Историй про животных в большой и небольшой художественной литературе много. «Холстомер», «Каштанка», «Белый Бим Черное Ухо», не было печали, Хатико скачали. Ох, нет, Хатико – это уже кинематограф.
Редко когда такую историю пишут, чтобы рассказать, собственно, о животном, о его поведенческих особенностях, характере, и прочей этологической ерунде, малоинтересной читателю-неспециалисту. Не всякому нужен Конрад Лоренц. Не всякому необходим и фильм Жан-Жака Анно «Медведь», с его, в общем, довольно могучей, как и образ главного героя, философией. Чаще авторы через описание судьбы какой-нибудь зверушки показывают мир людей, их взаимоотношения с существом зависимым, и потому уязвимым и трогательным.
Кто не рыдал над «Холстомером» или «Бимом», возможно, что-то упустил в воспитании чувств. Эмпатия по отношению к существу непохожему – вещь невредная. Похожему-то сопереживать проще. Повесть Александра Козлова «Кот в мешке» начинается сразу с трогательного. Это монолог кота, которого несут в мешке явно не для того, чтобы сделать с ним что-то доброе. То есть, по идее, сочувствие должно пробуждаться немедленно и неотвратимо, особенно у любителей животных.
Впрочем, от сочувствия что-то останавливает. Прежде всего, стиль речи бедного котика, который с первых же абзацев изъясняется вот так:
«Да будет известно авторам вышеупомянутых фраз, что в мировой литературе обретается достаточное количество моих предшественников, чьи умозаключения. стиль и поступки подняли образ кота если и не в среде проходимцев, мнящих себя литераторами с большой буквы, то по крайней мере в начатках сфер гражданского самосознания и поистине созидательной интеллигенции.»
Меня, например, это напугало. Откуда такая пафосная напыщенность в четвероногом? Соглашусь, от автора. Поэтому воспринимать это повествование, как душещипательное, было сложновато. Далее авторский стиль не претерпевает никаких существенных изменений. В сущности, это простая история о коте, который то живет у работниц библиотеки, то шляется по двору, то «влюбляется» в квартирную кошку Асю, то вот, попадает в злополучный мешок в руках отрицательного персонажа. Но история рассказана так неуклюже витиевато, что устаешь от этого пафосного кота уже на первых страницах. Автор, возможно, пытается таким образом передать свою любовь и уважение к виду Félis silvéstris cátus, кошке домашней, бесконечно расхваливая заслуги вида перед человечеством. Возможно также, что этот стиль «с придыханием» задуман, как ироничный.
А выглядит крайне неуклюже. Ни слова в простоте. И библиотека, и рюмочная, и ветеринарный кабинет описаны натужно и выспренне. Автор, похоже, любуется собственными способностями «завернуть что-нибудь эдакое». Бывают такие собеседники, знаете. У них если век, то «осьмнадцатый», если «сейчас», то «ныне» итп.
Хочется сказать: «Расслабьтесь, пожалуйста. Не надо ради меня так напрягаться. Вы же котик» А думаешь при этом: « Естественность, все же, очень неплохое качество. Не разговаривают так ни люди, ни котики. В норме.» Потому что не умеют. Хочется, чтоб даже коты говорили по-людски. Или уж помалкивали. За умных сойдут. Впрочем, это у котов отлично получается. А вот если графомания обуяет, тогда да, деваться некуда. И завернут, и развернут.
Но и соблюдать такой стиль в этом случае не получается. Он, как бы это сказать, не очень грамотный, что ли, неумелый. Александр Козлов то пишет про какое-то «муссирование марева своего и чужого прошлого» или «скорое успокоение от земного своего пути», то срывается в канцелярит: «с подачи администрации города имел место отлов бродячих дворняг», то радует штампами: «Угрозы полились из его уст, как из рога изобилия», то задает вопрос: «Может ли котомявка доверять людям?» Котомявка, понимаете? Уж не сидит ли автор в сообществах «мимими-котики» в интернете? В выспренном старорусском стиле у Александра Козлова изъясняются почти все персонажи, встретившиеся коту в его судьбе. И библиотекарши, которых, конечно, автор называет «жрицами библиотеки», говорят через «давеча», и ветеринар без «давеча» не обходится. При этом очень все сложносочиненно. Когда на …надцатой странице персонаж-алкоголик вдруг начинает говорить попроще, отдыхаешь, честное слово.
В общем, так и движется действие повестушки про несчастного кота, окруженного, в основном, добрыми интеллигентными людьми. А несчастен кот, как и другие описанные в повести коты и кошки, по мнению автора, потому, что мир жесток. Кошки гибнут под колесами машин, в них стреляют действительно злые подростки, за ними гоняются бродячие собаки. Несмотря на то, что все добрые люди кошек невероятно любят и уважают, как и автор. Но с практической точки зрения любителя животных думаешь: а что же эти добрые люди выпускают своих таких любимых «котомявок» на улицу без присмотра? Все такие добренькие, интеллигентненькие, кто о литературе рассуждает, кто о мировом зле. А просто нормально заботиться о питомцах им, умным и высокодуховным, никогда не хотелось?
Чтобы не было таких диалогов, как в этой книжке:
« … Ходит себе и ходит, Барсик ваш. Действительно. А где он сейчас?
— