Александр Бренер. «Ка, или Тайные, но истинные истории искусства»

Александр Бренер — арт-скандалист и сравнительно недавно открывшийся нам большой писатель. Его новая книга — перебирание чёток, ритмизованная мантра, частично записанная на звёздном наречии Хлебникова. Бренер повествует о художниках и их шедеврах — от безвестного резчика по кости Каменного века до Фрэнсиса Бэкона и Сая Твомбли — настолько лично, словно вы сами переживаете каждую эмоцию, каждый миг созерцания.

Радикальный противник арт-институций учит, как разглядеть истинную суть искусства, вписывая каждое творение в мировое полотно смыслов.

Рецензии

Елена Одинокова

Бренер и… Рома Сит

«Мы живем в эпоху, когда искусство сделалось посмешищем», и посмешищем его делают такие, как Бренер. Перед нами плохо написанная, претенциозная книга о гениальных произведениях искусства. Ее автор в аннотации торжественно поименован «большим писателем» уровня Хлебникова, который объясняет вам, унылые академические старперы, что вы все неправы. Точнее – «Радикальный противник институций учит, как разглядеть истинную суть искусства, вписывая каждое творение в мировое полотно смыслов». «Истинной сутью искусства», если судить по содержанию книги, является «старый добрый sunn-vynn», который автор разглядывает, держась за гигантский фаллос из известного фильма. Возможно, для кого-то Бренер является большим авторитетом и даже иконой современного искусства. Возможно, этих людей много, но я, к сожалению, не отношусь к их числу. Каждый унылый старпер, который читал «Улыбку» Брэдбери, в глубине души подозревает, что произведение искусства вообще не нуждается в объяснениях. Если нуждается – это не произведение искусства.

Хорошо, когда искусствовед выражается нормальным, человеческим языком, коим ему и подобает писать книги. Плохо – когда он пытается писать грязно-белым стихом с постоянными восклицаниями и невообразимой мешаниной из фамилий, цитат, названий, эротических сцен. Сразу скажу: это нечитаемо. Это все равно что пытаться общаться на серьезные темы с подростком, страдающим СДВГ. Подросток сидит смирно пять минут и почти нормально говорит, но затем срывается с места, принимается кувыркаться, дразниться и онанировать. Автор хотел выразить себя красиво, смело, неконформно. Правда, говорит он об известных всем произведениях искусства, он говорит о классике. Как о ней ни выражайся, она есть то, что есть. У каждого человека свой индивидуальный процесс восприятия, культурный фон каждого человека уникален. Людей не нужно «учить воспринимать». И Бренер сам же говорит об этом в начале.

Если так, на этом и нужно было закончить. Натягивать на священный личный опыт читателя «свое искусство», т. е. свой шизодискурс с примесью спермы – по меньшей мере наглость. «Учить воспринимать» нужно тогда, когда перед нами арт-объект, не способный оказывать воздействие без «костылей». Когда вы пишете книгу, не обязательно вываливать в кучу все свои знания: даже на выставках современного искусства посреди зала не ставится пухто, куда сваливают все работы участников, а Бренер здесь именно это и делает. Ну какое, простите, «полотно» может быть на свалке? Нужно же какое-то расстояние между экспонатами! Представим, что Бренер осуществляет свои перформансы не один, перед толпой косных обывателей, а в толпе таких же истерически хохочущих, скачущих, испражняющихся и брызгающих спермой акционистов, которые все как один слышат пение ангелов и считают его старым ретроградом, а на его любимых художников/поэтов тупо плюют, потому что невидели/нечетали. Обида, шок, так нельзя же, имейте уважение к автору! Если один Бренер наложил кучу под полотном Ван Гога, получится перформанс. Если это сделает толпа акционистов, получится засранный музей. Уникальность, «штучность», тонкость собственного дерьма – центральная тема этой книги.

Бренера, по большому счету, не волнует искусство, его волнует только собственная элитарность, собственное соитие с искусством, диалог с «мертвыми друзьями» (художниками прошлого) по причине невозможности коммуникации с живыми. Что мне это напоминает? Как ни странно, блог Ромы Сита. Только Бренер старше и вырос в ином культурном контексте. А так – очень похоже, это постоянное «Я», кричащее «мяу», зацикленность на себе, навязчивое #пердолитьбаб, #довсегодошелсам, почесывание яиц и отчеты о поездках. Даже срут они с Ромой одинаково – обильно, протестно, бичуя общественный вкус. Сам Бренер уверен, как пить дать, что это на уровне Фаулза, но зачем ходить за сравнениями так далеко, когда есть Рома?

