В русской литературе существует огромное количество текстов о войне — и гениальных, и посредственных, и откровенно конъюнктурных. Кажется, что сказать на эту тему что-то новое просто невозможно. А если война еще и не героическая освободительная, а просто поганая барыжья авантюра, как то нечеловеческое действо, которое вот уже четвертый год разворачивается на Юго-Востоке Украины, то представить, что об этом можно сказать что-то человеческое человеческим языком просто невозможно.
И тем не менее Марии Лабыч удалось показать эту войну ровно так, как и следует, наверное, ее показывать — без спекуляций, пафоса, ложного героизма и псевдопатриотизма. Правда, для описания этой войны ей пришлось перейти с человеческого языка на собачий — и это основная интрига книги, которую я не буду раскрывать.
Все остальное — рейд небольшого отряда на вражескую территорию — написано довольно банально: хотя какие в грязи и крови могут быть волшебные откровения? Местами текст путается: кто куда пошел и кто кого прикрыл собой, не очень понятно, но поскольку «Сука» представлена на конкурс в рукописи, то просто пожелаю ей хорошего редактора — ведь в некоторых своих фрагментах повесть перестает быть боевиком и психологическим романом, но и оказывается полной мистики почти стивенкинговского уровня. Мертвая зона войны населена если не ходячими мертвецами, то уж точно существами, давно и прочно забывшими все человеческое. Ну а редкие человеческие проявления жителей этого трашного пространства приводят к последствиям поистине чудовищным.
Текст Лабыч неинтересно и не нужно пересказывать — это такая вещь в себе, шкатулка, где все предметы уложены в понятном только владельцу (автору) порядке — его нужно читать. И делать выводы. В первую очередь о том, что никакие идеи не стоят войн, человеческих жизней и всего остального малодоступного пониманию соверменного человека. Еще важный момент — сейчас, конечно, «Суку» будут воспринимать в контексте вышеупомянутого поганого конфликта, но глупо сводить этот текст только к определенной войне на конкретной территории.
Лет через пятьдесят, надеюсь, эту книгу читать просто как историю о том, что мир лучше, чем война. Не только для людей, но и для собак, даже если и те, и другие — настоящие злые суки.

Мифология войны составляет первооснову любого исторического сообщества. Освободительная, завоевательная, победная или разрушительная война описана в каждом сколько-нибудь крупном народном эпосе. Боги воюют наравне со смертными, и не всегда знают исход битвы.

Для русского, вернее постсоветского человека, культ священной войны — матрица большой Истории, основа семейной, генетической памяти, общее культурное пространство с военными песнями и фильмами, героями и подвигами, миллионами жертв и ненавистью к палачам.

Но именно в этой точке находится и самый уязвимый рычаг нашего «разделенного царства», в котором «железо совокупилось с глиной горшечной».

Эта долгая преамбула. вероятно, позволяет догадаться, что в очередной рецензии речь пойдет о военной (или антивоенной, как кому нравится) повести, посвященной боевым действиям на Донбассе.

Автор книги Мария Лабыч, насколько я понимаю, лично не участвовала в боевых действиях и вряд ли служила в армии. Она, без сомнения, послушала рассказы участников, посмотрела записи в Ю-тубе.

Не причин сомневаться, что эти события затронули в душе автора священные струны и болевые точки — у кого они не болят? Сопереживать горю людей, оказавшихся на разломе войны — что может быть естественнее и благороднее? Встать во весь рост и заявить о своей позиции — стихами, прозой, публицистической статьей, да просто проклятьем в адрес врага — чего же лучшеи проще? Назначить себя военным корреспондентом, поехать куда-нибудь поближе к линии разграничения, поговорить с пострадавшими и нюхнувшими пороху, пощекотать нервы — свои и читательские — это ли не долг писателя?

И вот мы получаем пронзительно-надрывные стихи, исполненные выского пафоса, неизменно бьющие в ту же воронку, куда уже попали и гамзатовские «Журавли», и «Я убит подо Ржевом» Твардовского, и другие по-настоящему великие строки. Или, например, повесть «Сука», в которой и герои, и автор играют в военно-ролевую игру, требуя от читателя принять ее правила.
У некоторых девочек есть романтические фантазии о том, как мальчишки принимают их в свое сообщество на равных. Девочка может даже в чем-то превосходить парней, заставляя уважать себя, а затем и восхищаться. К релаьности все это не имеет никакого отношения, но помечтать всегда приятно.

