Уже по первым страницам, где герой и героиня делят на суде свои воспоминания, читатель мог бы заключить, что перед ним легкая лирическая комедия вроде «Вечного сияния чистого разума». Однако, это не так. Перед нами конструкция в тысячу слоев. Юмор в романе есть, но даже не черный, там все очень грустно. Это роман о памяти, об искусстве, о литературе. В рубрике «Искусство» Очеретный опережает Шмаракова, Бренера и Кузнецову по удобочитаемости. Но это слово, «удобочитаемость», можно применить только к языку книги. Чувствуется, что роман написан уравновешенным человеком, который думает о литературе, а не о самовыражении. «Шум и ярость» остальных явно уступают языку, которым написана эта книга. Он богат, но воспринимается без рези в глазах. Это не беспорядочно натыканные слова, это слова, из которых выстраиваются картины, полноценные образы. Так писали Брэдбери, Азимов, Лем – в общем, те зарубежные авторы, которых печатали в СССР. Эту книгу просто приятно читать, так как любому, родившемуся в СССР, она напомнит о детстве. (И без всяких косматых геологов, которых давали в нагрузку к Лему вместе с отчетом об очередном пленуме ЦК КПСС. Да, в СССР однозначно предпочитали зарубежную фантастику и детективы.)

Если бы не язык и стиль, этот роман рассыпался бы на материал для пэчворка быстрее, чем роман Кузнецовой. Чтобы структура держалась, в книге должно быть хоть что-то традиционное, и у Очеретного это язык.

Помимо стиля хочу отметить отсутствие гнусного «нонфикшн» и религиозности вкупе с почвенничеством. Этот роман – плод фантазии автора, и это прекрасно. Скажем так, один «Конец вечности» стоит тысячи рассказов молодых патриотов про дедушку, бабушку и покосившуюся от нерадения бездуховного населения деревенскую церквушку.

Вы спросите, а как же синдром Тарковского-Вирасетакуна? Представьте себе, он здесь ТОЖЕ есть. Но не заради скреп, а в виде «родовой памяти». У героев этого романа, как и у пресловутого дядюшки Бунми, есть возможность вспоминать прошлые жизни. В мире будущего технологии вмешательства в сознание масс уже достигли того уровня, когда при помощи родовой памяти можно путешествовать во времени. Этот роман – своего рода постмодернистское эссе обо всей фантастике, так или иначе связанной с человеческой памятью, и вообще о памяти – человеческой и культурной. Прочитав его, вы буквально «вспомните всё». Герои будущего, лишенные нашего привычного культурного контекста, парадоксально переосмысляют наследие прошлого. Впрочем, не так уж и парадоксально. Возможно, это нынешние литературоведы слишком усердно идут на поводу у классиков.

В качестве главного недостатка романа, как и его главного достоинства, могу назвать его явную кинематографичность. Если обилие флэшбеков на экране в целом не мешает восприятию сюжета,
то здесь крайне затрудняет чтение. Главный герой, Киш, постоянно возвращается в воспоминаниях к тому времени, когда он был в Праге с Варварой, где Варвара исследовала Кафку и он сам изучал дефенестрацию (это как люстрация, но когда выкидывают из окна). В Праге тогда кипела напряженная политическая жизнь с кафкианским оттенком. В романе помимо любовной присутствует и детективная линия – героя волнует вопрос, зачем именно Варвара хочет разделить их воспоминания. Возможно, она не простая исследовательница творчества Кафки, а…? Короче, не буду рассказывать, как залить в один флакон «Конец вечности», «Вспомнить все» и «Трудно быть Богом». Скажу лишь, что у Очеретного скорее не фантастический роман, а отечественный аналог киноэссе Тарантино, где герои говорят, говорят, говорят – причем киноэссе американца рассчитаны на туповатого «усредненного» зрителя, а здесь нужен зритель с хорошо расширенным сознанием, приученный к цепи, плетке и артхаусу. Здесь слишком много реальной и вымышленной информации, возможно, даже больше, чем у Шмаракова.

