Роман Марины Ахмедовой «Камень. Девушка. Вода» доставляет много хлопот, и о нем совершенно не хочется говорить. Вроде бы и интересно, и связный сюжет есть, и тема социальная поднята, но дочитывать книгу – скучно, сюжет распадается на какие-то разрозненные куски, а социальная тема тонет в мелодраме. Показательно, что и эпиграф – мелодраматический, про несчастливую женскую любовь. Так зачем тогда было усложнять книгу? Пусть бы оставалась мелодрамой.

В общем, перед нами перволичное повествование, столь любимое большинством авторов. Читатели всё видят глазами сельской учительницы Джамили. У нее в анамнезе – серьезная болезнь ног, с которой удалось справиться в детстве, крайняя нелюбовь к матери и огромная любовь – к отцу, партийному работнику. В происходящее вокруг она предпочитает не вмешиваться (и у нее это получается, несмотря на то, что она живет в маленьком селе), других героев осуждает, а выражается ну очень уж витиевато, сопровождая рассуждения нескончаемым потоком метафор.

«Для запретного в горах слов нет. О запрете стук темени о поднос скажет, запах материнского молока, веревка на люльке, которой мать связывает ноги и руки младенца, чтобы не выпал, пока она в хлеву или в поле. Скажет ночной незаконный крик петуха, проснувшегося раньше положенного времени. Тайный холод, которым повеет из верхнего ущелья, если силы в ногах достанет, чтобы подняться до него».

В деревне живет и полная противоположность Джамили – Марьям, тоже учительница. Она намного младше Джамили (лет так на 15), и рассказчицу возмущает, что Марьям то и дело пытается читать нравоучения то ей, то директору, то другим мужчинам. При этом Марьям – «закрытая», то есть перешедшая в ислам в его арабской «версии» и отказавшаяся от более светских норм, что тоже возмущает Джамилю. А еще Марьям имеет наглость претендовать на мужчину, к которому Джамиля со школы испытывает нежные чувства.

Однако читателю показывают и то, как Марьям постоянно встает на сторону обиженных. Несмотря на негатив рассказчицы по отношению этой героине, охарактеризовать ее однозначно не получается. Финал книги, довольно отчетливо отсылающий к «Грозе» Островского, не добавляет ясности: а кто, собственно, та «девушка» с обложки? Марьям или Джамиля?

Впрочем, обе они, как и все остальные героини, совершенно типажные. Джамиля – старая дева, Марьям – дагестанская роковая женщина, Зарема – старая сплетница, Фатима, Саният и Барият – классические подружки-змеи, которые уводят друг у друга мужей из семьи. Действия таких персонажей предсказуемы, и следить за ними можно вполглаза. Правда, иногда героинь даже можно перепутать – особенно если неудачно подобраны имена (так, в трехсотстраничном романе действуют Зулма, Зухра, Зейнаб, Зарема и Зумруд).

Типажи, мелодраматичность, сплетни – и все на территории маленькой дагестанской деревни. Кажется, «Камень. Девушка. Вода» – идеальная основа для какого-нибудь сериала на «России 24». Некоторые сцены прописаны так, что кадр уже готов.

«Опомнившись от своих мыслей, Сакина сняла руку с теста. На круге отчетливо прорисовалась ее ладонь. Если Сакина свой хлеб не перемесит, он так и испечется — с отпечатком ее руки.

— Сейчас, наверное, время такое, — вздохнула она, — когда молодежь не уважает никого. Даже родителей. Ту руку, которая есть им давала, они кусать готовы».

О молодежи здесь говорят неодобрительно, особенно в школе, потому что мальчики начали ходить в медресе к новому имаму, а девочки все чаще надевают хиджабы. Это беспокоит консервативных жителей деревни. Это беспокоит и государство, которое пытается повлиять на детей и родителей через школу. Учителей просят доносить на своих учеников, а многие этого делать не хотят. Начальство приезжает с драконовскими рейдами, с девочек сдергивают хиджабы посреди урока, а полицейские врываются в мечеть в ботинках. Директора школы застрелят, видимо, чтобы нам не казалось, что все в этой книге слишком правильно и по-добренькому. Что тоже, кстати, создает мелодраматический эффект – а как же, смерть хорошего в общем-то человека должна заставлять схватиться за сердце.

Единственный голос разума звучит в самом финале – и это голос героя, которого зовут не иначе как Шарип-учитель. И этом царстве женщин он, как и полагается на Кавказе, оказывается мудрейшим.

«— Ты думаешь, я хочу, чтобы дети уходили из школы в медресе? — спросил он. — Не хочу. Но зачем разделять образование и ислам? Наоборот, надо их хорошенько между собой перекрутить, как две веревки, из которых делают один канат. Этот канат нас вытащит из пропасти, в которую мы падаем. Не получится у человека быть настоящим мусульманином, если в его голове нет простых знаний. Если он не знает, что у воды три состояния — лед, газ, жидкость, если он таблицу умножения наизусть выучить не может, из него не мусульманин получится, а фанатик, язычник. Образованному человеку без веры тоже плохо. Стремлений у него не будет высоких».

