Роман выглядит скорее как публицистическое высказывание на крепком бульоне исторического исследования. Нам подробно рассказывают историю советской дипломатии в предвоенное время — историю, завершившуюся подписанием пакта Молотова-Риббентропа. Общий вывод, после неизбежного для краткого пересказа упрощения, будет выглядеть так: пакт был абсолютно неизбежен; в сущности, к нему советское руководство подтолкнули Англия и Франция. Все это звучит крайне убедительно и заставляет крепко задуматься о политической истории Советского Союза, тем более что автор постоянно подчеркивает, что во многом предвоенные проблемы в области международной обстановки созвучны сегодняшним. Что же касается собственно романа, то приходится констатировать, что сочинять собственную историю автору явно не так интересно, как пересказывать политическую историю. Главный герой влюбляется в невесту собственного сына — завязка неплоха, но дальше не происходит ровным счетом ничего. Герой мучается, переживает, девушка, вроде бы, готова ответить взаимностью, но ни он не предпринимает никакого шага навстречу, ни она: никакой истории в таких обстоятельствах получиться не может. История явно могла бы включить пятую скорость, если бы автор позволил этому роману все-таки состояться, но тогда герой потерял бы нимб над головой, а как раз им, то есть нимбом, как мне показалось, автор совсем не готов был пожертвовать.

Есть книги, о которых писать трудно. Не хочется скатываться в ругань, тем более что художественные достоинства текста очевидны, и, вроде бы, талант автора налицо. Однако ж, всё, что есть в книге хорошего, жирно перечёркнуто каким-то, даже не знаю, поверхностным содержанием. Вот книга писателя Вячеслава Рыбакова (далеко не новичка в литературном труде, между прочим) – как раз из таких. Ведь правда, написана она мастерски. Особенно те эпизоды, где от лица героя автор рассуждает о жизни пожилого человека, о маленьких печалях и радостях «закатных» лет, о взаимоотношениях с близкими, в общем, обо всём человечном и домашнем. Не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы, читая «На мохнатой спине», не сопереживать персонажам в тех эпизодах, где обычные автор показывает с трогательной непосредственностью человеческие эмоции, сопровождая сцены и диалоги наполненными внутренним содержанием деталями (встречи главного героя с Аней и с Надеждой). На этом, к сожалению, достоинства книги исчерпываются.

Действие романа происходит в 1938 году. Причем по совершенно непонятной причине, не влияя никак ни на сюжет, ни на идею, историческая реальность искажена до состояния «альтернативной». Так, персонажи повсеместно пользуются телевизорами, магнитофонами и т.п., а их речь сдобрена современным жаргоном, просто невозможным во время описываемых событий. Честно говоря, если на секунду допустить, что автор не ввел эти элементы другого исторического времени в текст намеренно, то они будут восприниматься как ошибки школьника, плохо учившего историю и не разбирающегося в приметах разных периодов ХХ века. Иного эффекта попросту не достигнуто. Этот авторский финт ушами так и остался для меня загадкой, граничащей с откровенным бредом.

Главный герой –партийный функционер, очевидно, не имеющий реального прототипа, однако же входящий в высший круг власти. Его должность автор умалчивает, тем не менее, тот участвует в заседаниях высшего уровня, ему поручены важнейшие дипломатические миссии, а главное, он обращается к советским наркомам исключительно по имени – Лаврентий, Анастас. К самому Сталину –«Коба, дорогой». В главе, названной «Дружище», он вместе со Сталиным гуляет по Кремлю и рассуждает о коммунизме. «Ты его ждешь, — говорит Коба. – А я его строю». Святая простота? Извините, но это просто смешно.

В общем, фантастический персонаж, тоже на грани абсурдности. Выписан он в сугубо положительных тонах: герой Гражданской, убежденный социалист, радетель за родину и за простых людей и просто приятный, умный и добрый мужчина. На склоне лет он вдруг чувствует, что влюбился в невесту своего сына. Ага! Так это любовный роман в псевдоисторических декорациях, — решил я. Но не тут-то было. Эту многообещающую и поначалу даже почти трагическую любовную линию автор неторопливо жуёт всю книгу, не развивая её и заканчивая попросту ничем.

