Можно как угодно относиться к Захару Прилепину – как к писателю, выразителю определенных идей, светскому льву или ловкому предпринимателю – но одно бесспорно: среди нынешних российских писателей Прилепин является одним из самых активно работающих. Хотя пишет он, на мой взгляд, неровно: одни его книги я перечитываю по многу раз, другие не дотягиваю до середины. В «Обители» мне нравятся последние главы, где Артем Горяинов в камере смертников троллит посаженных чекистов. В «Черной обезьяне» перечитываю восхитительные эпизоды, а о чем вся книга, даже не помню.

Читать том прилепинской литкритики я не смог, а биографию писателя Леонида Леонова для серии «ЖЗЛ» перечитываю регулярно. И так со всем его творчеством. Прилепин пишет много, активно, не ленится, он очевидно набирает мастерства, пишет все лучше. Я вот очень хотел написать о его книге короткой прозы «Семь жизней», но в конкурс «Нацбеста» не попала, вместо нее – сборник текстов в жанре военной публицистики, хроника военных действий в Донбассе.

И эта книга, на мой взгляд, обладает не только литературными достоинствами. Это феномен политической жизни современной России, это явление не только культурное, но и социальное. Это важная для нашего времени и нашего общества книга. Сейчас объясню, почему я так считаю.

В 2014 году я работал чиновником в администрации небольшого района в Тверской области. И летом к нам поехали беженцы из Донбасса. За несколько недель их приехало много – только в нашем районе разместили 400 человек. Мужчин почти не было, в основном старики, женщины с детьми. Помню, что в документах их почему-то избегали называть беженцами, писали — «лица, прибывшие из юго-восточных районов Украины». Но это были именно беженцы, кого мы хотим обмануть. Некоторые приехали в тапочках, домашних штанах, — в чем успели выскочить из горящего дома. Почти ни у кого не было зимних вещей. Многие без документов. И у всех – состояние шока, остановившиеся глаза, неспособность понять, что произошло. Еще вчера они жили в своих домах, своих семьях, а теперь оказались в одних тапочках посреди Тверской области. Когда проходил шок, они начинали рыдать – неудержимо, сутками. Им помогали как могли. Размещали, кормили, оформляли, собирали одежду. Одна женщина в своей двухкомнатной «хрущевке» поселила 11 человек, три семьи – не потому, что добрая, а потому что смотреть спокойно на этих людей было невозможно.

Я тогда впервые увидел столько людей, потерявших все. Причем это были обычные русские тетки, они говорили на русском, они ничем не отличались от наших теток, и вот это, пожалуй, сильнее всего действовало на местных. Которые старались им помочь чем угодно. Тащили одежду, продукты, учебники, зубную пасту. Одна бабка принесла ведро огурцов, у нее больше ничего не было. Потом как-то рассосалось. Кто-то из беженцев остался, кто-то уехал, кто-то переехал в другие регионы России (в Тверской области с работой не очень). Как принято говорить, «тема ушла».

Но осталось непонятным, что же там, в Донбассе, произошло. Почему столько людей сорвало с места, как там все развивалось, какие события следовали за какими? Толком узнать об этом было негде. Федеральные каналы несли какую-то чушь, в интернете сплошная истерика. Многие наши сограждане, кому не довелось столкнуться с теми же беженцами, до сих пор слабо представляют, что там происходит, в ДНР и ЛНР. Какая-то, говорят, война.

Однако теперь вышла книга Захара Прилепина, и она ответила на многие вопросы. И, конечно, она будет оставаться самой главной, самой точной и правдивой книгой об этой войне – пока кто-нибудь не напишет лучше. А что-то мне подсказывает, что лучше напишут не скоро. Вот Чехов написал «Остров Сахалин» — кто-то потом написал лучше? Или Лимонов писал книги о балканских и постсоветских войнах – после этого кто-то смог написать об этом лучше? Константин Симонов написал о боях 1941 года, миллион книг после этого написали о войне – назовите те, что лучше симоновской? Думаю, и книга Захара Прилепина долго, очень долго будет главным источником информации о том, что происходило на Донбассе в последние два с половиной года. И продолжает происходить. Когда я дочитывал книгу, по телевизору сообщили о гибели Гиви – командира ополченцев, погибшего в результате покушения. А в книге Прилепина он еще живой: «одной из первых марок, которую выпустило ведомство Виктора Яценко — министерство связи Донецкой народной республики, — была марка «Герои Новороссии Гиви и Моторола». Как в Гражданскую: чтоб человека признать героем, долго ждать не надо, герои нужны живыми».

