Роман Михайлов. «Изнанка крысы»
КАК НЕКТО СЪЕЛ НЕЧТО
Следовало ожидать, что после безуспешной попытки погрузиться в повесть о жизни церковной, вселенная подсунет рецензенту эзотерический трактат. «Внутри крысы» Романа Михайлова – рискованный трип в духе Кастанеды или Берроуза, с уклоном в философию и мощной психоделической атмосферой.
С первых страниц автор устанавливает высокую планку задач: постичь «изнанку ужаса», заглянуть за ту линию горизонта, где заканчивается рациональное мышление и начинается лабиринт магического, блуждать по которому предстоит и читателю. Крыса – проводник в запретный мир, и в то же время мистический ключ к пониманию сверхбытия.
«Этот текст можно воспринимать как игру: поиск крысы в извилистых контекстах. Этот текст — комикс без картинок, ферма-лабиринт, в котором обитает «мое» сознание. Это не «что понимаю», а «где могу быть».
И чуть выше:
«Текстовые крысы повсюду. Крысы, наводнившие Гамельн, крысы погрызшие упряжки коней завоевателей Иерусалима, крысы в стенах Лавкрафта, крысы Кинга, фэнтезийные крысы- оборотни… Любимая цитата из Делеза-Гваттари: «либо прекратить писать вообще, либо писать как крыса».
В общем-то, никто не может утверждать, что поставленную перед собой задачу автор не решил. Мы не знаем, какую книгу написала бы крыса, если бы овладела компьютерной грамотностью и русским языком, но не исключено, что именно такую. Часть действия книги по законам жанра происходит в сакральных святилищах и на дорогах стран, известных мистическими традициями; какие-то встречи и разговоры переносят читателя в Москву, но основное действие разворачивается в сознании героя. Постижение йоги, исследование тайных названий нефти, изучение древних танцевальных обрядов, попытка совместить эзотерическое понимание мира с комплексом современной философии – все это местами чрезвычайно интересно. Особенно для человека, погруженного в брахманскую культуру столь же глубоко, как и автор.
Лабиринты книги «представляют настолько подвижное, гибкое и пористое пространство, что в нем легко утонуть, задержаться в точке, провалиться в нее, остаться там навсегда, разглядывая рифленые и мерцающие образы».
Предполагаю, что на читателя, не подозревающего о существовании психоделических циклов Уильяма Берроуза, трипов Кастанеды, умопостроений Борхеса и того чувака, который написал «Имя розы» и «Маятник Фуко», это жонглирование слоями сознания и выгрызание в мозгу
крысиных нор должно произвести ошеломляющее впечатление. Но я не большой поклонник подобных фокусов, хотя и отдаю им должное.
Автор проделал фундаментальную работу по исследованию неизвестно чего, и, надеюсь, собранный им материал послужит для защиты диссертации или для какой-нибудь другой полезной цели.
-Так что там в итоге с крысой? – спросит меня любопытный читатель. А ничего.
«Я съел комикс, он оказался мятным на вкус. Или же это был мой язык.
Сознание не растает. Крыса не ест мяту.
Ест. Ест.
На меня никто не напал.
Это не дэб, а яаааааадддд молы.
FFFFFFFFFFFFFFFF
FFFFFFFFFFFFFFFF
P.S. Рецензент честно поборол искушение направить автора текста прямиком к наркологу, но читателям советует принимать данный трактат в гомеопатических дозах.
Роман Михайлов «Изнанка крысы»
Сюжет незамысловат. Повествование ведется от первого лица. Автор, он же главный герой, в поезде Бомбей-Аллахабад знакомится с колдуном, продающим мази. Этот колдун появляется в трипах в образе персонажа индийских комиксов и просит написать новые комиксы про муравья. Автор вместо комиксов пишет письмо о лабиринтах эзотерических систем и автобиографический текст о дружбе с бандитами, которые были на самом деле птицами-оборотнями. Бандиты водили автора на кладбище беседовать с умершими друзьями, а с бомжами он ловил демонов на заброшенных заводах. Но это не всё. Есть ещё секта криптоанархистов, ищущих новые коды на основе кашмирских магических языков, и они следят за автором вместе с муравьями, призраками и отражениями в зеркале. В итоге автор, видимо, прочтя то, что он сам написал, выпадает в изнанку крысы — сущности, содержащей все языки, и живые, и мертвые, а через изнанку проваливается в The Outside, откуда и начинает свое повествование о природе и погоде. Оказывается, там уже сидят его друзья и штопают крыс на коленях. Эти крысы — не грызуны, а средства перемещения по рассыпанному сознанию, их хвосты и рисуют требуемые комиксы. Дальше начинается самое интересное. Два процесса сменяют друг друга: выворачивание наизнанку и коллажированное просачивание. Они вьют узор, как виноград, создают нечто вроде вязаных варежек или свитера, надетых на оболочку The Outside. Бандиты приводят автора в комнату без окон, там он чувствует руку птицы внутри свитера. Примерно такой сюжет.
Или другой сюжет… неважно. У меня есть замечания относительно философской части текста.
«Стандартная композиция текстов следует композиции перформанса из Натья Шастры: пратиджня (введение), хету (обоснование), удахарана (пример), упаная (применения), нигамана (заключение).»
Это ещё схема классической паньча-аваява ньяи.