« — Я — крошка, бросок которой двадцать километров в снаряге в границах
четырех часов. А твой?
— Отвали, сказал.
—  Итого выходит, если ты влипнешь, я найду, что предпринять. По крайней
мере попытаюсь, как бы мало мне этого не хотелось. А ты?
Он отвернулся, чтобы не видеть моего лица. Разговора нашего никто не слышал, и он не стал мне лгать».

Героиня повести «Сука» шестнадцатилетняя Дана Бойко — боец разведывательного подразделения украинской армии. Можно заподозрить отсылку к образу Нади Савченко, но эта тема не получает развития. Дана пережила что-то вроде психологической травмы и считает себя то ли собакой, то ли гиеной. Жизнь в интернате, сложные взаимоотношения с психологом, который путем шантажа заставляет не слишком адекватную пациентку завербоваться по контракту в армию — вся эта фантасмагория с эротической подкладкой является преамбулой к описанию военной операции, в которой героиня метко стреляет, спасает товарищей, сидит в укрытии, делает перевязки, помогает грузить раненых и совершает прочие малые подвиги на фоне недальновидности и неповоротливости мужского состава.

Автор внушает нам, что героиня в душе остается животным, у нее звериный нюх и чутье. Девушка-собака изъясняется рублеными фразами и видит сквозь стены, но стоит автору на минуту расслабиться, как героиня, которую с трудом научили не чесаться на публике, носить одежду и говорить человеческим языком, переходит на стиль вполне поэтический, даже избыточно высокопарный.

«Взгляду предстала невероятная картина. Жуткое чувство: мы будто никогда раньше не были здесь. Вновь развороченное Песково изменилось до неузнаваемости. Дым и мусор, мятые комки ворот, отрывки проводов и арматуры. Ни одного знакомого ориентира. Только, как прежде невредимые, качели взрезали горизонт. Но удивиться было некогда».

Или такое:

«Внезапно ветром мне сдуло волосы за спину. Неодолимо потянуло вперед, наружу, чтоб удержать эту почти весеннюю воздушную струю. Через пять шагов передо мной открылся длинный проход, ряд изломанных дверей с одной стороны, ряд окон, выбитых вместе с рамами и кирпичом, с другой. В прорехи крыши свисали звезды».

Рефлексии девушки-собаки наводят на подозрение, что втихаря между сражениями и ранениями она сочиняет графоманские стихи. Впрочем, стилистический разнобой книги — не главный, хотя и неколько раздражающий ненадостаток, затемняющий смысл некоторых фраз.

«Невысокий сутуловатый человек бесшумно вытек из темени и встал перед
строем».

«Впереди блеснули рельсы старой одноколейки, проросшие травой сквозь дерево шпал».

«Красный адреналин ударом втек в мои виски. Потеряв немало золотых секунд, сначала Котов, потом и я опомнились и присоединились огнем к командиру».

«Пьяное чувство близости к концу пробежало по венам, непривычно согрело
ладони».

Очевидно, Мария Лабыч стремится впрыснуть немного «красного адреналина» в холодную голову читателя, для чего использует парадоксальные метафоры и порывистый, эмоциональный тон в описании боевых действий.

«Те трое на уступе. Они погибли в бою. Вне сомнений, героически. Только вряд ли успели что-либо понять! Нашей боевой задачей было пополнить расчеты артиллерийской батареи, базировавшейся на освобожденной от врага и зачищенной территории за два десятка километров от новой линии соприкосновения с силами сепаратистов. Нас было двенадцать, и девять теперь».

Странно, что никто не поет про рощу под горою и горящий с нею закат — видимо, эту миссию автор оставил читателю. Но представления Марии Лабыч о войне так узнаваемы и плакатны, что там и сям узнаешь знакомую березку, случайно найденную канистру самогона, конфликт бойца и командира и прочие приметы, которые принято называть словом «штамп».