Конечно, это больше чем просто книга в жанре военной публицистики, военно- походных очерков, «писатель на войне». Для меня это прежде всего не факт написания очередной книги писателя Прилепина, а поступок Прилепина, итогом которого стало написание книги. Прилепин собрался и поехал туда, где люди в беде. Как Чехов на Сахалин, как Лимонов в Абхазию. Это глубоко христианский поступок, вот так оторвать жопу от дивана и отправиться помогать людям, попавшим в беду. Хотя, конечно, какие-то христианские мотивы вряд ли были преобладающими в решении Прилепина поехать на Донбасс. В книге он ни о чем таком не упоминает.

Важно и то, что книга Прилепина удивительным образом составила единство с другой книгой из конкурса «Нацбеста» — «Украиной трех революций» Аглаи Топоровой. Сначала надо читать Топорову, следом – Прилепина. Тогда выстраивается картинка, хроника, какой-то связный и понятный рассказ о том, что там творится, на Украине. Единственное, что мне не понравилось – название. Я дочитал книгу и уже через пять минут путался, как она называется – «То, что должно завершиться»? «Все, что должно закончиться»? Какое-то жеманное название, учитывая энергетическую насыщенность, ярость и плотность текста под обложкой. Назвали бы «Люди Донбасса», или даже еще короче – «Донбасс». Все бы поняли.

Книга Захара Прилепина, номинированная на Нацбест, это сборник очерков. Хороший жанр, совершенно редкий в наши дни, когда любая статья выдумывается между кофе и первой сигаретой. Перед нами живой материал, не экспериментальные эссе, а эмпирический опыт, зарисовки, цитаты, интервью. Не литература, хотя мысль и фраза у Прилепина всегда точны и хорошо подогнаны между собой. Не окончательная аналитическая работа, хотя она явно подразумевается и даёт весь необходимый для этого материал. Не знаю, что прочить этой книге, может быть, проще было бы разбирать последнюю книгу Прилепина «Взвод». Но это и не агитка в стиле Ильи Эренбурга. Эти очерки не написаны ни для разжигания ненависти, ни для наведения прицела.

«Всякое бывает, наверное; но ни в одной компании, ни в магазинах, ни в транспорте, ни даже на передовой я не слышал в Донецке слов ненависти по отношению к Украине. Про добровольческие батальоны — да, про киевскую власть — да; но украинский народ, украинский язык — всё это не тревожит, не волнует, не злит. Забыть — могут, но разжигать в себе ненависть — зачем?»

Необходимо заявить, что «Всё, что должно разрешиться…» — это материал, о котором на протяжении всей истории человечества могли бы только мечтать (обычно он появляется лишь через несколько лет или эпох после прецедента, когда всё уже разрешилось), материал, собранный в реальном времени авторитетным автором (то есть человеком, который честен и не собирается сооружать удобную идеологию). Вы хотите по-настоящему задуматься о происходящем в Донецкой народной республике? – Вот вам именно то, что следует учесть, к какому бы лагерю вы не поторопились себя отнести. Это неотшлифованные, не переведённые в абстракцию, никакой идеологией не протравленные исторические факты о ситуации, которой неизлечимо «брюхата» история славянского мира и которая как-то обязана разрешиться от бремени.