«Фёдор, вы, слава богу, не еврей и не учитесь у нас дурному, не отвечайте вопросом на вопрос», — говорит Менахем-Мендл из пьесы Григория Горина «Поминальная молитва». Почти каждый рецензент припоминает Марине Ахмедовой ее работу журналиста, репортера. Но в романе «Камень Девушка Вода» как раз нет ничего репортерского. Напротив, это настоящий современный роман, хорошо написанный и немного скучноватый. После первой же интригующей фразы «Дочь учителя закрылась!» (то есть надела хиджаб) автор уходит в детали, в описания быта горного села в Дагестане, в психологическое состояние героини. Само по себе это интересно, но уж очень неспешно развивается действие. Будто не журналист пишет, а типичный автор современного толстого журнала. И мне, редактору журнала, хочется сказать словами Менахема: «не учитесь у нас дурному». Думайте больше о читателе.

О чем же роман? Он одновременно женский и, если так можно выразиться, кавказский. Из книги Марины Ахмедовой можно немало узнать о быте, нравах, образе жизни в Дагестане, даже о местной кухне. Но прежде всего – это роман о любви и ревности и в то же время об экспансии современного исламизма, о победе шариата над адатом и над конституцией Российской Федерации.

Героиня этого романа, сорокалетняя учительница Джамиля, со школьных лет влюблена в своего одноклассника, демонического Расула. Но тот еще в юности выбрал себе в жену Зухру. Джамиля осталась старой девой, а Расул тем временем «ходил по домам и рассказывал, что отныне люди должны откинуть наши законы гор и начать жить по исламу. Не по тому исламу, которому сельчане следовали даже в годы Советского Союза, а по новому — по арабскому».

Расул стал местным амиром, то есть начальником. Этот бандит и террорист живет в лесу, но во многом контролирует жизнь села и окрестностей. Шариатский суд Расула теперь предпочитают не только суду государственному, но и традиционному суду старейшин. Закон ислама оказался выше закона гор.

Молодежь равняется на исламиста Расула. Мальчики в старших классах отпускают бороды, чтобы походить на Расула (у того даже прозвище – Расул Борода) и быть «истинными» мусульманами. Взрослые мужчины и старики волей-неволей подчиняются. Вместо престарелого, послушного российским властям муллы Расул ставит в мечеть молодого, фанатично настроенного Идриса. Шарип-учитель, самый уважаемый на селе человек, не только симпатизирует Расулу, но и помогает ему. Расул перед тем, как совершить теракт, прячется в доме Шарипа-учителя. А дочь Шарипа, Марьям, школьный завуч, без памяти влюблена в Расула. Это она надела хиджаб. Не ради спасения души, не ради Аллаха, а ради возлюбленного.

Впрочем, хиджаб в этом селе носят все больше. Директор школы, Садикуллах Магомедович, и сама Джамиля пытаются заставить девочек снять этот платок, сидеть на уроках с непокрытой головой. За это родители проклинают Джамилю, а Расул в конце концов убивает директора.

Религию не насаждают сверху. Наоборот, сами жители села проводят эту тихую религиозную революцию. Уроки теперь прерывают, чтобы совершить намаз: «…мальчики откладывали учебники или медлили с ответом, чтобы соблюсти тишину, пока звучит молитва».

С каждым днем уходит в прошлое старый мир, светский и советский, жители учатся вести себя по-другому. Новая мораль, новая система отношений между людьми.

«Сестра! — Идрис укоризненно качал головой. — Ты неправильно даешь садака. Так во имя Аллаха не поступают.
— Какая я тебе сестра, я твоя учительница, Идрис! — вспыхнула я.
— Мое имя — Абдуль Салям. — Он наклонил голову. — А все мусульмане — братья и сестры между собой. Или ты не мусульманка, сестра?»

Конечно, она мусульманка. В книге Марины Ахмедовой нет ни атеистов, ни христиан. Без имени Аллаха, милостивого и милосердного, здесь, кажется, не принимаются ни за одно важное дело. Между тем, Джамиля – дочь Гасана, который был ярым сторонником советской власти, интеграции Дагестана в жизнь СССР. Прадед Джамили и вовсе устанавливал советскую власть на Кавказе и заставлял девушек снимать платки. Но теперь настало такое время, когда даже Джамиля не может и представить себя вне религии. Вообще Марина Ахмедова описывает жизнь людей, которые хотя и живут с нами в одной стране, но совершенно не походят на большинство жителей, скажем, Петербурга, Екатеринбурга или Москвы.

Марина Ахмедова, современная и вполне европеизированная женщина, явно не симпатизирует исламистам и не сочувствует их успехам: «…во всем, что говорил Расул, было только хорошее, каждое его предложение было благим, но оставляло после себя скользкий след».

«Он учит людей «не пить, не курить, не спать с чужими женами. Не обманывать, не брать чужого имущества, не предавать Всевышнего». Но сам Расул одних людей убивает, другими цинично манипулирует. Зная, что в него влюблены Джамиля и Марьям, он предлагает сначала одной, затем другой стать его второй женой. Но жена должна доказать, что достойна такой чести, что она настоящая мусульманка и не боится смерти: «Он хочет, чтобы Марьям стала шахидкой, убила его врагов, умерла сама, а он останется жить со своей Зухрой!», – разгадала план своего недостойного возлюбленного умная Джамиля. Она, впрочем, отреклась от любимого еще раньше, когда узнала, что тот стал убийцей. А несчастная Марьям доказала, что не боится смерти. Но стала она не шахидкой, а покончила с собой – утопилась. Вот вам и девушка, и вода. А камней в горном селе больше, чем достаточно.

Марина Ахмедова – великолепный журналист, замредактора «Русского репортёра».

При всём при этом её «Камень Девушка Вода» — не репортаж и не «журналистская проза», а роман.

Действие происходит в постсоветском Дагестане. Повествование ведётся от имени учительницы из горного села, которую зовут Джамиля.

Погружение в материал – полное, автору и созданной им атмосфере веришь: быт, нравы, этнографическая экзотика…

Если попытаться найти генеалогические связи книги с предшественниками, то роман Ахмедовой — это, во-первых, «кавказский текст» русской литературы, начатый ещё Лермонтовым и Толстым, в СССР подхваченный Искандером, а в новое время продолженный столь разными авторами, как Герман Садулаев и Алиса Ганиева.

Понятно, что новый кавказский текст не может не быть социально нагруженным и болезненным. Две чеченские войны никуда не деть, равно как и события карабахские, абхазские, осетинские…

Во-вторых, это очень женская проза – в самом хорошем смысле слова.

Вспоминается замечательный «Заххок» Владимира Медведева о гражданской войне в Таджикистане 1990-х: что происходит на южных окраинах империи после краха СССР? Таджикистан теперь – самостоятельное государство, тогда как Дагестан – субъект РФ. Но мир далёкого горного села, описанный Мариной Ахмедовой, таков, что создаётся впечатление: это не совсем Россия.

Когда государство полуустранилось, образовавшийся вакуум заполнила другая сила, которая в романе Ахмедовой именуется «лесом». Это бандитское подполье, замешенное на радикальных течениях ислама. Борьбу за души людей ведут светское, официальное, государственное – и религиозное, подпольное, экстремистское. Что победит – школа или лес? Учитель – или полевой командир? Одни начинают надевать в школу хиджаб, другие выступают резко против; одни хотят достроить начатый ещё при СССР горный тоннель, ведущий в большой мир, другие намерены его взорвать…

«Зачем разделять образование и ислам? – спрашивает один из героев книги, Шарип-учитель. — Наоборот, надо их хорошенько между собой перекрутить, как две верёвки, из которых делают один канат. Этот канат нас вытащит из пропасти, в которую мы падаем. Не получится у человека быть настоящим мусульманином, если в его голове нет простых знаний. Если он не знает, что у воды три состояния — лёд, газ, жидкость, если он таблицу умножения наизусть выучить не может, из него не мусульманин получится, а фанатик, язычник. Образованному человеку без веры тоже плохо. Стремлений у него не будет высоких».

Золотые слова.

Героиня работает учительницей в сельской школе в горах Дагестана. Ей сорок лет, она одинока, но рассудительна и любит рассказывать о Кавказе, обычаях и людях.

Героиня — это будто сам здравый смысл села, где она работает. Она часть этого села, но по праву призвания имеет позицию наблюдателя — она всё видит и может судить о том, что предстает ее взору.

А вокруг — прекрасный Дагестан, где свои пригорки-ручейки.

Основная проблема, заявленная в книге — девочки в школе “начали закрываться”. На местном языке это означает, что в школе все больше учениц носят хиджабы. Это вызывает обеспокоенность старших, а особенно старейших — а никого важнее в горах Дагестана, понятно, нет — потому что они знают — сотни лет жители Дагестана верили в Аллаха, но никто не носил черное, кроме особых случаев, к которым относился траур.

А вот молодым, почему-то нравится именно такая черная религиозность. И героиня думает, как бы привести их к свету знания. Раньше тут все просто были необразованные, а теперь многие еще становятся исступленно религиозными. И те, которые уже “закрылись”, чувствуют свое превосходство, даже позволяют себе делать замечания учителю.

