Книга-близнец другой книги этого Длинного списка, рукописи Татьяны Леонтьевой. Тоже рассказы, тоже от первого лица, тоже почти полное равенство рассказчика и автора. Кроме того – Петебург, студенческая жизнь, отношения и отношения с искусством. Правда, Обух не приехала в Петербург из далекого сибирского городка, а родилась в нем, причем в семье состоявшихся художников, она меньше побита жизнью, у нее меньше алкогольного и любовного опыта, вообще меньше опыта – но как раз это делает ее книгу куда менее интересной даже по сравнению с далеко не выдающейся книгой Леонтьевой. Общая необязательность, о которой я писала в связи с книгой «Татьяна, 30 лет, Овен», тут должна быть возведена в квадрат: трудно представить человека, который мог бы что-то важное почерпнуть для себя из этой книги. К этому стоит прибавить, что автору не удалось сделать свои тексты искренними – полная, до обнажения, искренность искупает многие грехи; напротив, книга, увы, увы, получилась манерная, а образ самовлюбленной рассказчицы отнюдь не вызывает симпатии.

А ведь совершенно другого ждешь от рукописи (она прямо сейчас становится книгой) молодого питерского художника, номинированного на Нацбест. Ну читывали же, знаем и потакаем стереотипам.

Наверняка самые мрачные городские пейзажи, в которых поздняя осень, независимо от времени года, поскольку неизменны душевная смута и готика, и, разумеется, самые заброшенные подвалы с чердаками, между которыми столь же андеграундный риэлт из хат и вписок. Естественно, весь возможный набор психоактивных веществ с подробными способами приготовления и методологией применения; дурной алкоголь – по умолчанию. Конфликты со всем остальным миром, представленным, в основном, старшим поколением. В личных отношениях «всё сложно» при известной либертарианской простоте. Ну и т. д.; на, собственно, описание творческий занятий (живопись, графика, монументальная скульптура) персонажей остается совсем немного. На литературу – по-разному, тут уже зависит от способностей автора. Эдакие внуки Лимонова, дети Сорокина – если перефразировать фронтовую частушку Самуила Маршака.

А вот с этим симпатичным сборником нас ждёт сюрприз – поскольку Арина Обух, едва ли зная о существовании вышеозначенного влиятельного направления, делает совершенно другую прозу. Впрочем, догадаться можно было, едва взглянув на портрет этой ботичеллевской барышни. Здесь полная гармония с выбранным призванием, да и по жизни в целом, «со всеми сообща и заодно с правопорядком». С родителями – нежнейшие и трогательные отношения. Вместо гранжа и рэпчика – песни Вадима Козина. Но главное – это действительно проза художника, с густым преобладанием натуры, четкой линией и цветом – вся радуга и масса самодостаточных оттенков. На протяжении сборника «Муха имени Штиглица» (заглавная и маленькая автобиографическая повесть воспитания плюс три цикла прозаических миниатюр) можно проследить эволюцию художественного сознания – от импрессионизма к постимпрессионизму в варианте эдакого питерского Сезанна: «В их воспоминаниях всё очень сложно переплетено: начинается от забора, переходит в мелодию, мелодия цепляется за ветку, ветка тянется к фонарю, фонарь зажигается в сумерки».

Вообще, за эволюцией автора любопытно наблюдать и в чисто литературном смысле – стиль крепнет, становится суховатым и нейтральным при сохранении цвета и звуков. Коллеги-рецензенты пеняют Арине на интонационные провалы – действительно, есть такой грех, раздражающий в заглавной вещи, той самой «Мухе», жеманно-кокетливый инфантилизм, скорее звуковой, чем словесный. Но, думается, Арина демонстрирует реальные эмоции, а не интересничает, да и преодолевает перебор по тональности достаточно быстро. Ближе к финалу начинает задавать тон и работать отдельная фраза («Я начала готовить с третьего мужа»; «Щетки (зубные – А. К.) стояли в стаканчике и смотрели друг на друга, как два беседующих человека» — очень яркий рассказ «Егорова сума»). 