О «Взводе» можно поговорить так. Одному юноше как-то сказали, что он не может быть гением, так как родился не на рубеже веков, когда рождаются все гении. Тогда юноша провёл целые сутки с Большой советской энциклопедией, из которой выписал несколько тысяч величайших людей в истории человечества, рожденных довольно далеко от 90-х и нулевых годов любого века. Ответ на недоброжелательную фразу, в общем-то, не требовался (модернизм – не окончательный образец для формулы гения). Но ответ был дан – яростно и романтично, а главное – это был ответ фактически точный. «Поэты не убивают», как сказал Гумберт Гумберт, между прочим, осуждённый за убийство, а не за то, в чём его обвиняет нерадивый читатель. В XX веке слишком многие старались опровергнуть утверждение Пушкина, что «гений и злодейство – две вещи несовместные». Достаточно только вспомнить череду новых «героев нашего времени» – маниакальных психопатов, из которых очень активно ткется материал современного искусства, а лучшие образцы этих изобретений – Ганнибал Лектор или Жан-Батист «Парфюмер» Гренуй – сидят в культурном сознании так же прочно, как раньше там сидели Дон Жуан и Ловелас, а когда- то Эдип и Медея. Но книги Захара Прилепина никогда не были книгами злодея. И он же первый говорит, что это не книги, написанные ради славы гения. Это книги безусловного романтика, но при этом не имеющего отношения к среде креативного класса (и это без фанатизма). Иногда в своём романтизме он похож на Жюльена Сореля, иногда на Рахметова. Это романтизм не байронического типа, а, скорее, романтизм Шелли… (Но я уже чувствую, насколько эти рассуждения тут неуместны.) Важно, что во всё это предприятие не ввяжется учёный, не ввяжется ни культуртрегер, ни актуальный художник. Но самое главное, на что необходимо обратить внимание, в описание боли, порожденной войной, как и в описание мужества русских писателей не ввяжется психопат. Прилепин человечен, он романтик, которого не надо гладить за это по голове, не надо и переучивать, потому что он постоянно проверяет свою позицию (она ещё жива, ещё трепещет) и то, чему можно заранее придавать статус исторической ошибки, он проживает в её эпицентре, где всё выглядит совершенно по-другому. От такого романтизма Ленского отучивал ко всему безучастный Онегин. И мы помним, кто там оказался злодеем.

Не настолько всё удобно для заявления окончательной позиции, как хотелось бы думать. Мы пережили опыты удобного упрощения: гражданская война – война белых и красных, а Великая Отечественная – война фашизма и коммунизма. И до сих пор (даже на уровне властных рычагов) эти удобные ярлыки стараются предохранить от размывания и внимательного рассмотрения. А теперь нам удобно так: либерализм и ватничество. И точка.

Вот что заостряют последние работы Прилепина: мы не любим войны, она нам отвратительна, мы не хотим ничего знать про смерть детей, прицельным огнем разрушенные церкви, оторванные конечности… Нам хочется стерильно представлять себе конфликт Киева и Москвы, правды и лжи, глобализма и имперства, силы и подлости. Но в эпицентре конфликта умирают люди. И пока мы всего этого не хотим, они только больше умирают. И романтизм Прилепина всего лишь лишен сентиментальности. Он не готов рассуждать о сострадании, которое Кант назвал одним из эгоистичных человеческих инстинктов, при помощи которых человек наслаждается жизнью. Сострадание, по Канту, – это любование собой, своим великодушным участием в несчастье ближнего. Прилепин вообще нигде не говорит о сострадании. Настоящая помощь в горе выглядит иначе – это поступок, это вмешательство в проблему.

«…человеку настолько тяжело живётся в принципе, что любая помощь, любое доброжелательное отношение к нему — это не просто норма, это идеал».

Казус Прилепина – один из ярчайших сегодня, наподобие дела Дрейфуса. В данном случае вскрывается страшная пропасть между вымышленным миром актуальных «художников» (пусть и без кавычек – актуальных художников, хотя бы их и несколько десятков миллионов на нашу страну) и человеком обыденным, повседневным, массовым. Вписываться за этого человек не принято, он же совсем не «наш». Это якобы часть «восставшей массы», воцарившийся хам, о котором нас когда-то предупреждали. На деле, это человек, который, может быть, не слышал о Ницше и Ортега-и-Гассете или, во всяком случае, не способен правильно распределить между ними понятие «массы» и «царство хама», но человек чувствующий, страдающий, имеющий биографию и вписывающийся в историю просто потому, что у него нет ходов для интеллектуального бегства. Это до сих пор человек не вполне обеспеченный, он не знает, как деньги делаются из воздуха, он не понимает, что черный квадрат – великое искусство, а «4’33”» Джона Кейджа для него – надувательство. Это человек, хорошо знающий, что им движут инстинкты голода, холода и продолжения рода, тогда как либеральным интеллектуалом движет тонкая привязанность к маффинам (или шампанскому), кардиганам и пикаперству.