Главным в романе является вовсе не это, а его до крайности чрезмерная идеологизированность. Мудрый, человечный Вождь, который вместе с соратниками только и думает, как бы осчастливить Советскую Россию и ее жителей, а также все окружающие народы – вот что на одной чаше сюжетных весов этого произведения. На другой – неблагодарные поляки, «нагулявшие при царе жирок и культурку» прибалты и прочие бывшие подданные, подлые англичане и французы, так и мечтающие посильнее насолить Советам, а также немцы (они, кстати, в книге показаны куда менее вероломными гадами, нежели иные нации-«доброжелатели»). Для пущего эффекта, добрые 20% (если не больше!) в книге занимает изложенная в подробностях сводка международных отношений 1938-39 годов, из которой якобы должно быть очевидно, что западный империализм – бесчеловечный, а наш, родной, советский империализм – гуманный и праведный. В общем, поток упертого шовинизма и, как вы, наверно, уже догадались, реабилитация пакта Молотова-Риббениропа.

У меня было стойкое ощущение, что мне вливают в уши одновременно передовицы советских газет, выдержки из Кургиняна и Старикова, фрагменты эфиров телеканала «Россия» и прочее в том же духе. Нет, я понимаю, все имеют право на мнение и его озвучивание, и сталинисты тоже. Однако проблема данного текста ведь не в этом. А в том, что все, касающееся идеологии, в этой книге носит характер плоской, если хотите, туповатой даже тенденциозности, в духе патриархов совковой литературы вроде Всеволода Кочетова. Если персонаж либеральный интеллигент – он обязательно самодовольный, недалёкий и неприятный тип, если персонаж репрессирован (обратите внимание, за то, что задавался вопросом «человек для государства или государство для человека»), то он оказывается в итоге бессовестным негодяем (да еще и имя-фамилия подозрительные). И наоборот, патриоты-государственники – все, как один, умницы, культурные, отзывчивые люди… Короче говоря, весь роман пронизывает эта нелепая однобокость, вызывая стойкую тошноту. И это неплохо, т.к. снижает шансы, что чей-то неокрепший ум воспримет такой беспардонный форсинг за чистую монету.

А жаль, что не получилось пронзительного, человечного романа о запретной любви, задел был многообещающий.

Главный герой, чьего имени мы так и не узнаем, рассказывает историю. Знакомясь с девушками, представляется мелким чиновником, а на самом-то деле он огого. Демиург, вершитель судеб советского государства (время действия – Москва, 1930-е годы), доверенное лицо самого Сталина, его наперсник и конфидент («мы понимали друг друга с полуслова»). С другими советскими вождями тоже не церемонится: Молотова запросто зовет Славой, Берию – Лаврентием, любит, знаете, забежать к Берии в кабинет, посидеть на столе, посплетничать. Попутно изобретает, как нагнуть обнаглевшую панскую Польшу, как заткнуть рот западным демократиям, как не дать втянуть СССР в большую войну, и вообще – человек решает судьбы мира. Но тут случилось страшное: всесильный демиург влюбился по уши в невесту своего сына, отважного красного летчика.

Это только первый смысловой слой – как говорится, следите за руками. Начавшись как добропорядочная историческая реконструкция, «На мохнатой спине» съезжает на ухабистые проселки постмодернизма, и начинается гиньоль, какой-то Владимир Сорокин, простигосподи. Потому что в сталинской Москве есть не только телевизоры, но даже, судя по всему, интернет (на вопрос, откуда она узнала об аресте жениха, возлюбленная демиурга отвечает – «вся сеть гудит»). На туруханской ссылке заключенные, со Сталиным в том числе, обнявшись, поют «Возьмемся за руки друзья». Члены Политбюро, придумав очередную геополитическую каверзу, затягивают душевную песню «Как молоды мы были» (музыка А.Пахмутовой, слова Н.Добронравова). В разговорах друг с другом высшие руководители Советского Союза перебрасываются фразочками из советских фильмов, а друг с другом общаются как положительные герои из романов Василия Аксенова – «старина», «замнем для ясности». Ну, и чтобы совсем заплести вам извилины: в ресторане музыканты исполняют собственную импровизацию «Соловьиной ночи» Блока (строчка откуда и стала названием романа), а стиль исполнения назван «тяжелым металлом». Москва, ресторан, сталинская эра, «тяжелый металл».