К финалу книга окончально превращается в слезодавительную спекуляцию на тему раненых детей и морального преображения героини. Видимо, ощутив фальшивые ноты в «близости к концу» автор предпочитает расправиться с Даной Бойко в духе жанровых историй про вампиров и оборотней.

Печально, что военный пафос в последние три-четыре года так широко используется для бесстыдной манипуляции нашим сознанием. На войне одни цинично зарабатывают деньги, другие — политический капитал; но большинство из нас удовлетворяются одним сознанием собственного благородства и правоты на фоне чужого упрямства и заблуждений. Это так щекочет нервы, так развлекает, дает столь приятное ощущение сопричастности судьба мира, что устоять перед соблазном почти невозможно.

Мы даже не замечаем, как силы зла манипулируют нашими слепыми чувствами негодования, душевной боли, жажды справедливости. Эти по видимости прекрасные помыслы ведут нас прямиком в ад конспирологических теорий, взаимной ненависти, раздора. И то сладострастие, с которым мы растравливаем эту рану, уже не поддается объяснению.

Ситуация на Украине мне представляется в определенной степени безвыходной, как будущее человека, который висит на скале над пропастью, держась за ветку дерева. Понятно лишь одно: ломать ветку в подобном случае — самоубийство.

Возгонка милитаристского (или антимилитаристского, что почти одно и то же) пафоса, на мой взгляд, и есть процесс обламывания ветки, на которой мы все же худо-бедно держимся. Хорошо бы понять, что в разговоре о настоящей войне наши романтические фантазии, неудовлетворенное авторское тщеславие, поиски хлесткой и пронзительной темы оказываются далеко не так безобидны, как представляется на первый взгляд. Честно сказать, я бы посоветовала всем, кого будоражит эта тема, отбросить пьяные чувства и серьезно задуматься: а имеем ли мы моральное право на это высказывание?

Книга Марии Лабыч пока не выглядит убедительным аргументом.

Просто отличная книга – актуальная, динамичная, о том, как война калечит психику людей, превращая их в собак. Все лаконично, все на месте, все идеи, какие нужно, автор донес до читателя. Всем бы авторам «остросюжетной» прозы научиться так писать! Лабыч понимает, что такое напряженное действие, она не ударяется в ложные красоты языка, в псевдофилософию, в постмодернистские бредни и в демонстрацию собственного культурного опыта. Это наиболее ценно в ее книге — отсутствие всего лишнего. Как собаке не нужен стыд, так и Лабыч не нужны литературообразные уловки. Она не рассказывает, а показывает, справедливо считая, что читатель не дурак, сам все увидит и осмыслит.

Язык, конечно, местами хромает, как недействующая линия ЛЭП, но это искупается качеством материала.

У меня не было сил и времени читать эту повесть, но они нашлись.

Да, романов и фильмов о диких или одичавших людях, женщинах – много. От «Маугли» до «Нелл». В основном там – о слиянии с природой, о первобытной, животной чистоте сознания. Здесь – об измененном сознании. Если искать прямой аналог – это, конечно, «Птаха», где говорится о ветеранах Вьетнама, пытающихся справиться с ужасом, пережитым на войне.

О беседах с психиатром. В общем, для людей вполне нормально – ассоциировать себя с животными. Старобинец к примеру, ассоциирует себя с барсуком, значительная часть блоггеров – с котиками. Критик, в бытность ребенком, считал себя не собакой, а белкой. Самоидентификация разбилась о тот же вопрос психиатра: «Если ты белочка, то где же хвостик?» Здесь психиатр говорит: «Купирован, значит». Доктор явно дал слабину. Я к тому, что это не какие-то фантазии автора, в этом нет ничего надуманного. Считать себя собакой, белкой или барсуком – совершенно естественно. Да вот, героиня Ионовой тоже хочет быть собакой. В случае с Даной сильный удар по психике делает воображаемую собаку реальной.

Как видим, здесь две сюжетные линии – война и беседы с психиатром – но они оправданы замыслом повести, показать войну как безумие, утрату человеческого облика.