Но мы всё перепутали. Хамство и массовость отличаются забвением правды, цинизмом, упрощением, релятивизмом и игнорированием настоящих проблем. Хам кичится своей осведомленностью, которую ничем не надо доказывать. Героизм для хамов – излишество, от которого они могут отказаться. Но их отличает, как говорит Прилепин, «бешеный пацифизм». Настоящее хамство – это презрение к нормам, идеалам и традиционным ценностям, принятие удобной позиции тотального безучастия, радикальное игнорирование всего, что имеет вид последовательного суждения. И вот-вот вскроется что-то очень неприятное, вроде розовой жижи из «Матрицы», в которой большинство творческих личностей охотно готовы провести жизнь.  И когда человек, который ни секунды не претендует на звание «избранного», вдруг выдергивает проводки из загривка, на него ругаются последними словами и торопятся вставить наркотический интерфейс обратно.

Книгу Захара Прилепина «Всё, что должно разрешиться…» необходимо прочитать. Можно обосновать это очень просто: нам только кажется, что Интернет и телевидение уже дали все сведения о происходящем, но знакомство с этой книгой способно по-настоящему удивить. В писательской задаче Прилепина есть редкое и привлекательное качество: он не транслирует себя, он мало озабочен тем, какой приз возьмёт. Из читателей он не сколачивает партию. Эта книга ближе к «Севастопольским рассказам» и ничем не похожа на «Майн кампф». Удивляет то, что он по-человечески волнуется, как бы мы не перестали быть людьми.

«Право слово: у дончан есть чему поучиться. В их выдержке, в их умении улыбаться и сносить истинные невзгоды — видно большое, почти религиозное чувство человеческого достоинства. Эти люди и есть — элита и аристократия. А самозванцы убежали».

Для меня очевидна логика писателя Василия Авченко, номинировавшего на «Нацбест» именно эту книгу Захара Прилепина – фронтовую нон-фикшн «Всё, что должно разрешиться» (М.; АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016 г.). О сражающемся крае, географии войны, переходящей в историю, об Александре «Бате» Захарченко и Арсене «Мотороле» Павлове, «про Донбасс и за Донбасс». Наверное, формату литературной премии куда точнее и ярче отвечала бы другая свежая книжка Захара – сборник новеллистики «Семь жизней». Где больше половины рассказов – настоящие шедевры русской прозы, на стыке реализма и метафизики, остальные – попадание между десяткой и девяткой (стопроцентно выбитых очков ни одна книжка не выдержит); свидетельство мускулистой писательской зрелости, золотой олимпийский стандарт. «Семь жизней» — именно «бестселлер», безусловно «интеллектуальный», имеющий все потенции добраться, как минимум, до НБ-шорт-листа…

Однако Василий, как и Захар, не искал легкого пути. Ориентировался не на «бестселлер», но на эпитет «национальный», что сегодня принципиальнее – и в литературе, и в жизни.

…Если когда-нибудь государство «Новороссия» появится на всех мировых картах (а Захар уверен, что так оно и будет, при нашей уже жизни), Прилепин по праву будет причислен к строю его отцов-основателей. Тут, помимо образцов, которые сразу приходят на память, — «10 дней, которые потрясли мир» Джона Рида, публицистики Эренбурга и стихотворений Симонова первых лет великой войны, сверхпринципиален сам пример медийного персонажа, сменившего все свои зоны комфорта на гарь и ад передовой, каторгу строительства нового государства, остракизм и проклятия весомой части вчерашних поклонников. Писатель, революционер, солдат нашел свое место на земле и в истории.

