Гёте в свое время, чтобы излечиться от тягостных переживаний и воспоминаний, написал известную книгу о самоубийце и положил начало жанру, о котором пойдет речь ниже. Нет, не сентиментальному роману. Я говорю о романе-сублимации, своего рода «письме счастья», где автор преобразует свои страдания в творчество и передает это «счастье» другим. Отчего возникает т. н. «эффект Вертера». Слава Всевышнему, у Гёте не было аккаунта в Фейсбуке.

Начну с большой-пребольшой цитаты:

«У Ромы и у меня с собой были фотоаппараты. У меня совсем старый, мне его вручили в качестве утешительного приза в 2006 году за попадание в финал литературной премии “Дебют”. Писатель Маканин, председатель жюри, после вручения сказал, что у меня есть талант, но фантастика ему не близка. Слова про талант, конечно, польстили. Но я все равно, помнится, выпил лишнего. У меня было веселое боевое настроение. После церемонии награждения я опоздал в помещение, где на столах лежала закуска, стояли фужеры с шампанским и рюмки с водкой. К моему появлению закусок и шампанского почти не осталось: пресса, писатели и критики успели все съесть и выпить. Но водки оставалось вдоволь: и я пил водку. Хватал рюмку за рюмкой, вливал в себя. У меня успела взять интервью девушка из какого-то небольшого окололитературного издания. Не помню, что я ей сказал и не уверен, что интервью где-то появилось. Подошла представительница то ли АСТ, то ли Эксмо с предложением предложить им мой роман для издания. Дала мейл, куда именно предлагать. Впоследствии я выслал файл, но ответа не дождался. Но это все потом: тогда я просто пил. С кем-то здоровался, кого-то поздравлял. Помню, там была писательница Мария Галина. Это она посоветовала мне выдвинуться на соискание премии. Или даже выдвинула сама – не помню точно. Я был уже не совсем трезв, подошел к ней. Помню, мы за что-то выпили. По крайней мере я выпил точно. Кажется, она посоветовала мне не переживать, все еще впереди. Я сказал: не буду.

Среди прочих на фуршете был Ллео Каганов, известный в интернете писатель-фантаст; я его заранее пригласил на церемонию. Он спросил Маканина про фантастику: какую фантастику тот считает хорошей. Маканин признался, что вообще-то давно не читает фантастику. А какую последнюю фантастику вы читали? – спросил Ллео. Маканин задумался: если не ошибаюсь, “Гулливера”.

Помню, как поэт Виталий Пуханов предостерегал нас, молодых финалистов премии: не очень- то переживайте из-за поражения. А то вот был случай: один молодой человек по всем признакам должен был победить. Он ждал этой победы. Но вышло так, что победил не он. И вот в полном расстройстве он куда-то пошел. Где-то заблудился, среди каких-то деревьев, в каком-то из парков Москвы. Его еле нашли, замерзшего, в снегу. Слава богу, обошлось. Это была смешная история. Я-то никуда не собирался уходить. Не собирался теряться. Вообще что-то похожее будет потом, когда Яна скажет мне по телефону: ты только ничего с собой не сделай. Как будто моя болезнь – это самый настоящий, единственно верный проигрыш. Впрочем, тогда в СМИ часто появлялась информация об онкобольных, покончивших с собой; фейсбук бурлил по этому поводу: смотрите, до чего наша медицина довела раковых, что-то в этом роде».

Извините, но нет. Маканин не любил фантастику, а не люблю читать книги о болезнях и литераторах, особенно о литераторах с «Дебюта». Пусть они даже супер хорошо написаны. Вопрос «на ***???» появился у меня с детства, когда мне попалась очень добрая и душевная книга для старшего школьного возраста, в которой у опытного кинолога долго и мучительно умирает от рака овчарка. Какая сволочь рекомендовала такую книгу детям? На «Дебюте», кстати, очень любят раковых больных – да взять того же «Молданова» с его несуществующей биографией, жюри не смогло отказать умирающему. И каждый критик, несомненно, будет сволочью, если не похвалит книгу о больном раком. И этой сволочью сейчас буду я.

В этом сезоне, как уже справедливо заметила В. Кунгурцева, одной из магистральных тем, после семьи и религии, стала болезнь. О болезни пишут и Басинский (врожденный сифилис Лизы Дьяконовой), и Гептинг (ВИЧ, туберкулез), и Старобинец (патология беременности, пороки развития) и, конечно, главный борец с гриппом. Зоберн также много пишет о болезнях, которые лечит его сексуально озабоченный мессия. Герои Ионовой лечатся в ПНД. Что поделать, люди болеют. Некоторые болеют раком. Это неизбежно. Практически в каждой семье кто-то умирает от рака либо от инфаркта. Но что тут интеллектуального и захватывающего, я не знаю. Автор намекает, что «книга не о раке» — а о чем тогда? Очень подробно описывать процесс лечения и течение заболевания, перемежая его с какими-то семейными подробностями, маленькими радостями семейной жизни и картинами своего прошлого – зачем? Возможно, для автора это очень нужный и важный процесс. Безусловно, я восхищаюсь героизмом жены рассказчика, которая, сама страдая от недуга, борется за жизнь дорогого ей человека. Но это не бестселлер.

