«Меня немного знобит. То ли заболеваю, то ли… Раньше у меня так стихи начинались: вот так потряхивает слегка, а потом раз – и пошли слова». 

Во второй части книги под названием «Сальери», которая посвящена уже лично ему, он ведет беседы с учительницей музыки о Шуберте и Шостаковиче и совершает ряд поступков, достойных поощрения в стенгазете, если бы таковая могла проникнуть в новую реальность, черты которой также присутствуют здесь весьма условно. Кажется, будто это ремейк советской книги о том, какими должны быть учащиеся в идеале, чтобы служить положительным примером для всяких Отморозей, которым, собственно, это все глубоко по барабану, потому что они не читают книжек. 

Первый гений, Лева, в смысле Моцарт, там тоже появится, но уже на вторых ролях и, конечно же, для того, чтобы победила дружба.

Трудно не захлебнуться в этом море позитива, но попробуем выплыть туда, откуда начался заплыв. 

В отношении главного героя есть тайна, покрытая мраком, тут читатель может строить свои варианты. Но она не составляет интриги, потому что эта ветвь засыхает и отваливается в самом начале: 

«Дедушка нашёл меня в аэропорту, он должен был лететь в Прагу на какую-то конференцию. И там, в аэропорту, обнаружился я, совершенно один. Я знал, что меня зовут Лёва Иноземцев, и что папу зовут Саша, а маму Аня. И что мы живём в девятиэтажном доме на последнем этаже. Больше я ничего не знал; и о моей старой жизни до сих пор ничего не известно. Меня объявляли по радио, а потом даже по телевизору показывали мою фотографию. (…) Хотя бабушка иногда говорит, что меня просто подбросили инопланетяне».

Главное не это. Позитив рулит миром. Добро побеждает зло. Мир не без добрых людей. Верь в добро. Побеждает дружба. Шостакович не отменяет Шуберта. Физики измеряют звук в герцах, а история движется по спирали. Налицо все признаки «интеллектуальной» литературы для детей. И в этом нет ничего хорошего. Во-первых, потому, что это, прежде всего, очень скучно. Громко артикулированные познавательные морально-нравственные стереотипы звучат в книге, где основным фоном является музыкальная тема, фальшиво. Любой музыкант понимает, что это значит, когда играют и поют мимо нот.

«Ему нужен кто-то, Кирилл. Для связи с миром. Проводник. Понимаешь? Он умный, интересный, но у него…у него другая операционная система. Нужен адаптер».

«Я думаю, скоро появятся новые люди. Им не нужно будет ни с кем воевать, это отвалится, как хвост. Может, ты такой человек. Тебе же неинтересно драться, а интересно число „пи“. И мой дедушка — точно такой, новый человек». 

Такие книги как не про подростков, так и не для подростков. Ничего общего с мышлением и речью конца второго десятилетия 21 века подобные душеспасительные разговоры не имеют. Это как сусальные открытки со слащавым сюжетом, где холеные розовые детишки пухлыми ручками друг другу протягивают корзинки с гостинцами.

«Позитивчик» сегодня востребован. На него имеется бесспорный социальный запрос, недаром массовые книжные сети ломятся от такой литературы, а книжные издательства, которые специализируются на ней, если не процветают, то, во всяком случае, функционируют. Ее направленность сегодня удачно рифмуется с общим позитивно ориентированным мейнстримом независимых от государственных стандартов альтернативных форм образования. Эти инициативы надо только приветствовать. Однако такой бесконфликтный и всех устраивающий продукт, не являясь носителем уникального личного опыта, работает не на преодоление, а на тиражирование надоевших стереотипов. Он, можно сказать, наследует конвенциональные этические штампы пятидесятилетней давности, а главное, его гладкая обтекаемость никого не задевает и не оскорбляет, потому что являет собой привычные стандарты безопасной и беспроблемной воспитательной литературы. Потому этические клише морального кодекса современного подростка, воспроизводимые по проверенным лекалам социально одобряемой риторики, ничем особо не отличаются от морального кодекса юного пионера.

Именно посредственная массовая советская литература своей полезной и калорийной манной кашей вскормила формацию граждан, которая гордо именовала себя «читающим народом», а теперь сидит в «Одноклассниках», в лучшем случае почитывая рецепты нажористых блюд и самодеятельные сентиментальные стишки, а в худшем – собачась между собой почем зря не щадя живота своего. Потому что это миф, что «добрые» книги учат добру, а «вредные», с точки зрения обывателя, порождают порок. И возлагать на книгу миссию по производству добра бессмысленно, а еще бессмысленнее бросаться эту миссию исполнять. Так что писать книги для подростков, наполненные гуманистическим пафосом – это все равно что лежа пи́сать в бутылку с узким горлом – вероятность попадания в цель примерно одинаковая, даже если это делать под музыку Скрябина.  

Книги, адресованные детскому и юношескому возрасту (а точнее, родителям школьников) появляются в длинных списках «Нацбеста» не в первый раз – и я не могу вспомнить ни одного случая, когда это было бы уместно и опыт прочтения можно было бы назвать положительным. Как я уже писала в одной из своих рецензий сезона восьмилетней давности, «я готова считать, что детство – это не всегда и не только «приколоченные к полу деревянные игрушки». Но вот принять как должное банальность и штампованность таких произведений и сегодня совершенно не готова, как и не готова понять, зачем номинировать их на данную премию при наличии огромного количества специализированных конкурсов «детской» литературы.

В этом сезоне, похоже, книги про «особенных» детей – один из трендов.

Ещё один тренд – произведения о художниках в широком смысле слова.

Книга Нины Дашевской (лауреата Крапивинской премии и «Книгуру») – и о том, и об этом.

Главный герой – мальчик Лёва Иноземцев, который немного не такой, как все. «Подброшенный инопланетянами» – так он о себе говорит. Немного ненормальный, не от мира сего? Или это как раз все остальные (мы) – ненормальные?

У Лёвы особые, удивительные зрение и слух. Он – и математик, и музыкант; ноты и буквы он видит в цветах, алгеброй поверяет музыкальную гармонию.

Музыка – один из полноправных героев книги; автор обращается к старинному сюжету о Моцарте и Сальери и по-своему его поворачивает.

Школа, взросление, влюблённость, поиски родственной души… Лёва кажется кем-то средним между Форрестом Гампом, Холденом Колфилдом и Электроником.

Светлая, добрая, обнадёживающая книга. В аннотации указано – «для среднего и старшего школьного возраста»; пусть будет так, хотя, по-моему, граница между «детской» и «взрослой» литературой достаточно условна.