Пожалуй, более-менее свободна от мешанины из цитат глава о греческих вазах, на ней отдыхает глаз. Правда, автора интересует в основном половая жизнь греков, которая на них изображена. В следующей главе он вспоминает поездку в Италию и снова переключается на половую жизнь древних греков, а также – на половую жизнь современных обеспеченных итальянцев. Эта глава напоминает полноценный рассказ, он довольно смешной и хорошо написан. Глава о фаюмских портретах начинается восторженной лирической белибердой, но продолжается уже нормальным языком. Главы, посвященные иконе, то есть, простите, Марии Магдалине и ее блядской сущности, отдают откровенной эротоманией. Вся книга отдает эротоманией. Я не хочу вспоминать о фаюмском портрете на фоне дрочащего Бренера. Пусть это будет только фаюмский портрет и ничего более. Я даже могу сказать, что эта книга хуже, чем блог Ромы Сита – в ней нет картинок. Бренер – художник руками примерно того же уровня, что и Рома Сит. Как акционист он тоже вторичен. Он, несомненно, тонко чувствует искусство, но этого недостаточно. Его нонконформизм уже практически переехал в академизм, его социальный протест устарел. Сам Бренер уже не молод, увы, не молод…

Редкими островками вменяемости и асексуальности в тексте высятся главы о китайских мастерах. В главе о Боттичелли Бренер с трудом удерживается от половых актов – все-таки материал обязывает к легкому дуновению ветерка на одежды нимф и не более. Без содрогания можно читать главу об Элизабет Пейтон. Далее следуют главы о нескольких художниках, которые почти приятно читать. Между ними торчит глава о проволочных мерседесах. Зачем она именно здесь? Просто так? Нет, чтобы дать читателю просраться, как автор. И за главой о Тициане, напр., следует глава о том, что Бренер «совокупляется по-тициановски». Это чтобы вы не подумали, будто книга об искусстве – она о присвоении искусства: пока оно не ощупано и не объебано со всех сторон, его сложно считать своим и понятым. Навязчивая попытка осеменить Священное писание достигает пика в главе о Караваджо, при этом Бренер уверен, что Караваджо слушал пение ангелов. На самом деле это пение слушал, видимо, сам автор, и не факт, что читателю жизненно необходимо дочитаться/додрочиться до такого пения в собственной голове. Раздражает стремление Бренера везде присовывать Хлебникова, будь то глава о Рембрандте или Веласкесе. Когда начинается прямое совокупление поэтов с художниками, читатель, с моей точки зрения, уже может наложить кучу на это творение Бренера и подтереться несколькими страницами из Хлебникова, который у автора вроде священной коровы.

Есть среди этого шизоприсвоения мировой художественной культуры и вечного хлебникова только один по-настоящему светлый момент: «Занимался оральным сексом с милым юношей на философской дискуссии Валерия Подороги». Это немного примиряет критика с действиями автора.

Короче, тем, кто не хочет приобрести СДВГ и возненавидеть Хлебникова, эту книгу лучше не открывать. Тем же счастливцам, у которых СДВГ уже есть, эта книга не нужна – они «до всего дойдут сами». Не подумайте, что это взгляд тупого, зашоренного традиционалиста – критик вполне проникся духом этой книги и произведет с ней вышеперечисленные действия после того, как выкинет ее в окно.

P.S. На самом деле Бренер – интересный и оригинальный писатель. Несомненно, эта книга имеет большое культурное значение, как памятник современного искусства. У нее только один изъян –религиозный фанатизм. «Иконоборец» настолько заигрался с иконоборчеством, что перманентно припадает к стопам Марии Магдалины. Таким образом, он автоматически попадает в группу «конъюнктурщиков года», назойливо дымящих кадилами и отрывающихся от земли. Российские авторы слишком много думают о религии и слишком мало – о литературе. Это пугающая тенденция.

