Предисловие о «настоящих мужчинах», которые непонятно почему «выживают» в Карелии (у нас там, вроде, еще не Северный полюс?) побуждает желание немедленно закрыть эту книгу и скормить автора сборищу радикальных феминисток.

Тем не менее, приступим. Вот рассказ про карельского Хатико, точнее, овчарку, у которой от горя после смерти хозяина вылезла шерсть, так что пришлось овчарку убить, чтобы не мучилась. Нет, собаки не такие умные и преданные на самом деле. Иногда они непрочь и закусить любимым хозяином либо сотворить с ним развратные действия, но у нас тут не Бренер, а Бушковский. В этом рассказе автор поднимается до высот советской детской литературы, напр., стихов про рыжую дворнягу, которая бежит, задыхаясь, за поездом, в котором уезжает бывший хозяин. Мы плакали всем классом. Собака тут, конечно, не просто так. Потерявших смысл жизни собак пристреливают. Конечно, их жаль, но и девать некуда. Они же могут везде разнести свой лишай после смерти Ель … нет, мы тут не о политике. Пусть это и очень умные и преданные собаки, но такова жизнь.

Второй рассказ, про потерянный брелок с орлом, оказался несколько мутноват. Видимо, этот рассказ был программным, т. к. эта книга – о «лишних орлах», которых использовали в очередной нефтяной войне. В принципе, все верно: поездки в Карелию, посещение монастырей, умеренное употребление алкоголя, охота и рыбалка – это нормальные занятия бывших борцов с терроризмом, которые все еще надеются найти себя в этом мире.

Следующий рассказ – о том, как два «берсерка» влюбились в одну девушку и когда одного из них убили, другой в ней ничего не нашел. Зато мы нашли очень много пафоса о простых русских ребятах, которые (как в песне Высоцкого) в детстве читали нужные книги, чтобы до срока отправиться в чертоги Валгаллы во имя интересов какого-то олигарха. Молодец, Славян, ну а для чего еще читать книжки про викингов? Не газеты же читать, это так неромантично. Так, пожалуй, передумаешь идти по контракту и останешься в живых. Еще, если я правильно понимаю, в этом рассказе срочники тоже принимали участие в боевых действиях?

Была весна, и лужа возле гаража разлилась шире моря. Ручей впадал в нее и вытекал с другого края. Через середину ее было не пройти, сапоги скрывало. Рядом росла сосна такой высоты и толщины, что солнца, бывало, не видать сквозь крону, а обхватить ее удавалось только вдвоем, взявшись за руки. С этой сосны они скалывали ножичками толстые куски коры и резали из них драккары. На кораблик из коры не возьмешь большую команду, потому игра была такой: два драккара, два берсерка, каждый на своем корабле, вместе они начинают сплавляться вниз по ручью. Кто первым выходит в открытое море и причаливает к берегу, где ждут его враги, тот становится конунгом и командует всем войском. Целый день потом другой берсерк подчиняется ему и действует согласно его стратегии. Мало того, нос корабля-победителя украшался добытой где-то кокардой, крылышками с колесиком посередине. В книге говорилось, что самый удачливый и отважный конунг ходил на драккаре с орлом на бушприте.

Ну так вот, конунгами стать в итоге не получилось ни у кого, первыми герои не доплыли. Автор думает, что Мижган стал конунгом? Вряд ли. Кто-то другой сейчас плавает на комфортабельных…эээ… драккарах по Средиземному морю, а герои этой книги – только до монастыря на небольшом пароходике. Ну не конунгам же думать о душе. Автор умалчивает о конунгах и говорит только о берсерках. Запомните, население Этой Страны, вы – берсерки … да нет, не важно.

Перелистываем.

Из следующего рассказа узнаем, что контрактники отдыхали на Тенерифе, потом кого-то убили, а кто-то стал инвалидом. Но никаких смелых выводов и обобщений в этом рассказе мы также не найдем. Ну, просто так ТТ кого-то продырявил, а потом можно кормить рыбок, пить кофе и мечтать.