Тут, по свежему печальному поводу, массово вспоминали шестидесятнические фильмы Марлена Хуциева, его умение в нескольких кадрах передать эпоху. Конечно, известное и понятное преувеличение, эпоха – материал не настолько послушный. Однако что действительно умели творцы шестидесятничества – минимальными средствами максимально убедительно изобразить время или место через собственное настроение, и подсадить на всё это значительную аудиторию. Вот это редкое сегодня умение есть у Арины Обух, и я бы посоветовал работать именно на него, а художественные навыки – ей в помощь.  

Сборник рассказов Арины Обух изо всех сил метит в категорию «очередная петербургская экзотика». Девичий голос рассказывает о жизни в прекрасном городе на Неве, учебе в художественном лицее и академии, перечисляет достопримечательности, мимо которых она ходит и в которые заходит, а потом населяет этот мир тонкими, влюбленными, сказочными существами и неземными людьми. Экзотика, куда ни глянь.

Для начала юная героиня посвящает нас в обстоятельства своей биографии. Здесь художественный кружок, здесь школа, здесь вуз. Но это не просто три типовых учреждения, которые есть в каждом из более-менее крупных российских городов. Это кружок в Эрмитаже! Лицей при Мухинском училище! И, наконец, Муха, она же академия имени Штиглица!

Хотелось бы сказать, что рассказчицу прямо распирает от самодовольства, раз она прикасается к прекрасному в таких легендарных стенах. Но это будет неправдой. Героиня – по всей видимости, списанная Ариной Обух с самой себя, – слишком наивная и искренняя, чтобы испытывать такие чувства. Но вот со стороны она может показаться слишкои жеманной, не по-хорошему смешной, возвышенной. А может быть, такой она является и на самом деле.

«А после лицея… Казалось: начнётся новая жизнь, “чистая, как родник, светлая, как солнце…” — а будет лишь продолжение старой. Потому что Муха находится через дорогу от моего художественного лицея, лицей — через мост от изостудии Эрмитажа, а Эрмитаж — через мост от моего дома. И когда лицей закончится, будет ощущение, что я просто перейду через дорогу в двенадцатый класс. И со мной перейдут почти все Крысы.

Крысы — это не обзывательство. Это факт биографии моих одноклассников — год рождения. Люди 1996 года».

Я честно не могу представить себе аудиторию текстов с пассажами, подобными этому. Большинство людей, даже молодых, в курсе, что после школы не начинается «новая жизнь», тем более – светлая и чистая, как родник. И даже после университета не начинается. А поколение определяет отнюдь не год рождения по восточному календарю.

Казалось бы, ну что я привязалась к одному-единственному отрывку. Но нет, подобное попадается и дальше – вот, например, героиня едва не попала на работу вебкам-моделью, а после этого – замечу, всё также в ожидании «новой жизни», – пошла работать промоутером, раздающим флаеры.

«…Нам по четырнадцать лет. И от этой жизни пока нам ничего не нужно. И ей от нас — тоже. Мы знаем, что всё начнётся через год… через два… через пять… начнётся совсем другая жизнь.

Но что-то останется от прежней.

…Останется привычка всегда брать флаеры у промоутеров. И выкидывать эти флаеры далеко-далеко от места стоянки всех этих Кроликов, Гейш, Бутербродов и Брынз…»

Это не тот опыт, о котором нам интересно читать в 2019 году. Но, возможно, через сто лет потомки будут благодарны Арине Обух за эти строки. Или инопланетяне, которые прилетят покорять Землю. Потому что больше никто из землян-современников не опишет для них эти уникальные моменты.

Вызывает скепсис и манера изъясняться, присущая автору. Короткие фразы. Восклицательные предложения. Сомнительная игра слов типа «А потом появилась я. Галочка (здесь – уменьшительно-ласкательное от имени Галина – прим. Е.В.). Можно поставить галочку».