Всё это описано в тоне перманентного восторга — какие горы, какие древние традиции, какая центральная площадь села, какие лепешки! Есть ощущение, что книга рассчитана на определенную аудиторию, а потому автор намеренно снижает язык, чтобы понравиться тем, кто еще не до конца осознал целебную пользу света знаний, но уже хочет почитать что-то хорошее о своем селе.

“Для запретного в горах слов нет. О запрете стук времени о поднос скажет, запах материнского молока, веревка на люльке, которой мать связывает ноги и руки младенца, чтобы не выпал, пока она в хлеву. Тайный холод, которым повеет из верхнего ущелья. Убить в горах можно. Убиваешь если по правилам, то это не запрещено”.

Читая книгу трудно отделаться от звучащего в голове голоса с ярко выраженным северо-кавказским акцентом, важно произносящим все эти восточные мудрости.

Марина Ахметова — заслуженный журналист, военный корреспондент, побывала  в горячих точках, и упрекать ее текст в недостоверности мне недостает духу.

Но я не могу не отметить, что текст этот сделан будто в полсилы, будто намеренно слабее, чем можно. А главное — он несостоятелен в проблемном плане.

Да, все больше жителей Северного Кавказа, или, пусть, в частности, горного дагестанского села “закрываются”. Проблема то в том, почему именно они закрываются, откуда это идет и чем грозит.

Почему бы не назвать вещи своими именами?

Потому что тогда сразу исчезнет этот милый и спокойный азиатский флёр. И книга получится совсем о другом.

Добрый день, уважаемая Ольга! Признаюсь, удивился, что у Марины Ахмедовой вышло уже то ли семь, то ли восемь книг. Я книг ее раньше не читал, зато помню до сих пор ее репортажи в «Русском репортере». Марина Ахмедова – лучший репортер страны, ну, как минимум, входит в топ-3 в своей профессии. Мне кажется, ее переход из репортажа в беллетристику был логичен. Помню ее репортажи, они часто выглядели как рассказы. Талантливый репортер, Марина Ахмедова умела упаковать грубую, шершавую и живую фактуру в литературную оболочку, придать репортажу не только репортажной наглядности, но и прозаической занимательности, показать и подметить разные необычные детали, подробности. Писателю такая способность очень помогает.

Поэтому роман «Камень, девушка, вода» я тоже начинал читать как репортаж. События происходит в горном селе в Дагестане, село не названо, и вообще география в романе довольно условная – где-то в Дагестане, где-то в горах. Упоминается Махачкала, куда вызывают директора сельской школы. Главная героиня – учительница этой школы Джамиля, в школе – Джамиля Гасановна. Одинокая старая дева, у которой нет другой жизни, кроме школьных уроков. Учительница – профессия уважаемая, но у Джамили появляется явная недоброжелательница Марьям, когда-то ее ученица, а теперь – завуч в школе. Вскоре выясняется, что конфликт между Джамилей и Марьям связан с Расулом – бывшим одноклассником Джамили, который стал ваххабитом, ушел в лес и собирается устанавливать в селе свои порядки, исламистские, чтобы все жили по законам шариата. Марьям и Джамиля влюбляются в него, но по-разному: для Джамили Расул – ее бывший одноклассник, романтический герой, а Марьям считает себя правоверной мусульманкой и даже обрядилась в хиджаб, и готова уйти в лес и стать второй женой для Расула.

Все это наполнено массой этнографических подробностей об обычаях, нравах и подробностях повседневной жизни дагестанского села, появляется масса персонажей – директор школы, семья старого учителя Шарип-аги, учителя, ученики, их родители, соседи… Много флэшбеков, сцен из прошлого, много подробностей примерно такого свойства: «Занкида призвал муллу. Тот совершил никях, пока тело Магомы еще не остыло. Тухуму Магомы Занкида пообещал восемь коров, тухум Нацборо должен был прибавить к ним тридцать овец. Коров Занкида отогнал семье Магомы на следующий день». Попробуйте, Оля, без заглядывания в словарь понять, о чем здесь говорится. У одной героини рождаются только девочки, и муж сбегает в соседнее село, потому что считает себя опозоренным. Другую убивает собственный отец, потому что считает, что она опозорила их род. Честно говоря, Оля, мне неинтересно об этом читать. Тут речь не о том, надо ли уважать традиции, допускающие убийство отцом собственной дочери (к тому же беременной), я о другом хочу сказать.