Юмористическая фантастика? Политический памфлет? Оригинальные вариации на темы «Лолиты» в декорациях сталинской Москвы? Я думаю, это такая шутка мастера. Рыбаков постарался забить гол во все ворота сразу. Поскольку, следуя набоковскому определению, литература является формой сложных обманов, можно предположить, что «На мохнатой спине» написан как обман, розыгрыш, игра, которую доктор исторических наук В.М.Рыбаков предложил своим читателям. Любите, скажем, читать про Сталина? Ну, вот вам книжка, от которой знатоки будут понимающе ерзать, а правоверные сталинисты цепенеть, представляя И.В.Сталина, поющего на туруханском морозе Б.Ш.Окуджаву.

Думаю, Рыбаков решил всем напомнить, что именно он, и никто другой, имеет право на такие лихие, с посвистом набеги на отечественную историю. В далеком 1994 году он написал нашумевший «Гравилет «Цесаревич», где, помните, Россия избежала революционных потрясений, стала православной империей, и только в Симбирске гнобят шестого патриарха коммунистов, имя которого – Михаил Сергеевич. В 94-м такие шутки воспринимались как отважная сатира, и все понимали, какой такой Михал Сергеич имеется в виду. Сейчас, когда читаешь «На мохнатой спине», все это как-то… не смешно, вот. Может, и оригинально, и следует отдать должное авторской фантазии, но в иных патриотических надписях на футболках юмора больше, чем в книге В.Рыбакова.

Может, это многое объясняет. «На мохнатой спине» — сатирический роман про современное общество. Сталин, репрессии, красные летчики – это все условности, подпорки. Главное – отношения в кругу сильных мира сего. Потому что мы же понятия не имеем, как они там в Кремле решения принимают. Может, и в самом деле сидит там в далеком кабинете такой тайный советник вождя, который чудит напропалую, а на поверку – вот она, большая история?

Мне понятно, почему рецензенты книжки Вячеслава Рыбакова («На мохнатой спине», СПб; Лимбус-Пресс, 2016) впадают от нее в легкую оторопь.

Вещь не вне привычных форматов, но даже вне времени, в котором и пухлые романы принято определять одним анонсирующим предложением, а лучше словосочетанием. Подобного с лаконичной и суховатой, в целом мастерской прозой Рыбакова – никак не получается.

Альтернативная история? Но как раз историческая канва (пакт Молотова- Риббентропа и все, что ему предшествовало в Европе и СССР) дана практически документально, с убедительной имитацией протокольности. Да и аргументация в пользу государственных решений лишена всякого рода геополитической воспаленности и патриотического клекота. Бюрократическая, МИДовская, чуть ироничная деловитость целесообразности. Любовный треугольник? Это тоже есть, с мотивами не инцеста, а явления куда более национального – снохачества (главный герой, старый революционер и видный сталинский функционер, влюбляется в девушку собственного сына – сталинского же аса). Звучит в духе костюмированной порнографии, однако ничего подобного: любовная линия проведена нервно и целомудренно, никакого вам даже Фрейда, сплошной Тургенев. А если завершается убийством, то причина, скорее, не в несчастной любви, а в несчастной Польше, пресловутым пактом разорванной надвое и уничтоженной.

Пародия? Если только на знаменитого однофамильца – Анатолия Рыбакова. У того в одном из романов дети-арбатского цикла есть аналогичный хронотоп с пактом – совершенно серая уже публицистическая жвачка, которую и проклятия Сталину не оживляют. Слышится эхо Василия Аксенова – героев «Острова Крым», как и «Мохнатой спины» (кстати, аллюзия на рабочего символистского осла из «Соловьиного сада» Блока) объединяет биографическая нежность к песне «Каховка», есть и иные пересечения… Однако настоящая пародия должна быть, прости Господи, глуповата и коротка, а Рыбаков написал умную вещь.

Есть в небольшом по объему романе мотивы и семейной драмы, переходящей в мировоззренческий конфликт (государственники vs либералы; и «сталинским стукачом» — как любили обзываться герои горенштейновского «Места» — оказывается глава либерального клана). Любопытны портретные зарисовки – неожиданно оригинален Коба (с набегающей от московских морозов каплей на кончик носа, чисто как у деда Щукаря). Каноническая в советской версии истории роль Ленина парадоксально отведена Георгию Плеханову. Но смущает читателей, конечно, другое.