Небольшая книжка крохотных рассказов зачем-то разбита на четыре блока: искусству и учебе в академии посвящена повесть «Муха имени Штиглица», состоящая из 27 разрозненных глав, эту же тему продолжают рассказы из цикла «Выгуливание молодого вина», о любви написан цикл «Мы когда-нибудь перестанем об этом говорить, но не сегодня», завершают подборку тексты об ангелах и религии «Небесные силы слушают». Композиционно все выстроено логично: от тех, что о себе, – к тем, что вроде как не о себе. Тем не менее, эти коротенькие зарисовки сливаются в одно пятно, в котором смешалось несколько красок.

С одной стороны этого пятна плавает героиня с текстами от первого лица, а с другой – другие персонажи, кариатиды, дамы с собачками, драконы и иже с ними. Действующих лиц становится много, но разнообразия не появляется, а слова остаются почти теми же, что в первых, автобиографических, циклах. Создать настолько яркого и сильного героя, чтобы он затмил главную рассказчицу, у Арины Обух не получилось. Поэтому композиция не сработала.

Из всей подборки текстов – а их, надо сказать, аж 55, что много для в целом небольшого сборника – мне запомнились только два, потому что они весьма неожиданны на общем фоне розово-оранжевого флера: это рассказы, в которых фигурирует убийство человека.

Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия имени А. Л. Штиглица, в народе просто «Муха», престижное учебное заведение. Нет, подумайте сами, если ваш сын или дочь обучается там, на факультете, скажем, декоративно-прикладного искусства. Соседям можно с гордостью рассказать об этом, да и вообще.

Однако для Арины Обух «Муха» — это только фон. О чем она прямо сообщает нам в своей повести. Если взять глубочайший по своей сути афоризм Мухаммеда Али «Порхать, как бабочка, жалить, как оса», Арина (или персонаж, что одно и то же) только первая часть  — порхать, как бабочка. Собственно, фоном  в ее жизни можно назвать абсолютно все, кроме впечатлений от самой себя и своих взаимодействий с миром. Говорили как-то, мол, реализма много, не хватает в литературе чего-то более возвышенного. Вот вам, пожалуйста. Чистейший импрессионизм в литературе. Работа Клода Моне «Впечатление. Восход солнца» вполне может венчать обложку сборника Арины Обух.

Итак, мы поняли: молодая литераторша живет впечатлениями. Ничего более реального в ее жизни нет. Именно это дает ей возможность работать в прозе, но больше в поэтическом ключе. Серьезно. Если Арина через пару лет нащупает себя в поэзии, я не только не удивлюсь, наоборот, пойду покупать ее книги. Обух смело ставит на себе печать – «клочковатое сознание». А что может быть лучше для поэзии впечатлений? Да ничего. Сами посудите: «Я надышала узор на стекле». Нужны еще комментарии?  

Заметим важную вещь. Санкт-Петербург Арины Обух, это не оный же Достоевского, Чаадаева, Гоголя. Это другой город, абсолютно не похожий на расхожий штамп. У меня в представлении предстала психоделическая смесь Лас Вегаса с изумрудным городом, плюс некоторые черты «небесного Санкт-Петербурга» Даниила Андреева. А что? Если малышку Элли можно представить в Лас Вегасе, отчего бы не представить Арину Обух в таком вот парящем и смешном Санкт-Петербурге?  Ну а если серьезно – это большой рывок для молодого литератора: создать текст, отодвинув бородатые штампы в сторону.

Сразу же после прочтения пришла в голову мысль – эту прозу хорошо слушать, нужна аудиокнига. Уже догадались, чей голос и интонации подошли бы больше всего? Правильно, Ренаты Литвиновой. Арина, вам стоит задуматься о таком перформансе: солнце, Питер, фоном звучит что-то вроде «Моя бабушка курит трубку», на скамейке в парке сидит Рената в странном наряде (расцветка обязательно как на обложках альбомов группы 13-thfloorelevators) и проникновенно читает импрессионистскую прозу Арины Обух. Мне нравится:

Тысячеглавая набережная. Не каждая Ассоль может подойти к берегу. Отчаянные девушки карабкаются по стенам зданий, усаживаясь на карнизы окон. Гремит салют. Из белой ночи выплывает корабль с полыхающими алыми парусами. Плывет очень медленно. Но…

Он никогда не остановится у наших берегов. Не заберёт нас. Не снимет с окон. И капитан Грей никогда не скажет: «Вот, я пришёл. Узнала ли ты меня?»