У нас в литературе сложился небольшой такой кавказский тренд, маленькое сообщество писателей, которые пишут о жизни современного Кавказа. Алиса Ганиева, Герман Садуллаев, теперь вот Марина Ахмедова. Что я могу сказать об их книгах кроме того, что их кавказские романы не сравнить с прозой, например, Лермонтова или, скажем, Фазиля Искандера? Только то, что описываемый ими быт, обычаи, традиции, одежда, еда (в романе Джамиля готовит неведомый пирог цкен, о котором я узнал впервые) – так вот, все реалии этих романов не имеют к моей жизни ни малейшего отношения. С таким же успехом можно описывать повседневную жизнь, например, марсиан. Я не могу представить себя на месте кого-либо из героев, их жизнь минимально похожа на мою жизнь. Для меня эти книги (в том числе и роман «Камень, девушка, вода» — сплошная экзотика. Я их воспринимаю либо как сказку, либо как репортаж, но репортажи Ахмедова, я теперь убедился, пишет лучше. Потому что если атмосфера описанных событий, логика, мотивация героев тебе совершенно непонятны, можешь ли ты испытывать какое-то сочувствие к их проблемам, заботам, судьбам? Я думаю, нет. Репортажи Марины Ахмедовой вызывали у меня куда более эмоциональную реакцию, вот. Всего хорошего.

Но се – Восток подъемлет вой!..
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!

А.С. Пушкин «Кавказский пленник»

— А правда, что все журналисты мечтают написать роман?
— Нет, — солгал я.

Сергей Довлатов «Компромисс»

Передо мною «Камень. Девушка. Вода», уже восьмая книга (и шестой роман) заместителя главного редактора журнала «Русский Репортер» Марины Ахмедовой, финалиста премии Русский Букер. Эти сведения я почерпнула с переплётной крышки. И, честно говоря, почувствовала себя неуютно. Кто я такая, чтобы мнение иметь о произведении заслуженного и уважаемого автора. Девушка Прасковья из Подмосковья. Уже всё сказано, ещё раз читай задник, посмотри, что за редакция (Шубиной). Ты лично против формирования-навязывания мнения? — тебя забыли спросить про рекламу-информацию-маркетинг!

Так что по доброй воле я не взялась бы читать произведение автора, уже бывшего в шоте литпремии. Я неодобрительно отношусь к подаче на постоянной основе одних и тех же авторов туда-сюда из года в год, как-то это нездорово (ударение поставьте сами). И не чувствовала себя вправе на отзыв, но обязал оргкомитет, он-то как раз в законных наполеоновских правах выставить в авангард вольтижёра малого литературного роста.

В горном селе невдалеке от Махачкалы (в течение дня можно маршруткой съездить-вернуться) живёт и работает учительница Джамиля, которая и повествует. Ещё в школе она полюбила одноклассника Расула, он предпочёл ей Зухру. Джамиля уехала учиться в Махачкалу, вернулась в родное село, осталась старой девой. Расул существует по законам шариата, и всё село и окрестности заставляет подчиняться оным. В уже заматеревшего Расула влюбляется молодая Марьям, она жаждет быть его женой (пусть второй), настолько, что сама делает предложение. Он согласен, в том случае, если Марьям готова стать шахидкой, «уйти из жизни, прихватив парочку наших врагов, и ждать меня, как праведница в раю». Марьям утопилась. Во-первых, чтобы доказать Расулу, что не боится смерти; во-вторых – как я понимаю, или, скорее, как мечтает понимать моя душа, — потому что не готова убивать невинных людей; а в главных – просто от горя. Горя в романе много, можно даже сказать, что это роман-горе, с несколько раз подробно прописанной инструкцией по глушению бесконечного горя в организме, от веков профессиональных плакальщиц. Джамиля становится директором сельской школы после того, как шариатский суд, вершимый Расулом, приговорил к смерти предыдущего, и приговор был, разумеется, незамедлительно приведён в исполнение. Расул по-своему любит Джамилю (какая женщина не полагает, что её «по-своему» любят, вот и ведущая сельская сплетница свидетельствует: «Он не станет тебя убивать… Сама знаешь почему»), но предупреждает, что если в качестве директора школы она позволит себе «пойти по дорожке шакала Садикуллаха» и станет недолжным образом «обходиться с нашими братьями и сёстрами по вере… далеко ты по ней не уйдёшь».  Всё. Конец истории. Развязки нет, в репортажах развязка не обязательный ингредиент рецепта. К тому же в горах Кавказа одна и та же история бесконечна. 

Долгий роман-монолог Джамили не так прост, как моё ученическое изложение. У меня ушло некоторое время на осознание того, что рассказчице не глубоко за восемьдесят, что она — молодая женщина. Экспозиция затянута, хотя «крючок» есть сразу, в лучших традициях цепляющего повествования.

— Дочь учителя закрылась! – понеслось с самого утра по селу. – Дочь Шарипа-учителся Марьям закрылась!
«Закрылась» — надела хиджаб.
— Шайтан, прикрой глаза! – тихо восклицает Джамиля, «усаживаясь за стол на кухне и выглядывая в окно».   

