Поэт, прозаик и художник Геннадий Алексеев в своих дневниках писал о том, что с годами чтение прозы становится все и более утомительным занятием: «Проза становится анахронизмом. Она порождена медлительными, ленивыми веками и предназначена для праздных людей. Экономия средств – почти обязательное условие успеха для всех видов искусств, кроме прозы. Здесь все сложнее, чем обширнее, чем витиеватее – тем лучше («Неизвестный Алексеев (Неизданная проза Геннадия Алексеева)». СПб.: «Геликон Плюс», 2017. С. 147). Это запись 1980 года. Так казалось Геннадию Ивановичу почти сорок лет назад. С тех пор мы читали много разной прозы: и многотысячестраничной, и витиеватой, и изощренно-сложной, и нарочито примитивной, рваной, корпускулярной – какой угодно. Помнится, сочинялись даже палиндромические романы…

И вот появилась первая книга Аллы Горбуновой. Аллу многие уже успели узнать и полюбить как интересного и многообещающего (и постоянно – с каждой новой книгой – сдерживающего свои обещания и подтверждающего читательские чаяния) поэта. Казалось бы, чего еще тут можно ожидать? – «Очередная „прозу поэта“! Да мы это уже проходили! Мы этим объелись!» (Не будем перечислять: тут можно вспомнить десятки имен: многие, в том числе и самые знаменитые поэты, «оскоромливались» прозой…)…

– Ан нет. Не очередную. И не прозу поэта. Впрочем, когда сталкивающься с такой книгой, опрокидывающей все прежние представления о том, какой должна быть «нормальная» проза (и заставляющей постоянно задумываться: а проза ли это вообще? А не симулякр ли очередной? А не оскорбление ли, поношение ВРЛ (великой русской литературы)), – когда имеешь дело с чем-то, настолько выпадающим из общего ряда, ни в чем нельзя быть уверенным до конца и нельзя безапелляционно утверждать: ЭТО – ТАК (а не иначе, или даже – совсем наоборот)…

Книгу коротких рассказов, это знают все издатели, выпускать не особенно выгодно. Другое дело роман. Он «идет» куда лучше, расходится намного быстрее (хотя можно вспомнить и ряд исключений из этого условного правила). Но вот вопрос: срабатывает ли этот «закон», когда речь идет не о «стандартных» рассказах, а о «вещах» и «ущах» (кстати, когда я впервые услышал название книги, то мне послышалось иное: «Вещие ущи» – оговорка, символическая и симптоматическая, не по Фрейду, но точно по Горбуновой…)?

Что такое «вещи» и что такое «ущи»? Вот объяснение самой Аллы: «Вещи, сделанные из ума, отличаются от вещей, сделанных из вещества, своей историей. Истории вещей, сделанных из вещества, – это истории материи и мастера, машины и прилавка. История вещей, сделанных из ума, – это история воображения. Эти две истории протекают параллельно, но иногда сходятся». Но и это автообъяснение не спасает и не является гарантией того, что вы, как предупреждает автор в рассказе «Ущи», не примите «вещи» за ущи», а «ущи» за «вещи».

Бесполезно пересказывать содержание «вещей» или «ущей» (тем более что и к тем, и у другим можно отнести далеко не все рассказы в этой книге). Они очень разные. Например, рассказы из первого цикла являют собой своего рода клубки, каждый из которых можно «размотать» до «многотысечестраничного» романа; до предела сжатую пружину, не распрямляемую и не разматываемую благодаря воле автора, концентратора и минимизатора. И к этим рассказам можно было бы написать десятки страниц комментариев – культурологических, исторических, фактических, философских etc. Можно было бы. Но не нужно. Не для того они писались. А комментарии читателю придется вынести за скобки, и эти скобки держать в уме…

Вообще, книга эта полна иронии, самоиронии, юмора, весьма, надо сказать, специфического, мрачного, местами – по-обэриутски – абсурдистско веселого. Есть у Аллы один, казалось бы, совершенно «хармсовский» – по форме – рассказ «Немножечко был». Но если в «Рыжем человеке» Хармса у главного героя не было ни глаз, ни ушей, ни конечностей, ни внутренностей, «так что непонятно, о ком идет речь», то у N, героя Горбуновой, отсутствуют, прежде всего, личность, душа и разум. И поэтому как таковой не существующий, «вовсе» отсутствующий N постоянно рефлексирует и винит в своем тотальном отсутствии не природу, общества и Бога, а себя самого. И вполне органична и естественна в этом не только пародийном (надо сказать, пародий на «классическую» и современную философию в «Вещах и ущах» предостаточно), но и глубоко трагическом рассказе – его концовка: «…N упорно считал, что дело только в нем, и, хотя, повторимся, как такового N и вовсе не было, – в этом плане N все-таки немножечко был». И дело тут, конечно же, в этом «немножечко был», снимающем отчасти и пафос, и трагизм, и привнося свою долю «веселого абсурда».