Теперь о суках. Ошибочно полагать, будто кобели более агрессивны или у войны якобы неженское лицо. Именно женские особи наиболее яростно защищают свою территорию и свои интересы. Не хочу проводить аналогии с современными политиками, скажу лишь, что Майдан начался из-за женщины. Так что желание Даны Бойко воевать – вполне нормальное и естественное для любой женщины. Только патриархальные, забывшие о своих инстинктах ради комфорта женщины переводят изначальную естественную агрессию и стремление обороняться в другие сферы деятельности. Вместо выбивания мозга из самца камнем они предпочитают вынос мозга психологический. Теща, жена, метробабка – это мирные аналоги Бойко.

Книга эта, разумеется, феминистская. Шовинистическое мужло присутствует в виде рядового Гайдука, который вопрошает, зачем во взводе баба.

Бойцы попадают под «дружественный огонь». Явление вполне нормальное в Донбассе. Спасая Бойко, гибнет ее командир Ушаков, в этом мужло обвиняет, конечно же, ее. Дане начинает казаться, что она не просто бесполезна, а несет вред. Казалось бы, нужно было просто перестать реагировать на мужло. Героиня в отчаянии из-за того, что ее спасали благодаря представлению о физическом неравенстве мужчин и женщин и нелепому для войны куртуазному мышлению – «дамы вперед». Разумеется, настоящий феминист дал бы ей погибнуть.

«Кацапы» кидают бойцам листовки, уговаривая сдаться и «сохранить свои жизни для родных и близких». Герои, конечно, не сдаются.

Нового командира, Котова, Дана нарекает Котом, сама она – Шавка, это ее детская кличка. Наконец, бойцам удается связаться с командованием, они получают краткую инструкцию: «Иди воюй, блядь, а то твоя баба станет вдовой дезертира».

Бойцы воруют тушенку и водку у местного населения. Котов целует Бойко, та игнорирует его намерения, за что получает от критиков обвинения в «неженственности». Когда тебя использует психиатр, это, конечно, более женственно и почетно. Вообще, по убеждению критика, женственность следует проявлять только в одном месте – у себя дома, со своей семьей. В остальном нужно быть просто человеком, а не собакой.

Дана ранена, ее спасает тоже раненый шовинист Гайдук. После лечения она снова отправляется воевать. Кстати, насчет раненого Котова – броманс у них с главной героиней все-таки был, на отсутствие «любовной линии» грех жаловаться. После того, как Бойко спасает своих, она воюет в одиночку в тылу противника и окончательно становится «собакой».

Конечно, эта повесть не дотягивает по масштабности и художественному уровню до книги «Ночевала тучка золотая», но по антивоенному пафосу и силе изображения превосходит остальные. В ней нет неоправданной сложности, но есть глубина. Читать ее неприятно, но легко. Не обошлось здесь и без «Степного волка» — в третий раз за сезон. Почему-то именно женщины особенно любят Гессе. Повторюсь, это отлично написанная книга, несмотря ни на что.

Это роман о молодой украинке, воюющей в период конфликта в Донбассе на стороне АТО. Воюет девушка не на кухне, не в штабе и не в операционной, а на передовой. Вместе с группой из одиннадцати мужчин-воинов доброволку Дану Бойко отправляют как подкрепление артиллерии на передний край, в романе их называют «пушкари».

Роман – долгое описание этого военного эпизода, в ходе которого погибает весь отряд. Отряд состоит в основном из неумелых новичков и пары срочников, интеллигентного командира и сильного вояки по кличке Кот. Все стали то ли жертвой дезинформации в штабе, то ли коварства врагов – к концу книги это становится уже неважным. Дана остаётся жить, чтобы мстить сепаратистам «загрязнением питьевых колодцев» и «потравой скота».

Страшный рассказ перемежается описанием приёмов у психиатра, девушка Дана имеет диагноз шизофрению и считает себя собакой.

Это достаточно интересный приём для передачи экстремального опыта, хотя ему не хватает проработанности – никакого мышления собаки нам не представляют, только супер-способность героини чуять и различать запахи пищи, живых и мёртвых тел.

Факт, однако, добавляет новую грань рекрутингу в АТО: психиатр буквально направляет уважающую его Дану на войну, подготовив ей все документы. Насколько мне известно, психически больные люди на войне не нужны – от них не так много пользы, зато именно они совершают военные преступления. Нестабильных людей отсеивают, в битве нужны люди попроще. Говорят, правда, «психи» быстро погибают, у них проблемы с инстинктом самосохранения. Может быть, добрый доктор хотел найти Дане хоть какое-то пристанище, где она осмысленно умрёт, раз уж не может осмысленно жить. По сюжету он ведёт наблюдение за этой девочкой с трёх лет.