Далее идут очень душевные рассказы про Пуха, Горе и их друга Фому, который живет в монастыре. Они настоящие мужики, потому что долго рассуждают про баб, вспоминают непонятно какую войну (предположительно какую-то из чеченских, вероятно, первую), выпивают, беседуют о монастырской жизни, о смирении, о «мире в душе». Однако, есть мнение, что «лишние орлы» так и не поняли, за что и за кого воевали. К тому же, эти самые «орлы» после Чечни работали в «охранном агентстве» (все понимают, что это такое) и даже сидели. Земледелие и труд на заводе не относятся к любимым занятиям викингов. Спасибо еще, что их не пристрелили, как ту овчарку, «чтобы не мучились». Разве берсеркам и овчаркам нужна какая-то психологическая помощь, не говоря уже о трудоустройстве? Пусть плавают как хотят, и никто их не погладит даже в перчатке.

Повесть «Дикие гуси» порадует любителей «Охоты на оленей». Рассказ «Страшные русские» также весьма хорош. Но никаких прямых выводов из того, что там описано, вы не увидите. Рассказ «Край» — о ветеране Чечни с голосами в голове после контузии, который убивает инспекторов Рыбнадзора и забирает у них бутылку водки. Автор и тут не делает выводов, хотя очевидно: война превратила человека в дикого зверя, которому нечего есть и чью боль можно унять только водкой. Также есть в книге письмо жителя психоневрологического интерната певице Земфире, это маленький шедевр. В целом книга порадует вас простым и ясным языком, иногда нетривиальными сюжетами, трезвым отношением к религии и отсутствием у автора желания навязывать читателю какую бы то ни было идеологию.

Настоятельно не рекомендую эту книгу политологам. Рекомендую эту книгу любителям охоты, рыбалки, поездок на Соловки и других мирных занятий. Также эта книга должна стоять на полке у каждого солидного догхантера. Она научит его убивать отчаявшихся больных собак из пистолета, со всеми почестями, а не бездушно травить их изониазидом.

Нет, я не против культуры, но не вместо же рыбалки…

Сборник Александра Бушковского предваряет предисловие Валерии Пустовой, а завершает диалог автора и его редактора Анны. Это красивое обрамление как бы подчёркивает жанр книги: мужские рассказы для женщин. Эталонный русский жанр, в котором есть байки разной степени жёсткости и правдоподобия, разговоры о Боге, детские воспоминания, трогательные собачьи истории, увлекательные премудрости жизни в природе. Жанр, приправленный немножко «слезой», немножко надрывом. Короткая фраза, лёгкий язык, добротный юмор. Неуловимое чувство, что тебе разрешили тихонько посидеть там, где настоящие мужчины говорят о самом главном: «о рыбалке, об охоте, о службе в армии, о женщинах и водке. Одним словом, о смысле жизни». Чувство тем более лестное, что вообще-то женщин в этой прозе немного, ведут они себя плохо, и отношения с женщинами у героев складываются не очень. Только одна прелестная героиня с говорящим именем Надежда символически появляется в самом конце книги.

И уже не боишься огромных слов «всегда» и «никогда», а новое пока чувство прикрытой в схватке спины делает неуязвимым, спокойным и гордым.

Всё это совершенно не значит, что книга писалась для диванного женского чтения под пледом. Бывший офицер, Бушковский многое повидал в жизни, знает, что такое настоящая война и что она делает с человеком. И он рассказывает об этом вполне откровенно, но не переходит некую грань, за которой начинается отвращение. Здесь есть та особая, осторожная интонация, когда ты всё-таки имеешь в виду, что тебя может прочитать мама или дочка, например. Мужчины, думается, оценят скрупулёзность и правдивость автора, а женщины узнают много нового о том, как устроена (и как, в общем, похоже устроена) жизнь в армии, тюрьме или мужском монастыре. Узнают – но, конечно, не всё, и слава Богу. Военные эпизоды, относящиеся к первой или второй чеченской – это уже, как правило, воспоминания героев. Они словно «упакованы» в настоящее, смягчены дымкой времени. Вот Пух и Горе едут к третьему своему другу, Фоме, в Соловецкий монастырь, где тот пока «трудничает» («Праздник лишних орлов»). Вот два егеря совершают объезд территорий в пору весенней охоты на гусей («Дикие гуси»). Они говорят и помнят о войне, да и жизнь слишком на войну похожа, чтобы забыть. Но все-таки вокруг лес, море, птицы и плохой – но мир. И каждая подробность этого мира достойна отдельной новеллы («Вулкан»).