Если вам нужна книга, которой хватит надолго, если вы хотели бы забыть Кафку, Лема или Азимова, чтобы прочитать их снова, эта книга для вас.

Главный герой проводит «ментальный раздел» общих воспоминаний с Варварой, своей бывшей возлюбленной. Женщина через суд требует возвратить ей дорогие сердцу воспоминания – как при разводе делят мебель. В мире, который описывает Владимир Очеретный, человечество изобрело технологии управления сознанием, вплоть до полного уничтожения личности. И эти технологии широко используются как мера наказания или профилактики мыслепреступлений.

«Из суда выходили люди. Какой-то распалённый собрат по несчастью, переживший аналогичное унижение, прокричал своей надменно шествующей экс-подруге: «Я тебе это припомню!». Киш взглядом послал парню солидарное сочувствие: бедолаге сложно будет удержать воображение от смачной расправы над своей драгоценной. А ей, по-видимому, только этого и надо, чтобы — как только между ними установится взаимный ментальный контроль — уличить его в нарушении вердикта и выбить знатную компенсацию за ментальный ущерб или даже подвести под дементализацию и тем самым ещё раз продемонстрировать своё превосходство над полным ничтожеством».

Элементы абсурда, фантасмагории, антиутопии, мощный культурологический и философский пласт – перед нами все приметы интеллектуального романа. А политическая подкладка, по замыслу автора, должна придать сюжету остроту и актуальность.

«В мире полно конспирологов, уверенных, что они-то знают, кто на самом деле управляет миром. И чем больше версий, тем для вершителей лучше».

Круг размышлений Владимира Очеретного мне близок. Пифагорейцы, герметики, фазы луны, масоны, мировое правительство, всевидящее око, протоколы сионских мудрецов, нефритовый император вселенной, жизнь после апокалипсиса. В общем, весь контент газеты «Спид-Инфо», телепередач ТВ-3 и РенТВ, начиная с рыб-мутантов в городских унитазах и заканчивая надмирной схваткой Рокфеллеров с Ротшильдами. Я сама люблю строить подобные теории, и с любопытством исследую чужие. «После распада СССР страны Запада почти моментально отказались от христианства, которое им было нужно в «холодной войне» для демонстрации морального превосходства, и вернулись к нравам и ценностям языческого Рима. А это говорит о том, что западные элиты считали куда более эффективными для управления древние языческие рецепты».

На сердце каждого думающего и чувствующего человека ложится и география романа – кто ж из нас не любит Прагу с ее средневековой мистикой, парижской элегантностью, литературной репутацией. К тому же этот город дал название историко-политическому феномену «Пражская дефенестрация»; — когда одно почти случайное событие приводит к разрастанию длительных военно-политических конфликтов.

Дефенистрация – это название быстрой средневековой казни, когда человека выбрасывали из окна замка или с другого подходящего сооружения. Помните, у Салтыкова-Щедрина глуповцы в ходе медоусобиц все норовили сбросить с колокольни очередного Ивашку? Подобные случаи нередко происходят и в наши дни. Я давно слежу за этой любопытной статистикой. Кстати, случаи загадочного выпадения из окон бизнесменов чаще всего имеют место в Лондоне – чуть не каждый год там бросается с крыши торгового центра или с высокого этажа какой-нибудь зять египетского президента или очередной деловой партнер Березовского. В общем, пока герой с возлюбленной проводит в Праге счастливейшие часы, там же открывается мировой Саммит глав государств, который для этих самых глав завершается весьма плачевно. И герой, которому накануне некие анонимные структуры заказали исследование о той самой дефенистрации, оказывается в центре политического передела мира.

«В ту пору он писал эссе о дефенестрации — средневеково-ренессансном обычае начинать всякую серьёзную смуту с выбрасывания в окно одного-двух представителей зарвавшейся знати или задирающих цены торговцев, чиновных мздоимцев, коллаборационистов и прочих адептов угнетения. Эссе Киша посвящалось роли дефенестрации в формировании политической культуры Европы, и, в частности, он тонко проводил связь между европейским стремлением к свободе и дефенестрацией, как разновидностью свободного падения. Из этого при желании можно было сделать вывод, что стремление к свободе легко приводит к падению, и далее порассуждать, всегда ли такое падение неизбежно или только при ложном понимании свободы».

Короче говоря, автор вместе со своим героем ищет закономерности в движении общественных идей, пути дальнейшего развития человечества. И тут все закрючковано, как говорила Рената Литвинова в небезызвестном фильме. На страницах фантасмагорического романа вдруг появляется реально существующий человек, наш общий с автором знакомый.

«— Мне не пишется, — пожаловался ему писатель Былинский, у которого Киш надеялся вызнать рецепт от творческого кризиса. — За две недели — всего три страницы и даже не хочется их перечитывать. Поневоле начинаешь подумывать: не пора ли класть перо? Допишу этот роман и… я начал новый роман, я тебе не говорил? Уже знаю его название — «Акция». Хотел назвать «Действие», но «Акция» лучше звучит. Я опишу в нём всё наше время! Уже есть сто страниц, но надо больше, надо четыреста, а у меня, словно ступор какой-то… Помимо пронзительного дара описания Валерий обладал хорошо развитой способностью погружаться в собственные проблемы до депрессивных глубин, и сейчас, судя по всему, был момент очередного погружения».

Проницательный читатель тут невольно заподозрит выход из романного пространства в реальность, намек на то, что тайное сообщество кафкианцев существует не только на страницах книги.

«— Короче, — подытожил он, — ничего нового тут нет. Пойди в галерею — там полно картин, где под основным слоем красок скрываются иные сюжеты. Когда картина получалась неудачной, художники просто их закрашивали и писали на том же холсте заново. Так что наша с Варварой история стара, как мир, разве что в последние годы-десятилетия технологии здорово шагнули вперёд, и у людей появилось больше возможностей начинать жизнь так, будто прошлого не существует и никогда не существовало».

Чего недостает книге, чтобы преодолеть отвлеченность интеллектуальной игры и нарастить живые мускулы? Недостает энергии, чувства, страсти. Все происходящее процежено через фильтр рефлексии героя, у которого нет никаких споров с автором и, следовательно, с читателем. Перед нами поставлен ряд загадок, но мотивации к их разгадыванию нет. И то, что вялое недоумение героя, вызванное в начале романа неожиданным поведением бывшей подруги, в конце романа разрешается столь же вялым объяснением, не заставляет сокращаться быстрее сердечную мышцу, не говоря о всяких прочих. Роман вроде бы должна «держать» любовная линия, но любовь здесь слишком умозрительная, отвлеченная, что-то такое, что существует только в рассуждениях героев – сродни конспирологических теорий. Даже под угрозой потери собственной личности герой не испытывает ужаса или тоски, а продолжает логические построения:

«Разумеется, у этого решения есть свои недостатки: например, ментальная неполноценность его не слишком радует. Он прекрасно понимает, что никто в здравом уме не доверит серьёзную информацию, настоящее большое дело, человеку, чьё сознание находится под чьим-то контролем, пусть даже и частичным, да ещё с риском дементализации. К тому же есть такое психологическое явление, как ментальная брезгливость — боязнь заразиться неудачей. А ещё люди суеверно подозревают, что частичным контролем дело не обходится — эта штука, которая обеспечивает взаимный контроль, соблюдение условий ментального раздела, вполне может иметь двойное назначение».

Критик «Нацбеста» иногда напоминает гоголевскую невесту, которой хочется отщипнуть понемногу от каждого жениха и слепить из этой глины нового. Будь моя воля, я бы всыпала в «Незадолго до ностальгии» хорошую дозу крепкой бульварной интриги (как, например, у Валерия Бочкова в «Берлинской латуни»). Совет, конечно, несколько нахальный, но вдруг Владимир Очеретный прислушается и передаст его прочим кафкианцам?