В любом случае эта книга о глубокой перверсии, на уровне Ганнибала Лектора, и психиатр Михаил Юрьевич Набоков (это имя героя) мог бы вырасти в такого Ганнибала, удели этому автор внимание, но психиатру приписана скорее роль избавителя, человека, давшего право считать себя собакой и указавшего место применения талантов.

Давайте поговорим о таком явлении как женщина на войне. В других отзывах на роман я читала, что это «война глазами женщины». Я не согласна. Это не взгляд женщины. Женщинам не место на передовой – и это всем известно. Речь сейчас не о выносливости и физических возможностях, которые у женщины слабее – допустим, слабее не у всех. Речь в первую очередь о психике. Женщины дают жизнь, им не место в кровавой мясорубке, где хаос и смерть. В войну у женщины свои нелёгкие задачи: поднять детей, выжить, да и женские роли найдутся на войне, но это не роль воина в окопе. Само попадание женщины в окоп совершенно ненормально.

Мы рассматриваем перверсию, мы рассматриваем «иную». Если женщина туда рвётся, если чувствует свою жизнь полной там, то это не «война глазами женщины», это война глазами не-женщины, или как она сама себя идентифицирует «полусобаки» – животины, жизнь которой не имеет ценности, у которой за спиной ничего нет. Ни семьи, ни веры, только идея Единой Страны. Идея Единой Страны – тоже общность, тоже дом. Но это не женская парадигма.

В романе «Тихий Дон» Михаила Шолохова есть персонаж Дарья Мелихова – невестка главного героя Григория. Боевитая крепкая девка. Она плохо кончила, утопилась, нагуляв сифилис. Понятно, что она в семье лишняя, немного иная.

Как правило читатель обращает внимание на её любвеобильность и отсутствие морали, но консультант по быту казаков, с которым я работала на монтаже картины «Тихий Дон» (реж. С.Бондарчук) обратил моё внимание на ключевую сцену, в которой Шолохов показывает Дарью как «отрезанный ломоть», как женщину, поправшую казачье женское достоинство: Дарья берёт в руки винтовку и застреливает на глазах у всей деревни пленного комиссара, убившего её мужа. Никогда казачка не возьмёт в руки оружие, уверял меня историк. Таким образом Дарья являет собой всё антиженское,
антисозидательное, антитрадиционное.

Я соглашусь, что это плохой символ – женщина с оружием, пускай мы все понимаем романтику киллера Никиты или Невесты Тарантино, но в жизни естественная реакция наподобное — содрогание.

Об этой книге говорят – сторона неважна, война есть война, она одинаково ужасна с любой стороны. Сторона, действительно, была бы неважна, если бы автор подавал материал так – мол, враги условные, места не названы: почему нет. Но автор называет врагов – сепары, ватники. Мало того, описана ситуация – сепаратисты выманивают из нор и катакомб схоронившиеся боевые единицы, выжившие после разгрома «котла» обещанием перемирия по громкой связи, и нарушают обещание дать коридор, накрыв огнём машины с ранеными.

Правда это или нет не знаю, меня там не было. Но верить автору лично мне не хочется, и считать эту книгу нейтральной, как-бы просто раскрывающей тему войны нельзя. Это о конкретной войне, с конкретной определившейся стороной, которая проклинает другую сторону. Это для тех, кто видит в материале оплот гуманизма, пацифизма и тому подобное.

В романе «Сука» для меня главный акцент – дегуманизация. Для того чтобы убивать врага точно и безжалостно его требуется дегуманизировать, лишить человеческой сущности. Героиня дегуманизирована изначально, она чувствует себя нелюдью. Именно поэтому война ей «мать родна».

Взгляд на мир у героини действительно специфический – как рентген, она предельно внимательна к окружающим людям и ситуациям, вплоть до того, что растворяется в чужих эмоциях и действиях и, описывая их, погружает в другую реальность. Но во взгляде этом нет ни любви, ни философской отрешенности, в нём нет позиции по отношению к происходящему.