Детализации чрезмерно. Что и как Джамиля делала, какой чай пила, как заваривала, чем в это время пахло, какие финики ела, какая погода за окном. Как по камням ходила: «Вытянула для равновесия руку: мне б не упасть. Наступила на камень, сдирая с него водяную слизь. Вытянула другую руку к горе, за которой пели птицы. Подтянула вторую ногу…» Джамиля не может просто подбежать к окну, не оповестив, что накинула кофту и вдела ноги в тёплые тапочки. Перед тем как откинуть крышку сундука, Джамиля непременно приподнимет щеколду. Так же будут поступать и другие персонажи, что логично – о них повествует Джамиля. Марьям не может просто поцеловать руку Зареме. Марьям прежде схватит руку Заремы, поднесёт к своим сочным губам и поцелует морщинистую кожу, опухшую от грязной воды с половой тряпки. Хотя к этому моменту я избыточное количество раз поставлена в известность, что Зарема – бессменная школьная уборщица, и как человек, обладающий фантазией и опытом, представляю, как выглядят её руки. Временами начинает казаться, что автор сталкивался с ментальным непониманием и скудным воображением алекситимиков, и потому стремится всё подробнейшим образом, терпеливо и не единожды, объяснить. Возможно это художественный приём. Равно как и множество не слишком оправданных притяжательных местоимений. Разумеется, писатель – не редактор, своё авторское право имеет. Но всё-таки литература – немного и о языке?

Роман пестрит цветистыми оборотами. «Стоя под яблоневым деревом, усыпанным розовыми цветами, я дышала тонким ароматом будущих яблок…»; «А из непроницаемо-черных глаз Хажиё оранжевая ткань достала два горящих уголька»; «разряженные мужчины на мускулистых конях»; «Кровожадная слава этого человека шла впереди и позади него»; «Булбул, лежащую на полу с мокрой от крови и бульона косой…»; «Мои глаза метнулись вниз и спрятались в чашке чая»; «Дождь уже хлестал косыми струями»; «Ветер в ушах выл шакалом», «Будто мать встала из могилы и заключила меня в ледяные объятия»; «…на дулах двустволки принесшего образование в каменный котел, где наши люди веками варились в одной и той же воде»; «Продолжает ли по её венам течь буйволиное молоко?»; «Даже если из моих глаз кровь пошла…». И множеством рефренов: «…уже знает, что ему в этих горах будет можно. Но ещё лучше он знает, чего ему будет нельзя. А из того, что нельзя…»; «…ей лучше забыть о том… А если она не может об этом забыть, лучше никому об этом не знать. Лучше ей…» Вероятно, так и задумано, и даже прямо сказано, что Джамиле приятен «привычный козлиный голос старого муллы»,  в котором («в его голосе», сразу в следующем предложении) «с каждым годом появлялось больше нытья и кряхтенья». Потому и показалась Джамиля глубокой старухой.

Джамиля вспоминает историю, переносится в современность, снова в историю – и поначалу довольно сложно разобраться, учитывая, что Джамиля щедро делится снами, красотами окружающей природы, бытовыми зарисовками, и местными рецептами. Со всеми обстоятельствами вокруг да около снов, окружающей природы, бытовых зарисовок («сушат бельё на верёвках и баранью шерсть на клеёнках»). Если уж Джамиля, спаси её Аллах, упомянет прищепки, то пока детально не будет рассмотрены путь и шествие прищепок, дальше не двинемся, а если и двинемся – к прищепкам ещё вернёмся).  Местных рецептов – более, чем щедро. И все они подробные, с анамнезом, текущим статусом и прогнозом, изложены максимально художественно.  

«… готовила цкен. Так мы называем пирог – трёхъярусный, как наши сады. В первый ярус на раскатанное кругом тесто кладётся картошка и посыпается сухим творогом, щепоткой чабреца, во второй – свежий фарш, смешанный с кусочками сушеного мяса, в третий тоже идёт картошка. Всего на цкен надо раскатать четыре круга. Когда ярусы уложены, края защипываются по кругу косичкой. Нелёгкая это работа. Нужно спуститься в чулан, снять с крюка подернутую желтым жиром баранью ногу. Её я купила ещё в конце весны у мясника Мамеда. Обещал, что мясо нежесткое, молодое, но, клянусь, эту ногу не разжевать. Приходится срезать с неё мясо тонкими стружками и крошить мелко. А когда я упрекнула Мамеда, что продал мне старую баранью ногу, он даже не подумал извиняться или придумывать себе какое-нибудь оправдание, а только огрызнулся…» Довольно долго ещё (и ещё не раз!) о пироге (и не только); его компонентах; о сцене, что устроила Марьям в школе; ярусы среди ярусов посреди ярусов.

Но всё-таки эта громоздкая конструкция понемногу катится. «Куда мир катится, о Аллах? Что с нами будет? Валлахи, мир стал подобен колесу, надетому на палку Абдулчика!» Абдулчик – местный особенный уже давно не ребёнок. В романе живёт всё село. Ещё он щедро населён Аллахом, шайтанами, камнями и водой. Пугающе много азиатского орнамента – в шестнадцать пунктов не уместить. Как по мне, слишком много специй для одного пирога. Но дело вкуса, конечно же. Я люблю простую еду.