«Необходимость правильной логики, правильных предписаний, правильного наставника как помощь при постижении…»
Разумно туда включить и высшую шактипату, как способ постигнуть-освободиться. Её «механизм» (впрочем, и в других вариантах тоже) — спонтанное проявление ПарЫ (сватантрьи), которая даже в крайнем проявлении самкочи (свёртки-индивидуации) латентно находится во всей своей полноте в индивиде. Через неё Шива и восстанавливается полностью, просто потому, что ПарЕ так захотелось (а она свободна в хотении-иччхе). Без этого конструкция звучит очень уж механистично, а Пара пляшет. Абхинавагупта и его последователи хорошо это понимали и наряду с механистичностью йогического процесса учитывали и эту возможность. Собственно, это анупая – «средство без средства».
«Одна из центральных четверичных сборок Крамы следующая. Четверка функций сришти (создание), стхити (сохранение), самхара (разрушение), анакхья (неопределенность)…»
Надо отметить, что существует также пятеричный расклад Крамы с пятой стадией бхаaса- крама. И самхара здесь не просто «разрушение», а анакхья – это скорее «несказуемость» потому, что буддхи и манас в растворении полном. Там как бы по спирали почитание Пары (в аспекте 4 или 5 богинь) Самхарабхакшини — с самхарой связана. Там разрушение дифференциации происходит и обогащенная ею свертка к единству, которая на уровне анакхья созерцается.
Отрывки текста, посвященные кашмирскому шиваизму, не представляют интереса с точки зрения индологии. Это поток мыслей эзотерика, пытающегося выразить свои ощущения. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Автор не владеет санскритом, в чем сам и признается. Он говорит на хинди и воспринимает концепции индийских философских систем не в согласии с принятой научной традицией, а через колдунов, пыль, собак и улицы городов. Уровень понимания индологии автора можно сравнить с уровнем уличных торговцев горячими пирожками, а не с академической средой. Автор — не учёный, а эзотерик.
Ещё больше меня смутила интерпретация автора концепции темноделёзианства. Ясно, что Эндрю Кальп и Ник Лэнд сейчас крайне модны. Но следует-таки вслушиваться в их звучание, а не просто выстраивать свои конструкции, используя их терминологию. Сейчас все пытаются объяснить политику и экономику через противостояние Тёмного и Радостного Делёзов, таков тренд. Все пытаются, но не у всех получается.
У автора темноделёзианство — один из режимов языка RNS – усложненной версии языка сгустков и интенсивностей, режим деструкции и разрушения текста-города. Тёмный Делёз — каменный гость, монстр, шагающий в разорванной тьме, разлетевшейся в результате метаакселерации. Ещё Тёмный Делёз — это оживший памятник королю из путешествий Нильса с дикими гусями. А Радостного Делёза у автора нет, он, видимо, спит. Поэтому монстру не с кем воевать, он тоже ложится спать, укрываясь юнгианской тенью как одеялом.
Я далеко не считаю себя специалистом в истории ГИКК и спекулятивного кибер-реализма, и выражу лишь свою точку зрения в тех моментах, которые расходятся со взглядом автора. «Никакой монарх не тянет за нити», «мы агенты космического конфликта между конкурирующими разведслужбами», — эти два высказывания представляют собой два полюса, между которыми балансирует теория гиперверия ГИКК. Попытка разработки протоколов по работе с одержимостью, ее модерирования и переподключения, наталкивается на неразрешимое противоречие: с одной стороны, демоническая имманентность, невозможность возвести одержимость к той или иной незримой инстанции (активная функция фикции, превращающейся в реальность) — а с другой, отсылка к закулисным силам, проявляющим себя через литературную деятельность и определяющим реальность того или иного вымысла. Собственно, фигура Лемура как главного носителя одержимости представляет из себя как раз маниакально-депрессивный механизм чередования отсутствия и присутствия: лемуры видимы и невидимы, они становятся зримыми только тогда, когда им нужно дышать, а это может происходить раз в два-три года; они — призраки, тени из царства мертвых, присутствующие в реальной жизни, они единственное напоминание, оставшееся в реальном мире от затонувшего континента — и от ночного и вневременного прачеловечества. Автор же это в упор не хочет замечать и выстраивает какую-то свою фантомную киберкультуру, с крысами вместо лемуров.
Нынешний сезон «Нацбеста» вообще напоминает раскрытие тёмной стороны CCRU-ГИКК — нашествие трикстеров, ускоряющих капитализм, грезящих о допросвещенческих мистериях. Рассматриваемый текст — не исключение. Трикстеры залезают за сингулярность, пытаясь собрать новые смыслы как мозаику из нахуй разлетевшихся кусков сознания. Нельзя так, товарищи писатели, за вами из могил наблюдают Набоков и Довлатов, что бы они сказали, прочтя описание натягивания вязаных свитеров на облака The Outside. Вас нет, и нас нет.
Отдельного нарекания заслуживает подробнейшее описание батальной сцены из древнеримской истории — так называемой битвы при Мутине, эпизода из войны с рабами под предводительством Спартака, завершившегося поражением римлян. Вообще непонятно, какое отношение это имеет к остальному тексту.
Как это можно было номинировать на «Нацбест»?
Давайте сначала DJ Жёстика и группу «Колхоз имени Чонкина» отправим на Евровидение, а затем начнем рассматривать подобные тексты как кандидатов на соискание главной литературной премии страны.