Смело без ложной скромности заглянем в потребительскую корзину столичного молодого хипстера, ибо автор сам настоятельно и не один раз предлагает нам это сделать. Там мы увидим «пакетики молодого цикория, бутылку рыжикового масла, винный уксус, капусту белокочанную, кардамон, два килограмма картофеля, чай марки «Simple Life», эфирные масла (эвкалипта и шалфея), полкилограмма бобовой культуры маш, кумин, смесь перцев, табак «Ashford», корицу высшего сорта, пригоршни кофейных зерен, пакетик булгура, молотый имбирь, шоколад с долей какао 90%, полкилограмма изюма и на треть опорожненную бутылку башкирского бальзама».
А теперь заценим рецепт крафтового хумуса, в приготовлении которого преуспел главный герой, брутальный рэпер и боксер, как мальчишка влюбленный в прекрасную даму наших дней с трогательным кольцом в носу: «Долго варить предварительно замоченный нут, добавлять тхину и предварительно обжаренный до шафранового цвета вместе с зирой кунжут, после чего вертеть это все в кофемолке, приправляя кунжутным или оливковым маслом». Да, прямо скажем, не поваренная книга анархиста. Вместо пива, водки и «блейзера» – сидр, вместо шавермы из привокзального киоска – фалафель, и не «Доширак», а тыквенный суп-пюре на кокосовом молоке с имбирем, – не говоря уже о кунжуте с рукколой, разных видах настоек, кофе и чаев.
Книга Константина Сперанского, участника рэп-группы «Макулатура» с затейливым названием «Кто знает, о чем думает Амалия?» местами читается как гастрономическая карта прогрессивного потребителя и является лакмусовой бумажкой его этики и эстетики. Потреблять весь этот в высшей степени этичный продуктовый набор так же этично, как цитировать Д’ Аннунцио на крыше «Циолковского», слушать «Coil», читать Шервуда Андерсона, смотреть Альмодовара и сериал «Girlfriend experience», предпочитать пиву чтение тощей книжки А. Секисова и трахать веганок. «Изящный», я бы даже сказала, куртуазный роман заварен в жанре «продвинутого сентиментализма». Его основными ингредиентами (продолжая тему хумуса) являются образованность и чувствительность. И только наличие второго компонента удерживает нас от того, чтобы причислить рукопись к куда более распространенному жанру «продвинутой графомании». В отличие от «графомании простецкой» он отличается стилистической аккуратностью, правильным согласованием и управлением, а главное, насыщенностью узнаваемыми и хорошо считываемыми дружеской формацией тэгами и кодами. Осторожно приправленные кунжутным маслом цитат и бальзамическим уксусом аллюзий, они башкирским бальзамом капают на душу не особо образованных барышень, в рамках постгенитальной сексуальности воспринимающих упоминание Сен-Пре, Л.-Ф. Селина и А. Мишо (последнего особенно, так как он у них ассоциируется с символом их инфантильности – плюшевым мишкой, а у питерских еще и с баром «Мишка» на Фонтанке) как поглаживание клитора в зале кинотеатра «Родина» во время совместного просмотра какого-нибудь нудного артхауса.
