В длинном списке этого года несколько романов, действие которых помещено в Европу. Имеется также три, по крайней мере, отельных истории. Но эта – не совсем детектив, даже совсем не детектив, хотя на страницах вовсю идет расследование, а именно: трем журналистам, русскому, украинцу и белорусу, – да, да, звучит, как зачин анекдота, но, как уточняет белорус Пуришкевич: «Мы с вами те еще славяне, Семен Григорьич» (хотя тогда выходит еще бОльший анекдот), – поручают, за хорошую мзду, найти неизвестного гениального архитектора, по чертежам которого построен «Питер Брейгель отель», или «Пи-Би-О», «“Питер Брейгель Оуде“ Сокращение. “Оуде“ значит “Старший“ по-голландски», – разъясняет главный герой Антон Дерюгин (или, как кличут его иностранцы «Der’Yugin») найденному, в конце концов, «безумному русскому архитектору» Николаю Альбертовичу Стомахову. «Поисками подлинного автора “Проекта“ озаботился сэр Артурссен, обладатель множества почетных титулов, наград, а также немалого состояния. Значительно доработав чертежи неизвестного зодчего, он, по мнению экспертного сообщества, блестяще воплотил их в жизнь».

Вообще восторженному описанию Башни отдана львиная доля текста. Например, восьмистраничная презентация («Постройка являет собой воплощенный в натуральную величину и лишь отчасти модернизированный образ с известного полотна Питера Брейгеля “Малая Вавилонская башня” – законченную конструкцию из восьми, расположенных один на другом, пандусов»), хотя и с предуведомлением «постарайтесь не задремать», – навевает дрему. Ну, и журналист Дерюгин найдет тут же, в Башне («расчудесной Башне в Северном море, в которую уже был по уши влюблен») невесту, родом «с Мелитополя»…

Построение романа классическое: три части и эпилог, вернее, довесок – «Вместо “Эпилога“»; да еще с эпиграфом из Данте. И тема поднимается серьезная: постройка вавилонской башни, но как-то, увы, не затягивает. Во второй части – перенос действия из Башни в Венецию, где читатель знакомится с сеньорой Тромаззо, Полиной Аркадьевной, и обстоятельствами её жизни, которые уже совсем выпадают из описываемой истории, но, в конце концов, окажется, что это бывшая жена архитектора (она и перекинула тубы с чертежами за забор ЮНЕСКО), и однажды, в голодные 90-е, её приметил Дерюгин во время поедания беляша, а та – его: «Она не могла отвести от едока глаз, так жадно он потреблял эту сочащуюся жиром и луком кулинарную халтуру. Юноша заметил, что его разглядывают, и отвернулся». Литературная сцепка сюжета.

Журналист посетит отель «Марди» (да, опять!) в Эстонии, и в номере госпожи Борискиной (и далась им эта фамилия, других, что ли, нет: у Волоса в «Шапке Шпаковского» пикетчик Борискин, тут Борискина, ну, видимо, черпают из одной Иппокрены) обнаружит на стене ту самую картину, которая и подскажет ему направление поисков.

После дополнительных изысканий Дерюгин, опередив конкурентов, отыщет старого архитектора в Пермском крае, в деревне Щекино, где живут, кроме него, еще три старухи и Нина, колдунья, но ехать в Голландию, чтобы полюбоваться на Вавилонскую башню и получить два миллиона евро, старик откажется. И только после того, как Нину его сожгут, поедет, а Дерюгину, – тот наколол для старух три сарая дров, – отпишет миллион из причитающихся ему двух. И Дерюгин в конце романа, в Щекино, в лесу, повстречает умершего старика и его сожженную женщину в виде двух собак, причем одну примет за волка (хорошо, что рысь не повстречал и льва). Вот такая занимательная отеле-вавилонская история.

И всё бы ничего, но то и дело спотыкаешься на языковых нелепицах; на первой же странице: «Утоленный, Антон воткнул сигарету в решетку пепельницы…». «Деловым взлетом бровей», – каким-каким?! Или вот: «…гладкие выступы лица, губы выглядывают из-за щеки…» – это как?! Или… столько в губах силикона, что… в таком случае, не мне судить, может, и выглядывают. Ну, и приведу несколько примеров дурного вкуса (хотя такого рода фразы щедро рассыпаны по тексту): «Весь лес сырой — и хочется вот сказать: “как жопа“, но будет неточно, — как заброшенный, с открытыми журчащими коллекторами, мрачный подвал»; «Настенька моя милая! Грелочка моя, теленочек мой! Глазки мои воловьи, губки мои коровьи, грудки мои, вымя девичье…»; «Не шевелясь, он так и стоял, пока под шатром махрового халата не налился и кровями заодно. “И ты стой, — отдал команду Антон младшему по званию; тот вытянулся в струнку. — Равняйсь! Смир- рна!“ Тот аж вздрогнул».

А вот эти метафоры неплохи, на мой взгляд: «свисающий на цепи бронзовый осьминог люстры»; «вокруг скрипели березы; их голые, совсем тоненькие ветки слабыми метелками чесали белое небо»; «Люди научились гримасничать. Держать маску: определенное, выгодное им выражение. Разве нет? Если бы здания гримасничали, тот же… я не знаю, та же пожарная каланча всегда бы могла прикинуться ратушей или церковью». И все-таки, что ни говори, а читатель, осилив «Питер Брейгель отель», остается не утоленным.