В книге очень много бытовых деталей, хотелось бы, перефразируя Маяковского, сказать: «страшнее рака обывательский быт». Вроде бы, рак – тема серьезная, однако, автор как-то филигранно умудрился перебить ее в мелкотемье и самокопание. Даже Гептинг в своем юношеском опыте поднимается на более высокий уровень обобщения, чем зрелый уже автор. Здесь – сидение в интернете, собирание денег, поспал, поел, погулял, сходил за батоном – нет, не ходи за батоном, ты же умираешь – нет, пойду за батоном, дочке нужны бутерброды – о, ты герой. Даже Рома Сит, который у нас уже стал легендой, как-то более значительно может погулять и сходить за батоном. Он знает меру в ходьбе за батонами. Выдуманным героям Стивена Кинга я сочувствую больше, чем рассказчику в этой книге, потому что у Кинга четкая композиция, герои говорят всегда к месту, нет лишних сцен и деталей, которые только отвлекают внимание, а не работают на концепцию романа. Здесь вместо драматизма мы видим бесконечный отчет в социальной сети.

Если бы Солженицын в свое время начал дотошно описывать все процедуры, которые проходил лично, и реакцию друзей и семьи на свою болезнь, мы бы не получили знаменитый «Раковый корпус». У меня создалось впечатление, что Данихнов не различает важное и не важное и вообще мало думает о читателе, зато слишком много думает о себе и важном лично для себя, а для него важно буквально все, что с ним происходит. Он не умеет сокращать. Он много (иногда до неприличия) думает о своем писательстве, об издательских делах. Ему очень хочется выжить, чтобы защитить семью. Это все понятно. Каждому нормальному человеку хочется защитить семью. Однако, такая сверхподробная картина авторского сознания не содержит почти ничего масштабного и примечательного кроме, собственно твари.

Теперь о твари:
«Я заинтересовался, вычитав в интернете мнение, что рисование может стать средством лечения душевнобольных; подолгу разглядывал картинки, нарисованные шизофрениками, – таких полно в сети. Часто среди этих картинок попадались уродливые чудовища, по- настоящему безумные твари. Одна из картинок заинтересовала меня. На ней был изображен человек, лежащий в кровати; возможно больной. Рядом с кроватью располагался мольберт, череп, стаканчик с кисточками. К больному откуда-то из-за мольберта тянулось высокое костлявое существо, с анатомией, отдаленно напоминающей человеческую. Голова на длинной как у жирафа шее нависла над кроватью, глаза смотрели на человека холодно и безжизненно, длинные руки висели, почти касаясь пола; больной протянул ладонь, то ли чтоб отстраниться, то ли чтоб прикоснуться к существу. По его лицу было непонятно, боится он или испытывает любопытство. Мне казалось, что он хочет прикоснуться просто чтоб узнать: на самом деле эта тварь находится рядом с ним или это видение. Про автора рисунка было сказано, что у него незаконченное высшее образование, хронический алкоголизм и в больницу он поступал неоднократно в связи с алкогольным психозом. Рисовал по выходу из психоза и вне запоя. Впрочем, все это было написано в интернете, где, как известно, вольно относятся к фактам; мало ли кто и зачем это написал. Никаких специальных исследований, чтоб уточнить, правда это или нет, я не проводил. Да мне по сути было все равно кто автор картинки: главное, в этом существе было что-то знакомое. То как оно в силу немалого роста старательно пытается разместить свое тело в небольшом объеме помещения; его болезненная худоба и тощая длинная шея. Картинка очень напоминала ту, что застряла у меня в голове. Но все же моя тварь была иной.

Изобразить ее у меня не получалось, но я решил, что раз тварь все равно никуда не собирается деваться, я использую ее в книге. В принципе такая мысль у меня уже возникала. Тварь, высокая как колесо обозрения, пролезла в “Колыбельную” с большим удовольствием; как будто с самого начала хотела туда попасть. Помню, я писал книгу как одержимый: быт и мистика на страницах ворда смешались в дьявольской пропорции. От некоторых моментов мне самому становилось смешно; от других – печально или страшно. Иногда мне казалось, что я не пишу книгу, а читаю. Изначально это должна была быть история про похищенного маньяком ребенка – меня вдохновил один случай, действительно произошедший в Ростове, никакой мистики и вообще фантастики не намечалось; но мир книги разросся, как злокачественная опухоль. Появлялись какие-то новые герои, которые не должны были появиться, кто-то существовал, а кто-то отказывал себе в существовании, и над всем этим царила тварь размером с колесо обозрения. Я чувствовал, что ей здесь понравилось. Тварь была довольна и на время оставила меня в покое. То есть, говорил я себе, это все, без сомнения, ерунда, причем тут “оставила в покое”; меня излечило не рисование, а написание книги. Или не излечило. Может быть, я в ремиссии; это временно. Тем не менее тварь действительно не появлялась какое-то время. Я больше не спешил включать свет, входя ночью в темную комнату. Я не просыпался среди ночи как в детстве, дрожа от страха и боясь открыть глаза: вдруг над собой я увижу нависшее лицо мерзкого существа. Все это ушло».

Это замечательно, когда автор написанием книги пытается бороться с депрессией. Но у любого читателя тоже случается депрессия, любой читатель иногда болеет, и в этот момент я никому не рекомендую читать книги о чужой депрессии и болезнях. Каждый помнит о смерти, и не всегда нужно так долго, настойчиво и однообразно о ней напоминать. Автором не должна руководить тварь, им должны руководить его литературные способности, его чувство меры, четкое понимание композиции, уровней, смыслов, которые он хочет донести до читателя. Если кто-то доверит сочинение романа твари, она ему надиктует черт знает что, и не факт, что это будет так же гениально, как роман, напечатанный томминокерами. Эта книга сама, как тварь, высосет ваши мозги и забьет пустое пространство бутербродами, постами из соцсетей и использованными шприцами. И потом не говорите, что вас не предупреждали.