Видимо, абсурдистская и карнавальная чересполосица с приметами эпох. Вячеслав Рыбаков смешивает временные пласты – однако явно не для достижения постмодернистского эффекта. Поскольку контекст практически везде бытовой, как бы привычный, на голубом глазу, подмигивает автор. В туруханской ссылке революционеры, взявшись за руки, поют Окуджаву, именно это – «чтоб не пропасть по одиночке», а Москве поздних 30-х цитируют Высоцкого «все извилины заплел». А еще в ЦДЛе играют диджеи и рокеры, видом последних главный герой несколько фраппирован: «готовые к бою лихие музыканты в невообразимых робах, вроде как металлурги у мартенов, в защитных очках на пол-лица, но в галстуках-бабочках».

Но и сам он ругает англичан «хоббитами хреновыми», то и дело по разным поводам ожидает «кирдык», поминает Евроньюз и Куршавель, фиксирует «Кобу торкнуло»; в курсе ситуаций, когда «вся сеть гудит» и технологий, называемых «кинуть» и «разводилово». Постмодернистские приемы, пропущенные через глянцевую журналистику? Здесь уже теплее, тем более, что в романе есть актуальный мессидж, не без мрачноватого изящества артикулированный – о том, что ночные вояжи «черных марусь» вполне себе сочетаются с нарождающимся потребительством и гламурным бытом… Мне представляется, что «На мохнатой спине» автором задумывался как публицистическое высказывание, роман-памфлет, где фантасмагория, сплетни и метафизика несут функцию сугубо служебную, для придания вящей заостренности…
А вот против кого?
Тут самое интересное.

Рыбаков приписывает Георгию Плеханову известнейший афоризм бр. Стругацких о том, что умные не нужны, а нужны верные (а также оспаривает Михаила Булгакова в характеристике генерала Слащева). Множеству советских интеллигентов роман «Мастер и Маргарита» заменял Библию, а внушительный корпус как бы «фантастики» братьев – всю политическую философию и метафизические склоны и обочины. Рыбаков – человек из стругацких миров, и давно занимается преодолением собственного происхождения. Но – не отказываясь от наследия и не теряя привычных координат и ориентиров. Меняются ценности, эволюционирует мировоззрение – и энергия этих процессов выливается в любопытный результат: преобразовать знакомый мир, придав ему новое направление и свежее ускорение. Не сменив, впрочем, его измерений и логики существования. Собственно, это и называется революцией. 

Прошу прощения за пространную цитату. Вожди в Кремле после подписания пакта, под коньяком:

«И вдруг Коба облизнул пересохшие слипшиеся губы и, не снимая подбородка с руки, трясущимся голосом затянул:

– Первый тайм мы уже отыграли…

Это было так жутко, что у меня волосы встали дыбом. Все оторопели. Коба сидел напротив меня, и я видел: у него мокрые глаза. В первые секунды никто не нашёлся, а может – не решился подхватить, и некоторое время он так и дребезжал в полном одиночестве, точно вытягивал со скрипучего барабана сквозь душные сумерки огромного кабинета светлую хлипкую проволоку канатоходца, вот-вот готовую лопнуть:

– И одно лишь сумели понять…

Клим приосанился и храбро вступил надтреснутым баском, точно подросток, у которого ломается голос:

– Ничто на земле не проходит бесследно,
и юность ушедшая всё же бессмертна…

(…) Рядом со мной Лаврентий мелко встряхнулся, словно вдруг озябнув, и с продирающей до костей тоской тоненько, застенчиво признался нараспев:

– Как молоды мы были, как искрэннэ любили, как вэрили в сэба..
.
Я рывком обернулся к нему. Он смотрел в никуда, и мне казалось, в его остановившихся глазах, точно в запущенной рапидом кинохронике несбывшегося, лихорадочно скачут величавые дворцы культуры, светлые корпуса пионерских лагерей, утопающие в кипарисах, просторные НИИ – всё, что он, доведись ему стать, как смолоду мечталось, архитектором, строил бы, строил и строил.