Да, еще имя или прозвище главного героя, «Киш». В нем слышится эхо советских подростковых книжек, пионерских побудок, летних лагерей отдыха. Всякий раз, когда натыкаешься на это имя, вспоминаешь «царицу полей» кукурузу и невольно теряешь нить конспирологической интриги. Раскрывать интригу названия не буду, но слово «ностальгия» здесь имеет тайную прагматику, как пресловутый «новичок».

«Умолкшая песня души моей Варенька, зачем ты опять зазвучала?..»
Взывает герой к бывшей жене, которая подала в суд на раздел общих воспоминаний. Да, роман как-бы фантастика. Как-бы – потому что мир будущего, или параллельный мир толком не создан автором, использована лишь условная опасность «дементализации» в случае нарушения предписаний суда. Всё это напоминает приём из фильма «Вечное сияние чистого разума», где после разрыва девушка и парень стирают общие воспоминания о любви, но в итоге всё равно обращают друг на друга внимание в электричке. Фильм чрезвычайно сентиментален и обнажает болевые точки отношений, перед нами проносится вся история связи, секс, ссоры и это, действительно, интересно.

От Очеретного ждёшь того же, но зря. Фактически весь роман состоит из одного сплошного монолога героя, зато на любые темы. Выйдя из суда, герой задумывается – а зачем жене вообще раздел воспоминаний? Это главная интрига. У него есть несколько дней, чтобы «вспомнить всё» безнаказанно, и он вспоминает, начав с первой встречи. Герой Киш и героина Варвара встречаются в Праге, на международном саммите, где Киш – тридцатилетний человек без определённого рода занятий ищет материалы о средневековой казни, в надежде, что ему заплатят какие-то богатые люди, а «тенетерапевт» Варвара (вот ещё признак фантастической прозы – психотерапевт переделан в тенетерапевта) изучает Франца Кафку.

Киш довольно странный персонаж – он не знает, кто такой Кафка, однако цитирует Гарри Поттера. Киш приглашает незнакомую женщину из гостиницы на обед, на этом встреча перестаёт быть похожей на свидание, так как Киш самозабвенно пускается в длинные объяснения на разнообразные темы, вплетая то тут то там философию, русскую литературу, мифологию, геологию, и чего только ни вплетая. Варвара не слышит ни одного комплимента и не видит ни одного шага к сближению, да и вообще ею лично тут никто не интересуется. Но мужик ей так понравился, а может быть, пришла пора выходить замуж, и сгодится любой встречный дурачок? – в общем, Варвара поддакивает на потоки ненужной информации, которые льются ей в уши, инициативно тащит Киша на могилу Кафки, где Киш неожиданно пытается от неё удрать, заподозрив, что она нашла слабое место в его рассуждениях.

«Внезапно Киш замолчал и быстро взглянул на Варвару: не заметила ли она, что, рассуждая о Галилее и Ньютоне, он, в сущности, продолжает иносказательно говорить о дефенестрации?»

Варвара понимает, что ей попался редкий фрик, но видимо её совсем прижала жизнь (внешность Варвары не описана, мы только знаем, что у неё длинные каштановые волосы). Варвара догоняет Киша и прямым текстом обещает переспать с ним ночью. «Намёк понял – выезжаю» — Киш продолжает прерванные рассуждения, которые будут длиться бесконечно. В процессе влюблённые с некой новой компанией пойдут на «революцию», народный митинг/саммит. На самом деле в прозе Очеретного мы не увидим ни описаний Праги, ни революции, ни даже женщины, и секса тоже не будет. Всё и вся затмевает очень умный герой, с очень умными мыслями, которые всем нам невероятно важны.