Аглая Топорова

Александр Бренер «Ка, или Тайные, но истинные истории искусства»

Одним из моих любимых персонажей знаменитого романа Максима Кантора «Учебник рисования» является «гомельский мастер дефекации». Помню, с каким волнением я следила за его трагической судьбой и наполненной высшим смыслом художественной жизнью. Не надо особенно хорошо разбираться в современном искусстве, чтобы понять, о ком идет речь. Бренер, конечно, родился не в Гомеле, а В Алма-Ате (об этом его предыдущий шедевр, дошедший аж до шорт-листа Нацбеста-2017), но тут уж дело не в месте рождения. Вся техника рано или поздно приходит в негодность, человеческий организм — тем более. И вот когда уже нет сил заниматься по-настоящему любимым делом, мастера начинают проповедовать его другим. Молодежи, так сказать. Не избежал этого соблазна и Александр Бренер. Он начал писать искусствоведческие книги. Искусствоведение в исполнение Бренера выглядит как-то так (примеры произвольны):

А Леонардо да Винчи об этом сказал…
А Джотто сказал…
А Караваджо сказал…
А Энди Уорхол скаазал…
А Джордж Агамбмен сказал…
А сейчас я скажу…

Сказать Бренеру в принципе нечего, особенно внятно. Лучше вспомнить вечеринку в какой- нибудь европейской столице и матерно приложить какого-нибудь известного человека. Но это, увы, совсем неинтересно.

Ну и десятки раз повторенное «а» на каждой странице вызывает ассоциации не с искусствоведением, а с технологией приучения ребенка к горшку. Извините, но тут уж каков поп, таков и приход. Да и «Ка…» в названии отсылает нас к раннему детству, а не к египетской мифологии.

Ольга Погодина-Кузмина

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ АКЦИОНИЗМА

Художник, работающий в сфере изобразительного искусства (а сегодня эта сфера расширилась до полного размывания границ), нередко имеет склонность к миграции на чужие земли – в область музыки, театра, кино и словесного творчества. К этому наклоняет и багаж знаний, и справедливое желание диверсифицировать моральный капитал, и склонность к учительству, да и многие другие причины. Но случаи по-настоящему успешного освоения сразу двух ремесел, а главное, профессионального признания в разных областях искусства, можно перечесть по пальцам. Мы ведь знаем не только пишущих художников, но и рисующих артистов, музыкантов, режиссеров. И, как ни крути, прочие занятия человека, успешного в какой-то одной области, принято считать «рукодельем от безделья», причудой творческой натуры.

Известно, например, что композитор Россини был видным кулинаром и придумал особое блюдо из макарон, что режиссер Эльдар Рязанов и актер Леонид Филатов писали отличные стихи. Но все это в шутку, между прочими, более важными задачами. Даже к песням Высоцкого, поэтическая мощь и глубина которых очевидны, есть неоднозначное отношение в кругу стихотворцев. Мол, никакой он не поэт, а всего лишь поющий артист.

Впрочем, история «Национального бестселлера» — премии, которая, на мой взгляд, гораздо объективнее других представляет тенденции развития современной русской словесности – только за последнее время открыла нам трех интересных писателей, шагнувших в литературу из сообщества современных художников.

Это, прежде всего, Максим Кантор, автор нескольких книг художественной прозы. Из них бесспорно выдающиеся романы — «Учебник рисования» и «Красный свет» в свое время были незаслуженно обойдены литературными премиями и должной оценкой профессиональных критиков, что лишний раз напоминает нам о суетности этого мира.

Кирилл Шаманов, представленный в «Нацбесте» два сезона назад повестью «Дурные дети перестройки» имеет потенциал развиться в интересного и самобытного писателя с цепким взглядом, трезвым аналитическим умом и большим словесным талантом. От него мы ждем новых вещей.

Третий, художник-акционист Александр Бренер – финалист прошлого сезона с книгой «Жития убиенных художников», в этом году предлагает читателю очередной сборник.

Не расставляя моральных оценок, скажу только, что акционизм как вид искусства вызывает у меня ассоциации с гениальной аферой, полтораста лет назад описанной Марком Твеном и вошедшей в историю под названием «Королевский жираф». Собственно, художественный базис и общественная надстройка акционизма растут корнями оттуда, с одной только разницей, что герои Твена старались убежать от расправы негодующей публики, а современные художники из этой расправы общества, как правило, и куют капитал.