Это лишь один из рассказов. И один из приемов, которыми пользуется Алла Горбунова. Практически для каждого рассказа автор находит свой прием, свой способ остранения, свой «выход в астрал», свой катарсис. Но пересказать всю книгу невозможно, да и бессмысленно. А вот перечитать, сразу по прочтении – хочется.

Только вот «Национальный бестселлер» «Вещам и ущам, разумеется, не дадут, поскольку прочтут эту книгу немногие, но не для многих она и писалась. Но зато те, немногие, прочтут, перечтут, оценят по достоинству и получат настоящий писательский КАЙФ.

Есть объяснение авторское, что такое вещи, а что ущи. Яснее не становится. Да и бог с ним. Вроде «Вещи» – от ума построенные, а «Ущи» напротив запечатленные переживания.

Книга содержит совсем небольшие тонкие миниатюры, недаром, автор поэт. Книга совершенно непохожа на современную прозу. Искать аналоги любимое дело современников. Наверное, можно вспомнить Мамлеева, Постнова. Но у Горбуновой есть пронзительная питерская интонация. Чертовщина «Вещей» не могла быть реализована ни в Москве, ни в Киеве, а эти города вместе с Питером столицы русского макабра. Абсурд очень простой естественный и от этого не становится ничуть менее страшным. Бессмыслица тут представлена в своем подлинном смысле, так, наверное, сказать нельзя. В своем подлинном естестве. Ужас и абсурд не построены и спланированы, но есть сами по себе в своем тотальной бессмыслии.

Мы всегда пытаемся объяснить непонятное, как в личной жизни так и социальной. Нам не хочется верить, что идиотические решения какого-нибудь чиновника несут в себе только лишь идиотизм, отсутствие здравого смысла, да и просто смысла, даже больного. Нам проще поверить в сложнейший заговор, чем в безумие. Так вот книга Горбуновой гимн абсолютному чистейшему абсурду происходящему в обычной жизни. Некоторые книги можно отнести к социальном лекарствам. Такие произведения вносят ясность в сознание без привлечения внимания к язвам общества. Безусловно «Вещи и ущи» надо распространять максимально широко по рецептам и без. А еще хорошо было бы прикладывать к продажам телевизоров и радиоприемников в нагрузку.

Перед нами прозаический дебют отличного поэта. Опыты ли это последнего времени, или сборник складывался годами – неизвестно. По некоторым признакам – рос постепенно, как растет геологический пласт, или дерево кольцами, но это не суть важно.

О форме: книга составлена из пяти циклов, каждый из которых укомплектован небольшими текстами, чей жанр подчас не поддается точному определению – сюжетная миниатюра, философически-завиральное эссе, цикл неоапулических историй, акварельный портрет экзистенциального ужаса, пейзажный очерк, постапокалиптические сны и т.д. Когда читаешь «Вещи и ущи», не отпускает ощущение, что погружаешься в странный и роскошный театр теней: то всплывает из пустоты кошачья улыбка Борхеса, в отсутствии самого Борхеса (Чеширский Борхес), то запускается карусель озорной обэриутской чехарды, то дух Платонова несется на метле в багровых небесах, то выглянет Пришвин из края непуганых птиц и нетоптаных ягод, то вовсе явится что-то волшебное и уверенно предъявляет себя, ни от чего не отраженное и не имеющее соответствий. Завораживающий, колдовской иллюзион. Многие страницы хочется перечитать заново, столь густы они в своем минимализме.

Малая литературная форма (речь о прозе) обычно представляется нам чем-то легким, удобным для условий ограниченного времени – таким оптимальным организатором краткосрочного досуга. Книга Горбуновой, несмотря на внешние признаки, выпадает из ряда – не тот случай. Она тащит, не выветривается из сознания – брошенные щедрой горстью смыслы прорастают в черепушке, настойчиво требуя себя доосмыслить. Нет, это никак не организатор краткосрочного досуга, скорее – вирус, инициатор небольшой мутации, которая, если сработает, способна закрепиться и наделить организм новыми возможностями. Словом, чувствуешь себя на ярмарке такого специального парфюма – тут выставлены пробники: мазнул, вдохнул – и запах запускает механизм памяти, и выступают рельефные картины несбывшегося, некогда запечатленные в подкорке не то на грани исполнения, не то на краю исчезновения. С виду пузыречек мал, а в аромате упакован целый мир.

Конечно, не каждый пузырек таков, но и несбывшееся, заключенное в каждом из нас, – весьма различно по свойствам. Как бы там ни было, безоговорочных пустышек не заметил.
Эту книгу поставлю на полку – тут есть что вдохнуть и почувствовать.