Святая женщина, его спутница – будет терпеть это стоически, поддакивать и восхищаться. Медленно но верно пытаясь перевести энергию ментального плана в нижнюю чакру:

«Я думала, ты меня поцелуешь, — поделилась Варвара, когда объятия с большой неохотой разомкнулись. — Мне так показалось. — Тебе не показалось, — признался Киш, — я еле удержался. Хотел, но вдруг понял, что так можно смазать хорошую концовку. Мы же хотели обняться, как сообщники, обстряпавшие удачное дельце. От полноты чувств, так сказать. А поцелуй — это уже начало совсем другого дела. Не имеющего к Францу никакого отношения. Понимаешь, о чём я?»

Как видите, нашего героя не так-то просто сбить с понталыку, рассуждения о Кафке ему намного важнее первого свидания и обещанного секса. У вас ещё остались вопросы по основной интриге – почему жена решила развестись? Меня лично не захватила эта интрига, меня захватила другая – как этому «додику» вообще удалось жениться? И что не так было с этой несчастной женщиной, что она согласилась на постоянное ментальное насилие в обмен на штамп в паспорте. Герой очень бережёт свою психику, не пытается, анализируя брак взглянуть на себя объективно, со стороны, спросить – что я делал не так? Он непоколебимо уверен, что у бывшей жены никого нет. Ему это подтверждает любопытный адвокат, устроивший своё расследование. Однажды к Кишу приходит бандит Семён – человек не слова, но дела, и требует, чтобы Киш не цеплялся к Варваре. Своё универсальное оружие – бессмысленную болтовню Киш использует и против этого простака, уложив его на обе лопатки занудной повестью о Месопотамии, хотя его всего лишь спросили, как его зовут. А что, тоже вариант вместо драки. Если денег у тебя нет, и драться ты не умеешь, то надо использовать язык без костей.

Здесь я приведу высказывание Донны Тарт:
«Главная обязанность писателя — развлекать.Люди, которые читают твои книги, больны, им грустно, они куда-то долго едут или просто сидят в больничном холле, когда умирает кто-то из их родных».

К сожалению, не все люди, берущиеся привлекать к себе внимание творчеством это понимают. Возможно, когда творца покинули уже все друзья и женщины, не в силах выслушивать его ментальные конструкции, он должен взяться за перо, чтобы донести для более широкой аудитории свои находки. Лично мне такая проза неинтересна.

Что касается языка в романе, то вот примеры:
«Киш двинулся навстречу дымке, вдыхая упоение вечера, но метров через шестьсот понял, что в одиночку не выдержит внешнего великолепия: цветущие вишни, яблони и вездесущие сирени разрывали мужавшееся сердце со свирепостью душисто-шипастых акаций».
«В квартире уже правили сумерки: под стать настроению. Не глядя, он ловко попал ногами в тапочки, как всадник в стремена боевого коня, и устремился из прихожей в кухню».
«— О, женщина, ты непостижима! — Киш покачал головой. — Ты только что несколько раз разнесла меня в пух и прах, раскатала, как тесто под пирожок, а теперь боишься, что я буду смеяться над тобой?»

По-моему, тесто под пирожок, свирепые акации, стремена тапочек — это вполне забавно, хотя и складно. Секс в романе о любви мужчины и женщины представлен татуировкой на «попке». Честно, ужаснее слова в тексте я просто не могу себе представить. Даже «жопы» Мещаниновой лучше. Ладно популярные «трусики», но «попка»?! «Почему? И для чего ты сделала татуировку камня да ещё назвала её Браслетом? Хотя, почему — Браслетом, теперь понятно — намёк на руку и одновременно ассоциация «браслет — драгоценности — драгоценный камень — обычный камень». Камень в руке, короче. Но почему татуировка именно на попке?

