Евгений Эдин. «Дом, в котором могут жить лошади»
Книга «Дом, в котором могут жить лошади» вышла в серии «Критик Валерия Пустовая рекомендует», в которой представлена проза писателей нового поколения, с каждым из которых можно острее прочувствовать наступивший день.
Герои Эдина – как правило, тридцатилетние горожане, однако в повести есть и молодые, двадцатилетние, персонажи, и представители поколения пятидесятилетних.
На фоне сюжетов, далеких от экзотики (проблемы вины и прощения, измены и верности, кризиса среднего возраста, права на насилие и т.п.), разворачиваются сложные психологические узоры: герои Эдина маются чувством вины, мучаются, что приняли неверное решение, обманулись в любви.
Поэтическая проза Эдина в основном посвящена теме переходного состояния жизни. «Это проза перехода, остро внимательная к зыбким, перекатным состояниям жизни, к моментам выбора», – пишет критик Валерия Пустовая.
По словам красноярского писателя Эдуарда Русакова, «проза Эдина подкупает свежей интонацией, легкой иронией, тонким психологизмом. Она чем-то напоминает так называемую молодежную или исповедальную прозу писателей-шестидесятников (того же Аксенова или Гладилина), но куда более жесткая, психологически трезвая, лишенная романтических и сентиментальных иллюзий».
Эдин не рассуждает о космических проблемах добра и зла, судьбах России, Боге… Все те темы, которые так естественны для русского писателя, он уверенно обходит стороной. Его интерес – конкретный человек с конкретной судьбой. Маленький. Не очень заметный. Но разбирает его подноготную Эдин мастерски, одним неуловимым штрихом давая цельный портрет.
Дмитрий Филиппов
Михаил Визель
Евгений Эдин. «Дом, в котором могут жить лошади»
Книга вышла в авторском импринте ЭКСМО «Выбор Валерии Пустовой» Пристрастие Валерии Пустовой к сугубому реализму известно и, в общем, заслуживает всякого уважения. Но реализм не бывает»просто» — иначе это не литература, а газетная заметка. Он обязательно какой-то: магический,
критический, да хоть социалистический.
Реализм Эдина жутковат. Он не дотягивает до космически-платоновского, скорее он напомнил мне беспощадный дегуманизирующий реализм вагиновских «Трудовы и дней Свистонова»:
«С первых строк Машеньке показалось, что она вступает в незнакомый мир, пустой, уродливый и зловещий; пустое пространство и беседующие фигуры, и среди этих беседующих фигур вдруг она узнала своего папашу. На нем была старая просаленная шляпа, у него был огромный нос полишинеля. Он держал в одной руке магическое зеркало…».
Герои заглавной повести авторского сборника – Кира, Гера, Инга — это и есть такие «беседующие фигуры», а страдательный герой-трикстер – несостоявшийся актер с актёрский фамилией Сентябрёв, пик карьеры которого – один раз попасть в кадр верхом на лошади, изображая со спины мушкетера Боярского – «папаша в старой просаленной шляпе».
37-летний автор лишен (пока?) такой витальности, которой прет, скажем, из романов Толстого, да и невозможно от автора XXI века требовать достоинств великого писателя века XIX. Но хочется надеяться, что научиться придавать своим «беседующим куклам» больше живости.