Вернёмся к Джамиле. Единственная дочь в семье, «Джамиля, сотворённая Аллахом в единственном и неповторимом экземпляре…», родилась с больными ногами. У Джамили больные ноги, с рождения больные ноги, только любовь отца и костыли помогли ей стать на больные ноги. Чем больны ноги Джамили, я не узнала. Ближе к концу выясняется, что уже сильно беременная мать Джамили побежала к озеру топиться, Гасан (отец Джамили) за ней не побежал, а Шарип (Шарип-учитель) побежал – и спас. Джамиля сей факт тоже узнала не сразу, а ближе к финалу. «А теперь я узнаю, что они с отцом дружили в детстве, он любил мою мать и спас меня от воды». «Твои ноги повредились в воде» — поведает уборщица, она же штатная сельская сплетница, Зарема (нцокая, именно нцокая, Зарема частенько именно нцокает) учительнице Джамиле. Как именно ноги внутриутробного плода могут повредиться в воде – никто не понимает, но это никого не интересует и вообще не важно.  Важно: Шарип-учитель любил мать Джамили, а она вышла замуж за Гасана. Отец Джамили был партработником, да и вообще, весь род отца — сплошь прогрессисты. А Шарип-учитель хотел, чтобы и достижения были, и чтобы веру не забывали, и, например, не хотел, чтобы в сельском клубе, где прежде была мечеть, молодёжь обутая танцевала. Можно только босиком. Молитвы Шарипа-учителя были услышаны Аллахом (или шайтаном), в клубе снова мечеть, но лучше бы уж там так и оставался клуб. (Религия – всегда идеальна, в отличие от её сторонников.) Ибо слишком высокую цену заплатило село за то, что теперь у них и потанцевать-то негде. В детстве и юности Шарип и Гасан дружили. Гасан оставил Шарипу тетрадь, назначив дочь душеприказчицей. Но Джамиля не торопилась выполнять волю отца. Уже после того, как Расул Борода (Расул Алиев, лидер зиранийской банд-группы) убил директора школы, Джамиля наконец открывает тетрадь (предварительно достав, стерев пыль ладонью и проч.), на первой странице написано: «Завещаю моему единственному другу Шарипу». Что написано в тетради я так и не узнаю, потому что Джамиля закрыла тетрадь. Хотя её «рука тянулась перевернуть страницу, погрузиться в буквы, написанные отцовской рукой, узнать, что он хотел сказать Шарипу-учителю после смерти, чего не мог или не захотел говорить при жизни». Ну да, мне тоже хотелось, облом.

В центре повествования Джамили – всё-таки я решаю, что у повествования есть центр, несмотря на обилие периферий, — противостояние школы и леса. Школа – носитель традиционных общечеловеческих ценностей, знаний, света. Лес – сосредоточение мюридизма (такого слова в романе ни разу не звучит, врать не буду; слова нет, а мюридизм – есть). «Лес побеждает. Школа разваливается».

Кто-то из девчонок ходит в школу в хиджабах. А кто-то – нет. В школу, даже в сельскую, вроде как не рекомендуется ходить в хиджабах – вокруг «за» и «против» этого мужики и бабы в селе устраивают такой тарарам, что немного стыдно за взрослых людей перед Аллахом, хотя я и атеист.  Мальчики уже предпочитают школе мечеть, а всему на свете – Расула. Шарип-учитель, поддерживая Расула, не против света знаний, он считает, что и радикальным исламистам образование не помешает. Шаткая у Шарипа позиция, нельзя и с теми быть и с теми, не предавая тех и тех; в одну арбу запрячь не можно; минус на плюс – всегда минус. 

Горная родовая история, о кровниках из разных кланов. Рассказ о том, как один из предков зарезал родную дочь впечатляет. Родной отец «воткнул саблю… в живот Булбул и повернул её. Дочь… упала… детская рука… выглянула из распоротого чрева умирающей Булбул…» Нельзя в горах женщине любить больше одного мужчины, позор отцу такой дочери. Он её и беременную зарежет. Читательницы ахнут и задрожат. Даже самые крепкие. Ага, надо же улучшить имидж кавказцев в среде российских и русскоязычных читателей, непременно. 

