Алексей Варламов. «Душа моя Павел»

1980 год. Вместо обещанного коммунизма в СССР – Олимпиада, и никто ни во что не верит. Ни уже – в Советскую власть, ни еще – в ее крах. Главный герой романа «Душа моя Павел» – исключение. Он – верит.

Наивный и мечтательный, идейный комсомолец, Паша Непомилуев приезжает в Москву из закрытого секретного городка, где идиллические описания жизни из советских газет – реальность. Он чудом поступает в университет, но вместо лекций попадает «на картошку», где интеллектуалы-старшекурсники открывают ему глаза на многое из жизни большой страны, которую он любит, но почти не знает.

Роман воспитания, роман взросления о первом столкновении с реальной жизнью, о мужестве подвергнуть свои убеждения сомнению и отстоять их перед другими.

Рецензии

Дмитрий Мурзин

Алексей ВАРЛАМОВ. «ДУША МОЯ ПАВЕЛ». Роман воспитания

Остатки русского читателя и, собственно говоря, современная русская литература (можно, я обойдусь без эвфемизма «российский») уже четверть века алчут осмысления беды (или праздника) – краха СССР. Из-за чего? Для чего? Избежно или неизбежно? Что это было: ход вещей, ошибка, преступление? Без осмысления этого нас болтает, как хризантему в проруби. «Куда ж нам плыть?»

Роман Варламова – это попытка посмотреть на проблему глазами Соломона. Этакий реверанс в обе стороны (впрочем, сторон существенно больше, чем две, но – упростим). И ты прав, и ты прав. В споре антогонистов – персонажей романа автор стоически остаётся над схваткой. Своя правда у хомо советикуса Павлика Непомилуева, чудесным произволом декана – Музы Георгиевны Мягонькой принятого на филфак МГУ с абсолютно непроходным баллом. Своя правда у элиты факультета – хомо антисоветикусов Бодуэна, Бокрёнка (погоняла-то какие приятные) и прочих. Ну и для пущей достоевщины сталкиваются эти две правды в восьмидесятом году, аккурат после ввода войск в Афганистан и московской Олимпиады, в небольшой деревушке, на краю бескрайнего совхозного и картофельного поля.

Павлик прыщав, малообразован, бессистемно начитан и совершенно не готов к этой схватке. Наивный пацан-сирота, первокурсник на птичьих правах из сибирского города-почтового ящика «Обдорска», которого нет на карте, против циничных старшекурсников-москвичей – тот ещё расклад. Что, в принципе, реально описывает расстановку сил в начале перестройки. За пару месяцев картошки Павлик мог сломаться десятки раз, как в реальной жизни сломались очень многие. Бойкот, издевательства, безнадёжная влюблённость, алкоголь, обвинение в стукачестве, бригадирство, огонь, вода… Причём, вода – практически буквально. Финалом мытарств становится поход в дальнюю деревню с фольклористкой Людой, обещание Люды вылечить прыщи, деревенская баня, любовный приворот, «измена» с Людой пашкиной любимой Алёне («литовка, смерть, коса»), и наутро после приворота и падения – крещение в деревенской церковке. Свидетелем крещения становится преподаватель и партиец Николай Кузьмич Сущ, едущий усмирять студенческий картофельный бунт. Бунт, который Павел с Любой прогуляли в походе за фольклором. От мистического коктейля Павел выпадает из этого мира, как он однажды уже выпадал, валяясь в больнице между жизнью и смертью. Тело тогда выросло слишком быстро. В это раз слишком быстро выросла душа.

Потусторонние скитания болезного Павла по своему бессознательному – «верхнему миру» или «Внутреннему СССР» – показались мне самым слабым местом в книге. В них сквозит дань моде, киношность какая-то. Кажется, автор пожертвовал последовательностью повествования ради картинки. В картофельно-совхозном первом тайме Павел не победил, но заставил с собой считаться.