Нет, не скажет. Потому что корабль плывёт всегда мимо и всегда без Грея.

И поэтому набережные Невы в этот час, скорее, напоминают взбесившуюся Каперну.

Наше культурное чиновничество если где и способно проявить широту души, так это в трескучих наименованиях номинаций, титулов, сертификатов и прочих образцах неслыханных бюрократических щедрот. Официальные номинации национальной литературной премии для молодежи, например, называются не какая-нибудь там «Проба пера» или «Ванильная вафля», а, внимание, «Лучший писатель», «Лучший поэт», «Лучший роман». Теперь родители молодого дарования, все дяди и тети могут хвастаться в свое удовольствие хоть перед мамой Перельмана, нисколько при этом не покривя душой: ну, ваш Гриша гений, конечно, но и наш Яша тоже не подкачал и даже ничем не хуже: как-никак, лучший писатель России, вот документальное подтверждение с подписями официальных лиц, сам министр подписал. Трудно сказать, как именно сам виновник торжества воспринимает свалившиеся ему теперь на голову почести и внимание сми, но надо обладать недюжинной критической самооценкой и изрядным запасом иронии, чтобы суметь адекватно оценить как само событие, так и свой реальный личный вклад в отечественную литературу. Хорошо, когда есть и то и другое, как говорил поэт Михаил Болдуман, имея в виду несколько иное, но столь же редкое сочетание природы веществ.

Произведение «Муха имени Штиглица» написано выпускницей данного учебного заведения Ариной Обух, недавно получившей премию «Русское слово» в номинации «Лучший писатель». Арина Обух – художник-график. Я думаю, она погорячилась с названием рукописи. Быть студентом, ходить по лестницам и коридорам старейшего художественного учреждения города, присутствовать на занятиях и контактировать с натурщиками, каждый из которых, конечно же, по-своему интересен, дышать этим воздухом – замечательный опыт, но не уникальный. А раз так, то этого мало для воплощения сверхзадачи, обозначенной в названии произведения. Потому как столь масштабный размах предполагает нечто большее, чем грациозно порхать с одного этажа альма-матер на другой, озорно прогуливать пары с товарищем и даже для этого маловато будет пару раз «спуститься в шахту», где трудятся мастеровые академии.

– «Слушай, напиши книжку про Муху.
— Про какую муху?!
— Да про свою Муху — Академию Штиглица.
— Да, да! Напиши!.. — вторит хор голосов. 
Почему я?! 
Да не хочу я писать ваши книги, рисовать ваши картины и донашивать ваши бывшие мечты из секонд-хенда!.. Я другое дерево.
— Какое, интересно?
— Синее».

С этого и начинает Арина Обух воплощать свой замысел. Капризно-кокетливый тон, наверное, не лучшее начало для книги, да и слово «синее» слишком двусмысленно, потому что «синий» – это значит «пьяный». Поэтому для художественной метафоры лучше было бы выбрать из палитры любой другой цвет. Ну да ладно, зато дальше мы узнаем много нового: почему «Муху» называют «Мухой», что барон Штиглиц имеет к ней самое непосредственное отношение, здание находится – удивительно! – в Соляном переулке и что название этого переулка происходит от слова «соль». Познавательный историко-краеведческий экскурс на этом заканчивается, чтобы все свое внимание читатель мог сосредоточить непосредственно на самой Арине Обух, начиная с раннего детства. Вот одаренная дошкольница поступает в изостудию Эрмитажа:

« – О боже!.. Если моего ребёнка с такими шедеврами не примут в Эрмитаж, я вцеплюсь в горло Пиотровскому!» [восклицает мама]

В этом месте за кадром должен звучать веселый смех, как в тупых молодежных сериалах, чтобы еще более тупой зритель точно знал, где именно ему следует смеяться. Практически все так или иначе действующие здесь лица (взрослые и ровесники) разговаривают и ведут себя, как глупые персонажи из какого-нибудь идиотского «молодежного» сериала: подают реплики, восклицают, вопрошают и шутят, будто непрерывно пребывая в некой искусственной экзальтации и ажитации, как актеры каких-нибудь фильмов класса D, что идут по СТС. 