Конечно, принято считать, что российские граждане пляшут голыми, кусают прохожих, испражняются публично, рисуют что-нибудь свое на чужих и уже знаменитых картинах, а также устраивают прочие непристойности в общественных местах в знак протеста против тоталитарного режима. Ну и заодно плюют в лицо буржуазной морали и пошлости вообще, дают пощечину общественному вкусу. Странно, что авторы не замечают стойкого привкуса пошлости, которая содержится в самих этих действиях, по большей части идиотских. Что кроме отвращения у человека разумного могут вызвать все эти публичные самодемонстрации, рассчитанные на тиражирование масс-медиа (первых лакеев буржуазии, продажных оракулов пошлости всех оттенков)? Весьма жалко выглядят эти короткие мыслишки, утащенные из чужих манифестов и давно прожитых жизней. Хочется спросить: и этим вот вы хотите удивить нас, русских людей, у которых даже школьная программа состояла из отчаяния и боли? Которые постигали природу насилия и дух отрицания над запеканкой в детском саду?

Но художники в ответ щебечут благоглупости и продолжают наивно верить в то, что смогут удивить, просветить, научить кого-то жизни. Ведь для чего же еще Александр Бренер написал больше трех десятков книг и статей? И не подтер ими зад (чем не вызов конформизму писательского мира?), а опубликовал в серьезных издательствах и журналах. Значит, продолжат питать надежду на отклик публики, к которой не испытывает ни жалости, ни снисхождения?

Впрочем, книга, о которой идет речь, открывается строфами Михаила Кузмина, за что я готова простить автору и местами высокомерный тон, и навязчивую демонстрацию собственного эго, там и сям лезущую со страниц. И отсутствие системы в отборе материала, и неумение держать структуру повествования, и прочие свойства дилетанта.

К слову, и сам Михаил Алексеевич может служить примером синтетического служения искусствам. Успешный композитор и музыкант, литературный и театральный критик, автор повестей и романов в истории культуры все же состоялся именно как поэт, стихотворец сильного и самобытного звучания. Похоже, выбор этот делает не сам человек, а история и судьба.

Вернемся к книге. «Ка, или тайные, но истинные истории искусства» — это разрозненные мысли и впечатления, так или иначе связанные с художественным творчеством. Пишет Бренер легко, эмоционально, в импрессионистической манере. Как бисер по вышивке, по тексту рассыпаны любопытные факты, эффектные цитаты. Много стихов, много имен, зачастую незнакомых широкому кругу читателей.

Книгу приятно листать, пробегая глазами небольшие главки, узнавая стихотворные строчки. Скучая при изложении мест общеизвестных, над пересказами статей из Википедии или чужих воспоминаний, но оживляясь при упоминании необычных фактов и навскидку определяя, где же проходит граница между бесспорной эрудицией и неуемной фантазией автора.

Ведь привычка разыгрывать перед публикой «Королевского жирафа» не проходит даром, и склонность к надувательству формирует тексты Бренера не в меньшей степени, чем истинная любовь к искусству. Доверять его особому взгляду на мир или ответить скептическим прищуром – свободный выбор каждого. И несколько цитат. О ввеликих:
«Как сказал Хорхе Луис Борхес: «Дай душу собакам, дай бисер свиньям, самое главное — дай».
«Пикассо сказал: «В искусстве можно научиться всему, кроме техники».
«Случайное — важнейшее», сказал Поллок».
О себе:

«Плевали на кураторов в Вене и Берлине, как дикобразы, пачкали стены говном в Лондоне и Брюсселе, как протоболгары, дрались, как воробьи, танцевали, как суслики, раздевались, как бабуины, изображали идиотов, как уленшпигели, читали стихи задами, как ассасины, кричали голосами нереид, раздавали оплеухи и сами получали по морде. Поэт, как сказал Рене Шар, должен вытравить из себя орла и лягушку!».

А вот это неплохо бы запомнить:

«Если капитан не управляет кораблем, им начинают управлять крысы».