Сейчас общий уровень литературного письма благодаря доступности информации и начитанности уже не тот, что при социализме, когда «читающему народу» были легкодоступны только поэт Чуркин и прозаик Цыпкин, поэтому тогда все графоманы были на одно лицо и им под стать. Теперь, сами понимаете, возможности неограничены, поэтому уровень версификаторства как в поэзии, так и в прозе, взлетел до небес, генерируемый текст сделался разнообразен и формально качествен, доверчивый читатель сразу и не поймет, что к чему. Напомню, что нашего автора мы здесь все же причислили не к графоманам, а к сентименталистам, а его рукопись лично мне более всего напомнила повесть Виктора Шкловского «Zoo или письма не о любви», написанную в двадцатые годы прошлого века, хотя сомневаюсь, что К. Сперанский сознательно наследует здесь выдающегося формалиста. В свое время, будучи учащейся 7-го класса, проживающей в глухом белорусском райцентре, в плановом порядке, рискуя пионерской честью и репутацией отличницы, я своровала эту книгу в новой городской библиотеке, заявившись туда, чтобы не подумали плохого, с солидным дедовским портфелем, в который, озираясь по сторонам, ее и погрузила, чтобы она стала моей любимой аж до самого поступления в универ. Так вот, проза молодого рэпера напомнила мне прозу теоретика кино и литературоведа Шкловского, на тот момент его ровесника, один в один как по своей структуре, так и по интонации, которая практически не изменилась за 100 лет нравственных исканий. Все авторы-сентименталисты одинаково томятся и сгорают, дистанцируемые объектом страсти, и одинаково трепещут при виде что пятки объекта, что кольца в носу. Книга Сперанского, без сомнения, понравится подавляющему большинству барышень, любительниц баббл-чая, капкейков и интернет-журнала «Дистопия». А вот в том, что она способна произвести хоть микросдвиг в сознании хотя бы одной из них, есть большие сомнения. Страдающие Абеляры и Вертеры и следующие за ними дружными рядами в шеренгу по четыре литературные страдальцы всех времен и народов все как один являлись порядочными задротами, чем и брали за душу чувствительных читательниц. То, что любовь никого не красит, а делает глупым и уязвимым, для проницательного читателя не является новостью и откровением.
Между альтернативой «сторчаться до 19 лет» и «выплачивать третий кредит за плазму» у «ребенка рабочих и внука крестьян» из Кемерово нашлось игольное ушко, в которое можно вылезти в другую реальность. Например, стать писателем. В него, как известно, можно протащить и верблюда, поэтому сегодня из него дружной свиньей на тощую ниву литературы выдвинулись музыканты. Товарищ Сперанского по «Макулатуре» Евгений Алехин уже неоднократно был номинирован на «Нацбест», издается вместе со своими коллегами и единомышленниками в изначально придуманном для дистрибьюции дисков вышеупомянутого коллектива издательстве «Ил-music», а сам в этом году номинировал книгу своего соавтора по ныне несуществующему проекту «Ночные грузчики» Михаила Енотова. Могло бы показаться, что дружный литературный порыв музыкантов культовых молодежных групп на фоне вялого литературного процесса – это свежее дуновение со смежных территорий и надежда на если уж не реанимацию этого процесса, то хотя бы на какую-нибудь скромную анимацию. Однако все эти инициативы оказались пока что неудачными по одной простой причине. В их основе лежит заведомо конформистское стремление органично влиться в литературный поток: так сказать, влить свою струю, пристроившись рядом с теми, у кого получилось. Лично меня больше всего не устраивает как читателя следующее – при всей амбициозности и злости этих авторов их позицию отличает полное отсутствие критики и неприятия предшествующего и текущего литературного процесса. Похоже, их более чем устраивает как недавнее прошлое, так и настоящее отечественной литературы, отсюда и нежелание оценить ее критически и сделать для себя малоутешительный, но честный вывод: благополучно вписаться туда может только плохой или очень плохой автор. Этот путь наименьшего сопротивления интуитивно чувствуют все три упомянутых молодых автора, которым зачем-то очень хочется стать такими же средними писателями, которых и так скоро будет больше, чем читателей. Но чтобы не плестись в хвосте, надо не пытаться встать рядом, а попытаться встать напротив и предъявить нечто такое, что разрушило бы их унылую эстетику, которая сейчас смотрится как шлакобетонные бараки на окраинах.
Да и не стоит ни подруг именовать первыми буквами имени (по типу «Н.», «М.», «К.»), ни давать рукописи столь вычурное название и сопровождать ее эпиграфом из Жана Кокто. Это мелочи, но выглядят как апогей пошлости: даже никакие «гандон» и «ебать» без отточий не могут это нейтрализовать. А лучшая фраза из этой книги, в которой «достаточно было передано» приторности, такова: «перед каким-то уроком я рисовал на доске карикатуру на отличников-качков: дежурный сюжет, как правило, хуй одного был во рту у другого». Мне кажется, она неплохо описывает процесс «перекрестного опыления» в литературном мире.