Узнаю новое об этническом акушерстве, которое закрепляет в новорождённом законы гор: «Младенец, только выпав из горячей утробы на холодный поднос…», «стук темени о поднос…», не знаю, действительно ли в горах Северного Кавказа рожают на поднос, а не в руки акушерки-повитухи, но удары темечком о подносы помянуты не единожды: «Сначала на поднос из неё выпал один мальчик, потом второй…»

«Советские джинны» не только наладили доступное общее среднее образование, но построили в селе гидроэлектростанцию. Жители сопротивлялись. Так же как сопротивляются сейчас строительству тоннеля в горах. Гидроэлектростанцию построили, а вот тоннель не достроили, не успели джинны, кончилась их советская власть. Теперь новая власть решила достроить тоннель, но жители села против. Потому что Расула Бороду слушают. Расул считает, что он пастырь (и даже круче, ибо имя его и есть: посланник, вестник, апостол), а жители села – бараны. «Один сделает первый шаг, за ним все другие бегут. Нужно добиться, чтобы этот шаг был сделан в правильную сторону». Врать не буду, эти слова говорит не Расул, он вообще мало говорит, это Хочбар, пастух, разъясняет Джамиле. Расул Борода взрывает тоннель. На банду облава, даже объявляется по телевизору, что Расул убит. Но это, разумеется, не так.

Вскоре Расул «воскресает», и продолжает направлять «стадо», которое считает своим. Как уже упомянуто, убивает директора школы, Садикуллаха Магомедовича, человека малосимпатичного, но всё-таки человека.

На оплакивании директора Джамиля во всеуслышание делает программное заявление:

— Пусть умрёт мать и сестра того, кто это сделал… И пусть каждая из них не один раз умрёт, а семь раз.

 Ну что ж. Если до этого была надежда на то, что Джамиля – женщина образованная, светская, «умеренная» мусульманка и её Аллах не мешает жить другим, он любящий, а не мстительный бог, то теперь – всё. Теперь перед нами полевой командир в юбке. Круче ненависти может быть только ненависть, которую ещё не испытал.

Вероятно, Джамилю ждёт та же незавидная участь, что настигла Шарипа-учителя. Нельзя становиться зверем, сражаясь со зверем. Она – стала. В тот момент, когда пожелала смерти женщинам Расула.

Удивительным образом добрых людей в повествовании нет. Хотя, стоп! Была одна добрая женщина – Муслимат. Как водится – несчастная, и уже умерла. Джамиля тоже несчастная. Но она — недобрая. Как и все женщины и мужчины этого романа-села.  Бывают в них всплески жалости, сострадания, участия, разума — но это всё. 

Так что с одной стороны – это тот уже классический крепкий женский роман, моду на фасон которого задали Улицкая и Рубина, со всей необходимой женской атрибутикой: поиском любви в нелюбви, отрицанием любви в любви, несчастьями, изменами, болезнями, сплетнями, завистями, селективными абортами (восточный орнамент), одиночеством, бездетностью, и так далее и тому подобное. С другой стороны (выкройки подобного женского романа) – это сага о неразрешимой социально-общественной проблематике. О столкновение общечеловеческой гуманистической культуры с агрессивной моделью ислама. Не вчера и не позавчера, и уж точно не сегодня стали «менять своё национальное, которое плелось веками, на тряпки чужеродных арабских женщин…». Расул Борода – очередное воплощение Шамиля, сторонника, глашатая и сути мюридизма, декларирующего принцип: не вера для человека, а человек для веры. Кто считает иначе – тем газават-джихад. Шамиля смог победить только Ермолов. Только Ермолов сражался с Шамилем по законам самого же Шамиля. Ни один русский офицер ни до ни после не позволял себе с горцами методов горцев, в таких радикальных масштабах. Нужен ли Ермолов Джамиле-учительнице? Не думаю. Уверена, что нет. Но когда нескончаемо стонет несчастная женщина, когда страдают дети, когда все вокруг подчиняются воле Расула Бороды, считающего себя вестником Аллаха, во мне, как и в любом русском, вскипает внутренний Ермолов. Полагаю, не такой реакции автор ждал на прочтение романа «Камень. Девушка. Вода». Хотя, что я могу знать о мотивах автора?

Горцы приемлют только силу. Расул Борода, полевой командир, радикальный исламист, ставящий своей целью очищение мусульманских земель от «грязи» — силён. Джамиле-учительнице с ним очевидно не справиться. Она уже уподобилась ему, это лишило её силы. Маленькие горные сёла так и будут вариться в бульоне собственной крови и пить собственную бузу.

Я не нашла обещанных отзывами на обложке кромешного ада (это обыденная жизнь горного села, вы что, Джамилю не слушали?!), дивного рая (ну разве за едой и чаем, под природу), а равно глубокого психологизма (это про кто кого любит, не любя? или где при жизни Марьям Джамиля её терпеть не может, а после смерти цкен на могиле крошит? – так это нормальное, увы, человеческое поведение, никаких глубин). Да и письмо было бы куда увлекательней без чрезмерной витиеватости, но колорит может и нравиться, дело такое. Лично я нашла небезынтересный долгий подробный слишком художественный репортаж о жизни Джамили и всех-всех-всех в маленьком горном селе и окрестностях. Не так уж плохо, учитывая, что автор – репортёр.