— Это было небольшое хулиганство, — Варвара слегка улыбнулась и покачала головой, словно речь шла не о ней самой, а о ком-то другом, чью выходку она не одобряла, но могла понять. — Из лучших побуждений. Но ты вправду не понимаешь? Всё просто, Киш: дефенестрация, Вальтер Эго, связь времён — всё это было твоё дело, а не моё. И если бы я сразу рассказала тебе о камне, это было бы большое свинство, на самом-то деле. Ты мне здорово помог с Францем и при этом очень деликатно и благородно дал мне самой догадаться до самой главной мысли — не отнял радость самостоятельного открытия, сохранил ощущение, что это сделала я, а не ты. Пусть и с твоей помощью, но всё же я. Было бы ужасно неблагодарно и некрасиво отнять у тебя возможность самому догадаться о камне».
Как видите, любой повод используется чтобы грузануть читателя лишний раз Вальтером и Эго, и, конечно, подчеркнуть благородство героя, который якобы умело подкатил к героине. Тут оторвусь ненадолго от романа «Незадолго до ностальгии» — кстати, Ностальгия здесь имя какого-то географического объекта, я, к сожалению, не разобралась какого. И вспомню о группе Сплин с романтической песней про разложенный диван. Александр Васильев, солист, считается хорошим поэтом, но любовная лирика у него представлена вот так:

«И, может быть, ты не стала звездой в Голливуде, не выходишь на подиум в нижнем белье У тебя не берут автографы люди, и поёшь ты чуть тише, чем Монсерат Кобалье. Ну так и я,слава Богу, не Ricky, не Martin, не выдвигался на Оскар, французам не забивал. Моим именем не назван город на карте, но задёрнуты шторы и разложен диван». Я бы сказала, что это глубоко ненавидимый мной образ мещанского секса, с этим вечным диваном на фоне отсутствия физической привлекательности и достижений в жизни. Почему поэты, художники, писатели и трубадуры вместо того, чтобы показывать людям возвышенное и красивое пользуются временем у микрофона, чтобы подсунуть людям этот свой банальный диван, мне никогда не понять. У Очеретного тот же диван…

«— Я хочу увидеть Браслет!
— Очень-очень хочешь?
— Ну а как ещё? Очень-очень! И если мы сегодня не доломаем диван, то на что мы тогда, спрашивается, годимся?..» В общем, в этом романе о разводе вы ничего о разводе не узнаете, в финале окажется, что героиня и сама уже не помнит, почему ушла от героя. Она забыла!

«И всё же он не мог по-настоящему отдаться настоящему и вполне насладиться происходящим: Варвара вывалила на него целую гору невероятностей, каждой из них хватило бы на добрый час осмыслений и переживаний, и теперь его то и дело возвращало в только что отзвучавший разговор: окно… камень… не помнит…»

Конечно, они примирятся, встретившись в воспоминании, обсудят всё и уйдут в туманную даль, продолжая сыпать интеллектуальными открытиями:

«— А знаешь, — произнёс он задумчиво, — если бы Давид не поразил Голиафа этим камнем, он бы ни за что не стал бы царём — так бы и остался на всю жизнь простым пастухом. Вероятно, для Эгоистов Lapis Davidis — даже не оружие, а нечто большее — Камень Власти. Они придают ему не только магическое, но и символическое значение, потому что власть так или иначе стремится к сакральности. Как думаешь?
— Точно, Киш! — тут же восхитилась она и даже остановилась, чтобы окинуть его изумлённым взглядом. — Какой же ты молодец! Ведь точно же!» Моё мнение – такие герои нам, женщинам, не нужны. Нам нужны мужчины деятельные! Места под солнцем хватит всем, но в качестве бестселлера мы ждём чего-то другого.

Номинатор этого романа боготворимый всеми просвещёнными людьми великий Леонид Юзефович, поэтому я оставляю за собой право быть неправой, возможно, я чего-то не понимаю, возможно, тут есть содержание, мною не уловленное.

Эта книга вызвала у меня противоречивые чувства. Выскажу некоторые свои мысли, возникшие по ходу чтения романа с надеждой на то, что когда-нибудь он будет всерьёз переписан.

Сюжет с первых же страниц заставляет вспомнить тот самый фильм, ну ты его точно смотрел, ну с Джимом Керри, там ещё волосы синие у Кейт Уинслет, они типа влюбляются, а потом оказывается, что они были вместе уже давно, но потом специально забыли друг друга, да «Вечное сияние чистого разума»!