Владимир Богомяков

СКОРЕЕ ЧЕЛЮСТЬЮ СВОЕЙ ПОДНИМЕТ СОЛНЦЕ МУРАВЕЙ

До настоящего времени я был очень больным и не очень-то счастливым. Но, появляются вдруг они, удивительные и целительные тексты. Таким текстом явилась для меня книга Александра Бренера «Ка, или Тайные, но истинные истории искусства». Книга нежная и потрясающая. И мне остаётся только восторгаться или, как тому самому муравью, пытаться челюстью своей поднять солнце.

Книга полна цитат-цикад, которые нам поют и зовут нас, меланхоликов, лечиться прикосновением к Нулю. Книга начинается вопросом Михаила Кузмина «И снова можно духом пламенеть?». Книга заканчивается словами Ги Дебора «Я рассказал вам о том, что люблю, а то, что ненавижу и так очевидно». И вся эта книга о том, что всем нам хочется кипеть, о жажде Чуда, о радостной дрожи, о том, что ангел превращений снова здесь. Когда нам не хватает живых, то мы можем пойти к умершим и нерождённым и подставить ухо их шёпоту. Зачем? Зачем? Для чего это всё? Затем, чтобы мы выполнили единственное своё предназначение: пошли туда (не знаю куда) и принесли то (не знаю что).

Любовь Беляцкая

Александр Бренер «Ка, или Тайные, но истинные истории искусства»

Странно было бы писать рецензию на изданную тобой книгу, не правда ли? Вот я и не стала, этот текст — совсем не рецензия. До этого я не рассказывала о создании нашего издательства и публикации «Ка». Всё что есть – буквально пара сдержанных слов в нашей коллективной с Артёмом издательской аннотации, предваряющей книгу. А ведь изданию предшествовала история. И вот эту историю я хотела бы рассказать.

Это был один из редких жарких дней в Петербурге. Артём работал в магазине. Я была дома, и у меня было так себе настроение. Месяц назад закончился литературный фестиваль, которым мы занимались почти полгода. Он забрал много времени и сил у всех наших прочих проектов, и я всерьёз размышляла, что, кажется, нужно выбирать что-то одно. В мрачном опустошительном состоянии я и проводила время, когда позвонил Артём.

— Ты заходила в почту?
— Нет, – ответила я.
— Сбылась твоя мечта, — сказал Артём. — Зайди в почту.

В голове не промелькнуло ни единой догадки. Я быстро села за компьютер и открыла джимейл.В почте было письмо с загадочным адресатом, почти как у одного из героев оперетты Имре Кальмана.

«Здравствуйте!
Это пишет Александр Бренер, прошу Вас извинить меня за беспокойство. Я ищу и-мэйл Любови Беляцкой — по издательскому делу (написал книгу и ищу издателя). Если Вы можете помочь мне и
дать её адрес, буду Вам очень признателен.
С уважением, Александр»

Об Александре Бренере я знала довольно давно, ещё в те годы, когда всерьёз практиковала современное искусство (тм). В 2010 году я прочитала «Обоссанный пистолет», переизданный в то время СвобМарксИздом (как выяснилось, без разрешения или даже уведомления автора), пришла в восторг, растаскала на цитаты и безмерно зауважала Бренера.

В 2016 году в Гилее вышла книга маэстро «Жития убиенных художников». Я начала читать её в конце года, в непростой период моей жизни, вне привычного бытового комфорта и ещё и крепко разболевшаяся гриппом. Я нырнула в «Жития», фактически спасаясь от действительности, и не захотела из них вылезать.

Этот полупрозаично-полупоэтичный текст как будто был написан специально для меня, таким близким он мне показался, ведь я всегда стремилась к такому же богатому и изощрённому жизненному опыту. А ещё он покорил той знакомый некоторым из нас безграничной любовью к искусству, которая затмевает всё остальное. Там было много колкостей и чрезмерных острот в сторону людей, которых я люблю и уважаю, но манера автора и совершенно отмороженная его честность затмевали всё. Этому персонажу можно было простить любую выходку, которыми он не переставал поражать.