Чуть громче, чем было бы уместно, молодым бычком заголосил со своего края
Никита:
– Мы друзей за ошибки прощали – лишь измены простить не могли…

Это было уже слишком.

И опять же, видимо, не один я это почувствовал, потому что Анастас вполголоса принялся с невинным видом подстилать кавказский ритм:

– Там-тибитам-тибитам-тибитам…
– Ча-ча-ча, – прикончил я.

Стало тихо. Коба посмотрел на меня, потом на Анастаса, потом снова на меня своими всегда будто неживыми, будто выточенными из янтаря жёлтыми глазами, что сейчас были полны слёз, беспомощно встопорщил усы и сказал:
– Уроды вы. Ничего святого у вас не осталось».

Кто из братьев адресовал бы Рыбакову эту реплику Сталина, гадать не надо.
Оба.

Сюжет нового романа «На мохнатой спине» Вячеслава Рыбакова (напомним, коллеги по востоковедному цеху и мастера по фантастике и антиутопии) с первых страниц невероятно интригует. Кажется, что перед нами – исторический роман, посвященный предвоенным годам. Некий безымянный сталинский нарком влюбляется в будущую невестку – девушку своего сына, известного летчика-испытателя, едва только тот приводит подругу познакомиться с родителями. Нарком любит и страдает, собирает для возлюбленной всякий секретный журналистский материал для публикации, которая так никогда и не состоится, для дискуссии, которой не могло быть места в тогдашнем дискурсе. Однако в последний момент, едва решив забыть и про девушку Надежду, и про надежду как-то быть с ней, погибает от руки собственной неуравновешенной супруги, обидевшейся на мужа и за Надежду, и за раздел Польши. Сюжет замечательный, тема стара как мир еще со времен мифов Древней Греции, вопросы – вечные, варианты трактовки – бесконечны, а современное прочтение (по духу история напоминает картинку сериала с канала «Россия») и стилизация, конец 30-х., – несколько разнообразит ожидание. Ведь тут думаешь о некоторых «Утомленных солнцем». Перед нами влиятельный сталинский функционер с благополучным семейством, близкий друг Кобы и компании. Тут вызвали сомнения два момента: 1) Как сумел дожить до 1939 года человек, для которого САМ был «Кобой»? Такие надолго не задерживались, насколько помнится. 2) Как у дожившего до 1939 года могла оказаться столь глупо-эмоциональная жена? Поколению наших прабабушек эмоциональность не свойственна в принципе, как правнучка адмирала говорю. «Партия сказала: Надо! – Коммунист ответил: «Есть!»». Доставать ружье, палить, бить посуду и распускать руки – не в их традициях лишь потому, что большинство жен партийных функционеров были, как минимум, дворянками. Вот развернуться и уйти в другую комнату, процедив: «Здравствуйте, милочка!» — это да. Еще не верится в то, что девушка в 1930е годы могла носить брюки и что-то открытое. Ни брюк, ни ляжек, ни ключиц фотографии 1930х годов нам обычно не являют.

Тема доброго Сталина становится хорошей традицией российской культуры начала XXI в. Вспоминается сериал про Сталина, несколько лет назад прошедший по российскому ТВ, в котором главный герой регулярно, в перерывах между ночными арестами, вел душеспасительные беседы с безобидным грузинским стариком в ватнике, страдавшим от всех болезней. Собственно, образ человечного Сталина, которому можно запросто позвонить глубокой ночью и пожаловаться на нехороших сотрудников НКВД, довольно давно ожидаем и, я бы сказала, востребован частью нашего общества.

Все перечисленные выше детали и современные реалии, современный антураж (тут и упоминания телевизора, сериалов, современный молодежный сленг, которыми сплошь пользуются люди, танцевавшие под Утесова) вызывают поначалу странный диссонанс. Уверена, все это находится в романе неслучайно. Очевидно, что это литературный прием автора антиутопии. Думается, приемом этим автор хочет сказать вот что: будь Коба и его друзья человечными (как в книге!), будь сталинский нарком открытым прогрессивным и почти современным человеком, будь его супруга ревнивой стареющей теткой, будь эта девушка Надя так похожа на современную журналистку, какой она изображена в романе – короче говоря, будь все эти люди такими же как мы, финал нашей тогдашней истории оказался бы совершенно иным.