Рассказы Марии Каменецкой поначалу кажутся самыми обыкновенными бытовыми зарисовками. Но потом это представление расходится с текстом, и из образовавшейся щели начинает задувать чем-то инфернальным.

Автор сразу же ненавязчиво предупреждает о том, что всё не так, как кажется. Сборник «Счастливые люди» открывается циклом рассказов о театре «Коробка без дна», рассказчиком  в которых оказывается ребенок, половину детства проведший в закулисье. Он внимательно наблюдает за актерами, у каждого из которых оказывается двойная жизнь. Мальчик не вполне может понять даже собственную мать – она, надо отметить, тоже не стремится ему ничего объяснять – но вытекающая из этого неодномерность мира, невозможность воспринимать окружающую действительность однозначно останется потом и в остальных, нетеатральных, рассказах. Такое положение дел не беспокоит героев, воспринимается ими как факт действительности. Некоторые разве что озадачатся, но никто не будет доводить историю до трагедийного накала страстей.

Потому, должно быть, они и «Счастливые люди».

 «Они, эти красивые, несчастные, незабываемые артисты были абсолютно, накрепко, насквозь убеждены, что только такой способ жить, какой выбрали они, имеет смысл. И вот что получилось: эта их убежденность в меня проросла. Таким странным образом, что и сейчас я, взрослый мужик, довольно обычный, не склонный к порывам души, ненавидящий драмы даже больше, чем потери, возвращаюсь туда, в лабиринт закулисья, всякий раз, когда мне страшно, зыбко, неуверенно».

Дальше Каменецкая уходит от темы театра и погружается в быт. Ее рассказы могут прорасти буквально из любой минуты каждого дня. Здесь есть две зарисовки о завтраках, три рассказа о поездках, два текста о начинающих бизнесменах, два рассказа о беременных, пара-тройка про работу и отдых от нее, а также парочка про воспитание детей. Каменецкой важно, чтобы ее герои ели и спали. Такая авторская забота ничуть не настораживает, но некоторым приходится спать, например, в кровати, стоящей на витрине магазина, под софитами и взглядами покупателей. А завтракать обычно – только в одиночестве.

«– У меня есть один знакомый, которому всегда мало одной порции, — сказала Слава, облизывая пальцы.
– В смысле?
– Ну, берет, допустим, бутер, вот хоть с сыром, съест один, и сразу берет второй.
– Хочешь еще? Сделать?
– Не к этому. Слушай. Или, вот, покупает «Колу», быстро выпивает бутылку и идет за второй. И так всегда, во всем. Две порции лапши, если в китайском кафе. Два набора суши, если, соответственно, в японском. Два блина в «Теремке». Я думаю, он так свою тоску выражает, понимаешь. Тоску, понимаешь. Чтоб был с ним человек, который съест вторую порцию…
– Что за бред, – быстро сказал Борис и встал из-за стола».

Из-за спины этой обыкновенности время от времени показывается что-то совсем непривычное. Один из героев упоминает какой-то «институт времени». Братья-близнецы устраивают бизнес по переименованию улиц Петербурга в имена заказчиков. Парень приезжает на родину и встречается с огромной столетней щукой. Язык не поднимется назвать такое фантастикой – но ведь это она и есть. Просто в едва уловимых дозах.

И, кажется, именно эта доза и нужна, чтобы почувствовать спокойствие и, быть может, даже счастье.