Мне повезло – в тот раз я была номинатором Нацбеста. И номинировала её, эту книгу. Мне опять же повезло – в жюри премии было ровно два человека, которые смогли оценить её по достоинству и поставить высший балл – Лиза Савина и Наташа Романова, и этого оказалось достаточно, чтобы она вошла в шорт-лист. На премию Александр приехать не смог. Это было предсказуемо, иначе бы все сказанные им слова в книге не стоили бы ничего. Но всё равно два из пяти голосов членов жюри в финале были отданы Бренеру.

И вот месяц спустя я сижу и читаю письмо от Александра. Дрожащими руками я быстро вбиваю ответ. Мол, да, всё верно пишите, это я, что за книга, давайте поможем найти издательство. Очень быстро мы получаем рукопись. Это своеобразное продолжение «Житий». Не прекращая троллить современников и воспевать свои былые подвиги, Бренер открывает собственную галерею великих мастеров. Мантенья, Сай Твомбли, Боттичелли, Босх, Тициан, Пьеро Делла Франческа, Пьеро ди Козимо, Караваджо, Дюрер, Рембрандт, Гойя, Рубенс, Веласкес, Пиранези, Шарден, Жерико, Гранвиль, Бэкон, Миро, Пикабиа, Боннар, Кокошка, Курбе, Брэгдон, Гастон, Вёльфли, Топор, де Кирико, Хоппер, Шаршун, Клее, Редон…

Мы открыли не одно имя, читая эту книгу. О бесподобном Бредене, например, не знал даже эрмитажный эксперт по французской графике.

Да, конечно, мы сразу согласились сами её издать!

Я прочитала книгу перед печатью четыре или пять раз. Переписка наша с автором была искромётной и заковыристой, но мы хорошо понимали друг друга, по крайне мере, как мне тогда казалось. Книга была фактически готова. Мы сели за вычитку рукописи – проверяли написания, имена и цитаты. Для меня, в отличие от Артёма с его образованием и опытом, это была первая издательская и редакторская работа. Для первого раза это была идеальная книга – она требовала фактически лёгкой шлифовки, технических исправлений. Бренер невероятно эрудированный человек, он кажется очень адекватным и современным, несмотря на свою совершенно классичную интеллигентность в переписке (и в общении тоже, как выяснится впоследствии). Эта работа вдохнула в нас новую жизнь, дала много сил и нечеловеческой радости. Я влюбилась в книгу по уши. С каждым разом она казалась мне всё лучше. Когда я хочу коротко объяснить в чём суть книги, я упоминаю о самых громких выходках Бренера: о знаке доллара на картине Малевича в Стедилейк-музее, о совместных выступлениях с Куликом, о перформансе перед картиной Ван Гога в музее Пушкина, вызове на честный бой Ельцина на Красной площади. И вот этот безумец, шут, отъявленный трикстер пишет историю искусства, филигранно расставляя каждое слово в каждом предложении. Он обожает одних и поносит других. Его взгляды будоражат, с ним не бывает скучно. Иногда ты сливаешься с ним, дух захватывает от мест, куда эти строки приносят тебя. Это такая степень свободы, которая не может укладываться в голове. И не укладывается у многих. Я думаю, это сложно примерить на себя, поэтому Бренера так сложно принять. Бренер вообще сложный. Резкий. Неприятный. Он любит говорить отвратительные вещи. Не стесняется. Не даёт себе права на компромиссы. Он понимает лишь чистое искусство – без институций, кураторов, продюсеров, галерей. Этой книгой он предлагает взглянуть на свою философию через призму жизни и творчества главных героев текста. Выносит их за рамки профессиональных достижений. Его Старые Мастера пьют, рыгают, дерутся, болеют, сквернословят, идут наперекор, беспорядочно совокупляются, отшельничают и грешат всеми способами – их занимает только искусство, но при этом они обычные люди, часто скверные, а иногда, может, даже подонки. И каждый из них – создатель своей собственной вселенной, в которую проникает Панург родом из Алма-Аты и рассказывает нам, как всё было в истинной истории искусства.

У Константина Скотникова есть работа из серии «Леттризм»:

[Каково же будет ваше удивление, когда страшный и девиантный, как чёрт, Бренер окажется тем самым милым еврейским юношей, который, подсев к вам в кафе, с ходу начинает говорить об
искусстве!]

Главный и любимый персонаж Бренера – это, конечно, он сам. В октябре мы поехали в Цюрих и познакомились с ним. Но это уже совсем другая история.