Андрей Остальский «Очарованный джазмен»
Был некогда в «Известиях» такой Вова Михеев, дубовое перо.
Как и все дубовые перья «Известий», работал в международном отделе и до слияния с «Русским телеграфом» слыл вполне рядовым сотрудником. Там, в «Известиях», все были не Набоковы.
В декабре-98 Вова стал звездой. Новый начальник корректуры Руденский носился по редакции, кипел и зачитывал:
«Американская дипломатия ясна и прозрачна, как силуэты манхэттенских небоскребов в вечернем свете Гудзонова залива»! «Мэлор Стуруа пришел в редакцию полвека назад и с тех пор верен ей, как паж своей королеве, и неколебим, как волжский утес»!!!
«Руденский, не смей править!! — угорали сотрудники. — Это нетленки! Никто из нас не сможет так никогда!»
С первых строк нового романа Остальского повеяло михеевщиной. Остальский писал:
«Билл столичная штучка, бывший полковник военной разведки, а он сын коммивояжера, всю жизнь боровшегося за выживание, барахтавшегося на грани банкротства. Только в конце жизи отец вдруг набрел на золотую жилу в торговле недвижимостью».
«Здесь густо пахло шпионажем и интригами».
«Аппарату Кульчицкий тоже не нравится. Только закрутит еще сильнее идеологические гайки. И джаз терпеть не может и может его запретить».
«Откуда ни возьмись, у Лары в руках оказался огромный пистолет».
Погружение в биографию автора подтвердило подозрения. Да, выпускник МГИМО и собкор ТАСС (отсюда, отсюда этот разудалый тон выездного всезнайки, «двойной бурбон» дважды на страницу и прочая хлестаковщина, обычная для выездной публицистики В. Аксенова и Ю. Семенова). Да, сближатель антагонистических миров через джаз и шмотки. И да — о, боги! — с начала перестройки глава международного отдела «Известий». То есть, видимо, и брал Вову Михеева на работу, и учил благородному ремеслу. Гранил, так сказать, талант.
Действие романа разворачивается в 82-м году в канун воцарения Ю.В. Андропова и строится вокруг ходовой среди тех, кому за 60, легенды, что Андропов на самом деле — Гленн Миллер. Люди плеяды Аксенова-Кабакова-Остальского настолько рехнулись на своем джазе, что вывели из андроповской джазомании, прогрессистских воззрений и отдаленного внешнего сходства (очками, в основном) теорию, что Миллер не разбился над Атлантикой в 44-м, а был инфильтрован в руководство КПСС. Для исторического комикса ход перспективный, но для доказательства его Остальскому недостает ни радикализма, ни знаний.
Американцы у него изъясняются так:
«Очень прошу: ни во что такое, ваше, меня не втравливай».
«Ей-богу, Билл, хватит заниматься паранойей!»
«А где же старина Джим?»
«Хотелось бы большего. Чтобы с толком и с расстановкой».
То есть Грибоедова цитируют влегкую, впроброс. Или о «Национале»:
«Да, но нафталином слегка попахивает».
Нафталином попахивает больше от самого Остальского. Как и все шестидесятники, он остановился развитием на этапе ХХ съезда, и потому даже в неближнем 82-м его герои рассуждают о вещах вовсе праисторических: похищении Рауля Валленберга (1945 год), публикации «Доктора Живаго» (1958 год) и добыче американской разведкой стенограммы доклада тому самому ХХ съезду (1956). Именно так, сидят в 82-м боссы ЦРУ и вспоминают минувшее: «Вот когда мы добыли доклад Хрущева…» Учитывая, что все это прослоено, пропитано, простегано дорогим автору джазом, который и в 50-х был не самой актуальной музыкой, ощущение рептильности романа, как говорят сегодня, «накрывает сразу и не отпускает до самого конца». Джаз у него в 1982 (!!) году включают: на конспиративных явках КГБ, в аналитических центрах ЦРУ, посольских машинах, дипмиссиях ООН, апартаментах Андропова и манхэттенских небоскребах в вечернем свете Гудзонова залива. Впрочем, о знании даже отечественных реалий лучше всего говорит эпизод столкновения в 82-м году гэбэшной «девятки» с силовиками МВД. Конечно, гипотетически это вполне могло произойти — но автор 14 раз за главу употребляет слова «ОМОН» и «омоновцы». Для сведения зубра-международника: отряд милиции особого назначения был создан осенью 1988-го после знаменитой договорной драки арбатских неформалов с люберами, которую пришлось разгонять силами курсантов военных училищ. Андропов же, будь он хоть трижды Гленн Миллер, так и умер, не узнав аббревиатуры ОМОН.
Как и все адепты джазоцентричной вселенной типа Аксенова-Кабакова-Славкина, автор неравнодушен к похабщине и уделяет ей немалый сегмент повествования. Поскольку все его герои — люди возрастные и семейные, а с женой неинтересно, адюльтер становится отдельной движущей силой сюжета. Гэбэшная телка соблазняет американца, советник ООН соблазняет прислугу, и даже Андропов кладет глаз на юную лейтенантку.
«Питер несколько секунд не мог стряхнуть с себя колдовства».
«И у Ирочки оргазма, кажется, ни одного не получилось. Даже плохонького какого-нибудь».
«Глаза ее смеялись, затягивая его в бархртный омут».
«Голос Лары, такой низкий, такой бархатистый, с такими гипнотизирующими модуляциями».
Кажется, автор не в курсе, что гипноз — это про глаза, а не про уши. Раньше у него были «гипнотизирующие звуки саксофона».
Остальский явно желает показать, как джаз сблизил вселенные и разморозил души коммунистических небожителей. И невдомек-то ему, что разморозить души и открыть сердца джаз способен гуманитариям, не допущенным к гостайне. А в среде дипломатов и офицеров спецслужб такое разморожение зовется изменой национальным интересам — ибо всегда сопровождается выкладыванием разных конфиденциальных сведений. Опутанный джазом и вожделением ооновский бонза (видимо, подразумевается Аркадий Шевченко) перебегает на прародину джаза со всеми секретами. Гэбэшная «подкладка», увлеченная джазом, просит соблазненного амера забрать ее с собой. И даже Андропов, даже Андропов от этого джаза прикладывает руку к уничтожению державы. Ладно бы был Гленн Миллер, тогда б еще куда ни шло.
Джаз, впрочем, растлил и автора. Из пламенного бойца-международника он перекрасился в главреда русской службы Би-Би-Си — конторы, назвать которую пророссийской выйдет с очень большим трудом.
Зато открыл народу тайну.
Андропов — ни капли не Гленн Миллер.
Вот сюрприз-то, а?