В «Незадолго до ностальгии» действие разворачивается тоже как будто в недалёком будущем. Хотя главные герои говорят что-то типа «Мы такие старые, что даже Интернет помним, а молодёжи-то уже и не объяснишь», поэтому, может, и довольно далёком будущем. С другой стороны, и это основная моя претензия к книге, – все реалии и персонажи не то, что выглядят и ведут себя совершенно синхронно настоящему, так они ещё и умудряются вспоминать что-то из молодости, что относит нас скорее к советским временам, то есть молодости автора. Это совершенное отсутствие примет времени такого затейливого будущего, где наша цивилизация развилась настолько, что сложные нейрооперации с конкретными воспоминаниями – абсолютно будничная процедура, где появляется новый класс «грустных» людей с вырезанными воспоминаниями и ментальными проблемами, где в конце концов люди путешествуют во времени, — всерьёз огорчает. Ещё одна фантастическая особенность будущего у Очеретного — «психотерапия теней». Типа психологическое удовлетворение от жизни отражается на размере тени у людей будущего. У главной героини собственно профессия – тенетерапевт. Со стороны звучит весьма любопытно, но так не хватает подробностей жизни, на которые такая радикальная научная революция несомненно должна была бы повлиять. Короче, в книге всё выглядит, как в наши дни, но с советским флёром в диалогах главных героев и лёгкой футуристической ноткой в духе «Гостьи из будущего» в описании повседневности.

Второй момент, который меня безумно смущал и заставлял пролистывать книгу страницами, – философско-литературоведческие эссе, вставленные к месту и нет. К концу книги сложилось мнение, что у автора был ряд сочинений на разнообразные окологуманитарные темы о литературных героях, исторических сюжетах, научно-популярных загадках, и он очень хотел поместить их в текст, чтобы все почитали и насладились форматом его рассуждений. Поэтому, почти не размениваясь на диалог, ну, разве что, в самом общем смысле (периодически второй участник разговора просто вставляет что-то типа «Ого, ну ничего себе») он выкладывает все свои эссе в формате монологов главного героя или одного из его друзей. Как будто незаметно, что вдруг ты пару страниц читаешь текст совершенно несвязанный с сюжетом и никак на него не влияющий.

Не буду особо концентрироваться на третьем моменте – неуместном сладострастии главного героя, который по сюжету вообще-то выглядит как среднестатистический научный сотрудник из романов братьев Стругацких. Но внезапно периодически начинает причмокивать над попкой своей суженой и аппетитными формами подружки – похлеще, чем это мог бы делать Выбегалло. Ладно просто даже не буду тратить время на обсуждение этой неловкости.

Но на одном моменте я бы заострила внимание. В конце книги герой и его возлюбленная воссоединяются. Оказывается, она заставила его делить воспоминания через суд, чтобы установить ментальную связь друг с другом, которая появляется лишь если провести такую вот гражданскую процедуру раздела воспоминаний. Вроде как она нашла баг и решила сделать сюрприз бывшему возлюбленному. Но рассталась она с ним ДО этого, то есть она хотела с ним быть и любила его, но рассталась. На вопрос, почему она заставила их обоих так страдать, – она отвечает «Забыла», хи-хи-хи, молодые счастливо смеются и уходят в закат. И вот этот-то момент на мой взгляд просто необходимо дожать. Ведь она забыла неспроста, кто-то наверняка поковырялся в её мозгах и извлёк эти воспоминания. Ведь в самом начале романа влюблённая пара оказалась замешана в странном деле о дефенестрации, и с ним связано много таинственных событий, которые наверняка могли быть чьей-то страшной тайной. Но на это нет ни самого малюсенького намёка. Нет, она «просто забыла», ахаха!

Резюмирую, роман мог бы стать очень крутым, если бы взяться за него хорошему издателю, который бы заставил автора полностью его переписать.