Захар, подробно расспрашивающий героев сопротивления о том, как начинался «их Донбасс», собственное присутствие обозначает вполне штрихпунктирно – сначала заехал как военкор, «потом, назовем это так, всячески способствовал деятельности одного подразделения ополченцев»; одновременно поставлял гуманитарную помощь, объемы которой внушительно росли – началось с его собственного, «муцубиси-паджеро», джипа и «Газели» с медикаментами, а в последний раз (по книжной хронологии) внедорожник Захара сопровождали еще четыре джипа, да три фуры, да всё та же бессменная «Газель». Сейчас Захар работает советником главы ДНР Александра Захарченко, однако на этом фоне самое, пожалуй, важное – его военная публицистика: дневники, очерки, репортажи, «портреты на фоне», фейсбучные записи, весь этот сильный и горький набор наблюдений и впечатлений отлился в книги «Не чужая смута» и «Всё, что должно разрешиться».

Захар, выключая себя из культурного ландшафта этой войны, крепко переживает, какой-то пацанской болельщицкой эмоцией:

«Наверное, освободительной войне на Донбассе — для того, чтоб стать мировым событием — не хватило элементарной (публичной!) поддержки.

За гражданской войной в Испании стояли Советы, и туда ехал Хэм. Мир знал об этом.

За революцией на Кубе, в Никарагуа и во Вьетнаме всё так же стояли советские товарищи: они дали всему должное освещение. Тогда ещё существовал Варшавский блок, да и позиции «левых» в Европе были сильнее: по крайней мере, мощностей для того, чтоб Че Гевару сделать мировым брендом, — хватило.

Да разве его одного?

(…) Буржуазная интеллигенция разбежалась, но жалеть о ней не стоит — она и в Киеве, где осела, никаких песен и стихов не сочинит; она умеет только кривляться и хамить; в лучшем случае они могут приготовить «креатифф», и сами его съесть.

Но юные? Но золотые? Но революционные донецкие и луганские юноши и девчонки — где их гений?

С затаённым сердцем жду их голосов.

(…) Масштаб появляется тогда, когда у революции появляется свой великий художник, свой великий режиссёр — со сногсшибательными спектаклями и умопомрачительными картинами.

Нужна хотя бы одна на Донбассе сочинённая песня той же силы, что «Команданте Че Гевара». Нужен «Тихий Дон», нужна «Конармия».

Нужна «Гибель комиссара» кисти Петрова-Водкина. Нужно, чтобы в гости заехал Хэм».

Чуть ниже он, впрочем, оговаривается:

«Долгое время казалось, что даже поэзии ещё нет об этой войне — высокой пробы, истинной.

Но потом вдруг — будто хлынуло, прорвало, вскипело: харьковчане Станислав Минаков и Анна Долгарева, военкор Семён Пегов и ополченец Игорь Грач, Анна Ревякина и Владимир Скобцов из Донецка, Светлана Кекова, Юнна Мориц и Олеся Николаева — из России… Поэзия явилась и отвоевала огромную правоту — ибо прекрасные стихи могут сложиться лишь о праведных событиях».

Но вот дался тебе, Захар, этот «Хэм». Я тут не стану говорить о вечном нашем «низкопоклонстве перед…», даже подсознательно прорывающемся и вполне простительном. Но должен сказать вещь для многих очевидную — Прилепин для сражающегося Донбасса и есть такой Хемингуэй; не будем сравнивать исторических обстоятельств и уровень таланта, посмотрим на табло – и результат будет, пожалуй, сопоставим, а то и выше. К благородному сбору гуманитарки Захар привлек лучшую и главную часть граждан России, и это оказалось не порывом, а процессом и проектом; наверняка и воинов- добровольцев немало активировал словом и делом; славная легенда Моторолы, «веселого солдата», тоже во многом его рук и ума дело. Да что там – через пяток-десяток лет напишут о войне в Донбассе вполне академические труды, снимут полные метры и сериалы – и первой ссылкой, сценарным сырьем станут военные дневники Захара Прилепина.