Вот так, например, разговаривает одногруппник, студент «Мухи»:

«Знаешь! У меня будут жена и дети! А я буду рисовать подсолнухи! Идём, я знаю хорошее место, где продают вкусное печенье! Но я забыл, как оно называется! Оно с сыром! Идём! Тебе понравится!»

Ладно бы этот возбужденный персонаж там был такой один, это даже забавно, но, похоже, он не одинок:

«Зачем ты рисуешь розовое лицо?! Оно же синее! А ухо зелёное! Смотри, какая голова у него квадратная! А у тебя что?! И нога с рукой — это же единая линия! Посмотри направление! Оно подчёркивает стул!»

Оказывается, подобный способ общения в стенах «Мухи» даже является чем-то вроде опознавательного кода «свой-чужой».

«Слышишь эти речи. И понимаешь: тут свои — с зелёными ушами, малиновым небом и двойками по математике. Родные. Земели».

«Земеля» между тем не унимается: печенье его вдохновило на искусство:

«Слушай, а ты уже была в Эрмитаже? — жуя печенье, спросил мой друг-ровесник.
— Я там с пяти лет.
— Да нет!.. Там же выставка современного искусства!..
— Не интересуюсь.
— Да ты что!.. — закричал мой восторженный друг. — Я был уже три раза! Это грандиозно! Сегодня последний день! И мы пошли в Эрмитаж. И муза опять плюнула нам вслед».

Образ плюющей вслед музы, как рефрен, повторяется неоднократно, это такая находка, художественный прием. В свете приведенных цитат будем считать его удачным: музу с ее желанием плеваться очень даже можно понять.

Героиня (важно, что здесь отсутствует дистанция и повествование идет не от собирательного абстрактного персонажа, а от лица самой Арины Обух), так вот, Арина неоднократно декларирует свою нелюбовь к современному искусству. Эта позиция в тексте ничем не обоснована, просто довольно безаппеляционно заявляется как данность. Выглядит это неубедительно: «Не люблю я современную музыку, я слушаю классику»; «Не люблю современную поэзию, я читаю Пушкина» – это, как правило, стереотипные штампованные ответы людей, которым совершенно нечего сказать о предмете разговора, поэтому в ход идет, по сути дела, неуклюжая ложь. Правильнее было бы говорить не «не люблю», а «не знаю»: «Я не знаю современной поэзии, не знаю, что сейчас происходит с музыкой, понятия не имею о современном искусстве, не могу назвать ни одного имени, ни одной группы, ни одного направления и ни одной тенденции в современном искусстве последнего десятилетия». Или, на худой конец, вообще не затрагивать этой темы: ведь, в конце концов, никто никого за язык не тянет.

Но тема затрагивается, и нелюбимому и неинтересному современному искусству противопоставляется… Козин! Ага, – обрадовалась я. – Конечно же, «не люблю совриск» — это шутка, кокетство, художественная условность, а вовсе не то, что я подумала. Раз в данном контексте появляется Козин, значит, все более чем в порядке.

Но тут произошел облом. Конечно, я имела в виду художника Владимира Козина, который трудится на стыке концептуализма и «бедного искусства», одного из основателей «Новых тупых» и прославленной галереи «Паразит», активно работающей с молодыми художниками (располагается в «Борее»). Но не тут-то было: автор, оказывается, противопоставила совриску исполнителя романсов. «Не уходи, тебя я умоляю,» – вот какого Козина. Это в моде: казаться «несовременной», будто бы опоздав родиться на полтора века, слушать романсы, писать книжки. Но Козин с его романсами на саундтрек к данному скетчкому никак не тянет. 

«В назначенный день мама стояла у стенда и долго смотрела в список о зачислении, забыв от волнения мою фамилию (у мамы и папы разные фамилии, потому что они состоялись до того, как поженились).
Домой она ворвалась с тортом и криком:
— Справедливость торжествует!»