Острое переживание смерти товарищей и жалость к себе, ненависть к врагу – вот, пожалуй, вся палитра чувств Даны Бойко. У девушки полностью атрофирована женственность, за весь роман ни одного «романа», только сильный Кот один раз попытался поцеловать, но Дана не смогла ему ответить – нечем, ресурса нет.

Мужчины не рассматриваются как партнёры или сексуальные объекты, сквозь роман красной нитью прослеживается недоумение героини по поводу того, что её называют «бабой» и дают какие-то привилегии: это взгляд запуганного, отчаявшегося человека, который привык получать удары, а не любовь. В романе слаба драматическая составляющая – видно, что автор описал прожитое событие, из которого боится упустить хотя бы часть, из-за этого мы постоянно возвращаемся в одну и ту же точку, повторения, драма не развивается. Начавшись бодро, за здравие, ударив наотмашь экзотическим материалом и приёмом роман постепенно затухает, уходя в жалостливую ноту и тупик.

Найдена интересная локация – подземный схрон с детскими учебниками, подобраны мифологические характеры – некий легендарный  командир,несуществующий на бумаге, повар, кормящий бойцов «кашей из топора»: морковью с олифой, впавший в кому богатырь, Преподобный – уверовавший офицер, надевший рясу и спасающий с минного поля выживших на БТР без горючего, чудом и силой намерения. Но всё это не выписано с достаточной осознанностью, теряется в лишней информации, полуслучайно.

Диалоги с одной стороны живые, с попыткой Шолоховского подхода, народной речью, с другой стороны, они совсем не адаптированы для человека, далёкого от места и времени событий, большая часть диалогов банально непонятна москвичке вроде меня. Сплошной местный военный жаргон, мат, через который с трудом продираешься.

Я сама по крови наполовину украинка, и всё что я скажу далее по поводу русского языка в этом романе должно быть мне прощено. Наши братья из Украины, кому в районе тридцати, действительно плохо владеют русским языком, у них другие обстоятельства, и язык у них живой, симпатичный, понятный, но исковерканный. Этот роман не исключение – автор только думает, что говорит по-русски, но поверхностный анализ показывает, что это не так. Я приведу пару цитат наугад.

«Другой дороги вы себе не смыслите», «Слух истёк невероятно скоро», «От собственного красномыслия лицо доктора свело сардонической усмешкой, он резко перекинул страницу… Он отвердел лицом и стал заметно аккуратнее в движениях», «То изумление, которое влилось сквозь пластик в его сумнящуюся руку, запомнится надолго», «Солнце, рваное ветвями перелеска, ввалилось в запад», «В два прыжка я достигла бойца, зубами вгрызлась в связку под коленом и рванула кнаружи».

Я не ханжа, люблю живой язык, люблю Джеймса Джойса, понимаю работу со словом в стиле Велимира Хлебникова и сплетения образов из слов Егора Фёдоровича Летова. Но роман «Сука» — это не тот случай. Совершенно ясно, что автор недостаточно читал русской литературы, изучил язык на слух у себя во дворе и рассказывает на нём историю в стиле реализм.

Хотя тезаурус Марии Лабыч бесспорно богат, я узнала много новых слов и обрадовалась старомодным и малоиспользуемым. Русский язык как таковой автор любит, ей всего лишь не хватает подготовки, работы со словарями, где всегда можно уточнить смысл слова и его правильное написание, а может будет достаточно и хорошего редактора. Мне было сложно продираться сквозь стилистические ошибки, хотя это придаёт большое обаяние и правдоподобие тексту.

Единственное что я нашла у автора лично для себя – это уникальный материал. Опыт героини редок – воюющих женщин и так мало, и не все они умеют писать. Также автору присущ внимательный взгляд – что я идентифицирую как талант, потому что умение видеть других людей это настоящий дар, который может быть и писательским.

В конечном счёте герой — психически ненормальный человек, может ли такой опыт быть полезен читателю? Это модно, это любопытно в бульварном ключе, но в целом построено на недолюбленности, низкой самооценке и жалости к себе.

Нужен ли такой материал? Хочется ли в него погружаться? Наверное, да, тоже грань.