Война пока откладывается.

Герои книги заново обживают мир и мучительно приспосабливаются к нему. Но автор очень убедительно показывает, что дело тут не только в «эхе» и травмах конкретной войны, пришедшейся на долю его поколения. Жесток русский мир вообще, а мужской – в особенности. Мир, где дети чуть ли не с младенчества вынуждены жёстко себя отстаивать: или бей, или будут бить тебя. Где молодые мужчины, выжив в армии и на войне, глупо погибают в пьяных драках, тонут, срываются с балконов. Приходит время, когда уже невозможно как раньше. И победой внезапно становится не размазанный по стенке противник, а то, что ситуация не скатывается к привычному мордобою, даже вопреки твоей совести («Мама», «Снова за яблоками»). И то, что ты решаешь не мстить, не убивать, а потом видишь, как твои враги наказаны не тобой («Такие и не такие», «Индейские сказки»).

Не на заводе же работать! Этого при всем желании Фома представить себе пока не мог.

Мне кажется, Бушковский фиксирует вот этот важный сдвиг: очень постепенно и нехотя, наряду с понятной и воспетой культурой войны, в русском мужском мире возникает культура мира и, прошу прощения, созидательного труда. Самым счастливым воспоминанием оказывается не победа, одержанная в войне, а то, как прекрасен был когда-то мирный, общий для всех и ничуть не грозный город («Лето»). Чувство абсолютной гармонии и свободы ты испытываешь в путешествии по своему родному Северу, его лесам и озёрам, когда с облегчением понимаешь, что ты больше «не охотник, а натуралист» («Нирвана»). А счастливым финалом истории становится сообщение героя, что он поменял работу и учится у плотника. «Лёд растает, поедем церковь ремонтировать». Как это правильно, что «дикие гуси» и «берсерки» овладевают мирными профессиями, пекут хлеб, кладут печи, помнят дедовские уроки и умеют детально описать, как ловить рыбу подо льдом. И умеют писать очень хорошие книги не только о войне, но и о жизни, которая, конечно, похожа на войну, но далеко не только война.

Прочитал я в нощи повесть Александра Бушковского «Праздник лишних орлов». Думаю, полистаю её немного и спать пойду. Но – читал и читал до самого рассвета. Читал и понимал, что всё написанное – правда. Так из кинематографических цветных разводов, из незамолкающих голосов телевизионных юмористов, из всего этого чудесного общества спектакля выходишь ночью на мороз и – сковывает тебя стужа. Так из собственной сытости и благополучности вдруг въезжаешь на автомобиле в измученную депрессивную Тавду, где закрыты предприятия, где на стене написано (то ли кровью – то ли кетчупом) «Эх, Маша! Любил я тебя». И здесь нужно иметь мужество не закрывать глаза, а смотреть.
Читали же мы, что мы не от мира и мир нас ненавидит. Читали же мы, что не имеем здесь постоянного града. Читали и не верили. Человеку остаётся выбирать между войной, тюрьмой, запоем, ну и, наверное, монастырём. Не надо писать о собаках и, поэтому, необходимо о них писать. О том, как собаки умирают. Не важно, что в людей стрелять легче, чем в собак – здесь стреляют и в собак – и в людей. Единственное, что в нашей власти – погладить собаку перед смертью голой рукой, а не рукой в перчатке.