Но посмотрим и шире. «Антимайднан» Прилепина начался, собственно, задолго до Майдана, определенным этапом можно назвать знаменитое «Письмо товарищу Сталину». Поначалу публицистика и сатира, направленная против либерального мейнстрима, многим казалась тусовочной сварой, попыткой отвоевать у прогрессоров гуманитарно-медийное пространство. В лучшем случае – очередной, дерзкой, но обреченной попыткой консервативного реванша. И только на фоне украинских событий сделалось ясно, насколько точно угадал Захар время, в которое необходимо качнуть мировые струны. И мир качнулся ответно — Brexit, парад европейских национализмов, Марин Ле Пен, Дональд Трамп и пр. И дело теперь за всеми нами.

«…в память о всех тех, кто положил свою жизнь за нас, за нашу родню и наших детей, мы должны возвести хрустальное христианское государство, где лучшими людьми почитаются лучшие люди, а не хоровод фарисеев, патологических трусов, выдающих себя за наших артистов и патологических мошенников, выдающих себя за политическую элиту.
…иногда выхода, кроме жизни нет».

Наверное, эта I have a dream Захара была бы лучшим завершением рецензии на «Всё, что должно разрешиться», но позволю себе еще несколько чисто литературных соображений.

Книга сделана мастерски – замечательная архитектура (три части с портретами- приложениями «Женщины Донбасса», «Мужчины Донбасса», «Дома у Моторолы», «Воха из “Спарты”» и тревожная кода – «Эпилога не будет»). «Темные купола церквей» на Донбассе, золото, замешанное с углем, закольцованы с темными лицами бойцов и командиров в финале. Отличный русский язык – сухой, точный, пластичный. Есть даже редкая в нон-фикшн механическая увлекательность чтения; батальные сцены и эпизоды боевой работы – из лучших в нашей военной прозе. Психологизм и портретное мастерство – образ главы ДНР Александр Захарченко, знакомство с которым начинается с лихой фразы «Захарченко не курит только под капельницей» (с лихостью вообще всё в порядке, чего стоит утверждение: Иосиф Кобзон на Донбассе и есть Сид Вишез – аллюзия на кинчевский гимн «Всё это рок-н- ролл»), последовательно обретает рельеф и объем, — но не былинный, а чисто человеческий.

Вместе с тем Захар, это заметно, здесь желает быть литератором меньше, чем где-либо; он буквально бьет себя по руке. Чтобы не получалось икон, как у Бабеля с буденновскими казаками, чтобы романтическая одержимость не подменяла трудное, гусеничное движение жизни, а живая кровь не превращалась в плакатную краску.

Конечно, контрабандой проскакивает. Про Захарченко: « — Есть такая песня хорошая, десантная, — рассказывал он, — и там поётся…» Что поется – не так важно, интересно, что глава ДНР здесь повторяет прохановского персонажа, камикадзе-юродивого из «Господина Гексогена», Николая Николаевича, с его тревожащим заклинанием «такая поется песня»…

Но, может, не литература контрабандой, а сама русская революция, не признает календарей и технологий? Из хроники боев под Дебальцево:

«Когда Батю бойцы увидели — охренели, — добавил кто-то из охраны главы.
–“Вы Захарченко?” — ”Да”, говорит. Сразу крику: ”Захарченко здесь!”..» 

Очень похоже на: «В одной сверх-безумной по отваге контр-атаке я был в упор пронизан большевистской пулей в бедро через слепую кишку на вылет и свалился с седла. Это послужило причиной нашего отступления, так как чья- то неопытность крикнула по фронту: «Батько убит!…»» — из письма Нестора Махно соратнику, Петру Аршинову.

Цитатой и закончу: «…здесь пролегает передовая линия противостояния нового времени. Не между «русским миром» и заблудшим «украинством», нет! Но между глобальной системой военного, экономического и культурного подавления всякого суверенитета в интересах финансовых, внеэтнических, и по сути антихристианских клубов, центров и корпораций, — с одной стороны, а с другой: народам, имеющим право на выбор.

Это был первый поединок, и нашего поражения не случилось. Впрочем, и до победы далеко».