Финал роман – возвращение в город, на факультет, на круги своя. Только круги оказываются уже не свои. Благодетельница Муза Мягонькая отправлена в отставку, новая дама-декан к Павлу не благоволит, и новоиспечённый студент остаётся на факультете только благодаря заступничеству внезапного крёстного Н. К. Суща. Фигуры совершенно неоднозначной. Для чего ему нужен Непомилуев? Дразнить нового декана? В противовес «элите факультета»? Нет ответа. У Павла начинается учёба. Второй тайм. Игра идёт на чужом поле. Всё про себя нужно доказывать заново. Отдельно скажу о качестве повествования. Это проза, которую можно читать медленно. Останавливаясь, чтобы перечитать понравившийся абзац. Выпадая на несколько минут из процесса, смакуя удачный пассаж: «…картошка увозилась на сортировку, где ею занимались литературоведы- структуралисты» – ну чудо же. Не буду множить цитаты. Это нужно читать, а не цитировать.

Что имеем в итоге? 2018. Войска в Сирии. Опять Олимпиада, не в Москве, но тоже хорошего мало. Элита факультета та же. Но Павлик уже крестился, уже прочитал «Остров сокровищ» (в эту обложку, по сюжету, был запрятан «Архипелаг ГУЛАГ») и уже не так наивен.

В заключении скажу, что я бы эту книгу купил. А ещё, думаю, название романа нужно воспринимать буквально.

Вероника Кунгурцева

Гарри Поттер из СССР и дары филологии

Вернее, конечно, героя зовут Павлик Непомилуев – и он, можно сказать, последний богатырь и защитник СССР. Сирота, как водится, генерал-майор Передистов (вроде бы опекун), говорит ему: «Ты что хочешь себе про нас думай. А только одно знай: родители твои настоящие были люди. Они жизнь не зря прожили. И умерли как герои». Павел – богатырь из-за Камня, он чист, наивен, невинен. Приехал, вопреки желанию отца, – который умер незадолго до этого: «Но мой тебе совет – не езжай за Камень», – и совету Передистова, поступать в МГУ, на филологический факультет, из сибирского Обдорска, Пятисотого, в котором жили «веселые и ответственные жители, которые каждое утро спускались под землю, в огромный город с глубокими тоннелями, шахтами и разветвленными ходами, и этих тоннелей было в несколько раз больше, чем линий московского метро, и там на глубине оберегали покой родной страны, себя не жалея». Пятисотый, за стеной, за Камнем, «у вас же там коммунизм, – ответил паренек простодушно», – это, можно сказать, Беловодье, заповедная страна. А рассказанная история, по сути, сказочная, волшебная: сказ про то, как Иван-дурак за умом ходил. И от перипетий сюжета этой вроде бы простой повести из 80-го года прошлого века (студенты поехали на картошку) наворачиваются на глаза глупые слезы. Потому что прекрасен этот Павлуша, что-то в нем от Алеши Карамазова и князя Мышкина, за душу берет чистотой своей, и чистота слога рассказанной повести под стать ему.

Павлик не поступил, конечно, со своими 17-ю баллами, но не завидует поступившим, а жалеет непоступивших, мечтая, как они «создадут свое бродячее братство непоступивших, свой маленький пеший университет, куда будут принимать всех, и никакие стены не станут их окружать, потому что настоящему университету заборы не нужны». Но случается чудо: и декан Мягонькая, принятая им за нянечку со своим «Лико-то, батюшко, как быват», заставляет мальчика написать апелляцию. И много еще случается всяческих чудес на пути Павла: как он, в конце концов, подружится с учеными структуралистами, которые едва не приняли его за стукача, но по- своему научили уму-разуму, как будет бригадиром, как его окрестят, как он чуть не погибнет, как его после первой лекции чуть было не выгонят, но… – не стану про все рассказывать. Но история, правда, очень душевная (и не только для тех, кто сам был студентом, – или студенткой, – и ездил на обязательную в СССР картошку) и даже духоподъемная, а что еще нужно читателю!

А закончить хочу словами Павла, которые он говорит Передистову (от словосочетания: перед истиной?): «И Леша Бешеный, и ребята, и тот, который книгу запрещенную написал, если нельзя всю страну нашу, такую, какая она сегодня есть, спасти, то Пятисотый надо сохранить обязательно. Потому что я все у нас в Союзе посмотрел и понял: наш с вами город – лучшее, что в нем есть. И если он уцелеет, мы потом заново эсэсэсэр соберем и правильно все построим».