Далее все идет своим чередом: «состоявшиеся» родители уверенно ведут дочь к светлому будущему:

«…после восьмого класса мы решили поступать в знаменитый художественный лицей № 190 при Мухе, где родителям сказали:
— Ваш ребёнок талантлив, но совершенно не образован.
Вина висела на папе, который категорически был против, чтобы детей учили рисовать «правильно». И на маме, которая говорила:
— Я родила тебя для счастья, а не для ЕГЭ. Перестань зубрить, иди гулять. Получишь двойку — куплю тебе шоколадку».

Что верно то верно, трудно с этим поспорить: человек рожден для счастья, как птица для полета. И парить в надгорних высях при этом вовсе не обязательно, вполне достаточно прыгать с темы на тему, нигде особо не задерживаясь и ничуть не заботясь о том, чтобы их не то что раскрыть, но даже хоть немного приоткрыть.

«К вере приводит горе. Наш класс был сплошное горе, горе удалое. И многие уверовали в чудо, когда мы все сдали ЕГЭ и почти в полном составе поступили в Муху». Причем «чудо» дружного поступления в учебное заведение всем классом произошло не случайно, а в результате коллективной же молитвы в храме Сергию Радонежскому «об успешной сдаче ЕГЭ» (по инициативе учительницы).

«Сдав ЕГЭ, хотелось дать клятву: «Я обещаю отныне и вовеки быть счастливой и забыть про косинусы!» 

Ну, надо думать, и то и другое удалось.

Приведенные здесь цитаты достаточно красноречиво характеризуют стиль, над которым еще нужно работать. Это дело наживное. Уникальный опыт в теме, за которую взялся автор, пока что отсутствует – предъявлять его отсутствие молодому писателю надо с осторожностью. И это тоже дело наживное. Но в таком случае, за отсутствием опыта нужен уникальный взгляд, работа с текстом и работа с языком. К сожалению, данное произведение мало что может добавить к картине мира и, что особенно огорчительно, к картине речи. Оно написано языком неинтересным и однообразным в лексическом и интонационном плане, если, конечно, не считать бесконечных восклицаний и риторических вопросов: «А потом [на выставке] возникают персонажи (…) У какой картины они остановятся? Понравится ли она им? А как они узнали о выставке? Может быть, они пришли только на фуршет?»

Если вычесть из текста риторику и восклицания, то образовавшиеся пустоты заполнит вялая и скучная «лирика» жидкого замеса, субстанция, по своей текстуре напоминающая манную кашу на воде.

«А незнакомцы… Кто знает, зачем приходят незнакомцы? Мне кажется, все незнакомцы — это ангелы. У которых нет дел на Земле, и они блуждают по выставкам…»

Выставка, которая, в отличие от современного искусства, смогла вдохновить автора на столь лирические размышления, называется «Эволюция иллюзий», что показательно. Цикл про «Муху» закрывается, не успев раскрыться. Дальше идет следующий цикл салонных зарисовок. Здесь нас ожидают флористки, розы, обернутые черным бархатом, воображаемые смерти соперниц, «чужие ностальгии», иносказательные Драконы, Сонный Царевич и тому подобный бутафорский нафталин. Второй цикл также закончится, не успев начаться, а дальше последуют благости, которые, наверное, растрогали, (а не оскорбили) религиозные чувства расщедрившихся членов жюри: тут описывается добровольное волонтерство в храме по освящению крещенской воды (на Крещенье) и куличей (на Пасху), и рассказ, посвященный маме («Мой ангел — ткач»): «он любит свою Родину [в смысле, ангел, то есть, мама] и пребывает в ностальгии. И у него все время выходит облако. Это патриотично». «В этом вы с ангелом похожи. Вы оба пребываете в ностальгии. Ностальгия ― это одна из нитей основы». Какой такой основы? Неважно, главное, что основные скрепы отработаны, что очень похвально и заслуживает поощрения. Даже несмотря на то, что слишком часто повторяется иностранное слово «ностальгия». Но значит оно тут, хоть это и «одна из нитей основы», наверное, то же самое, что и «эволюция иллюзий».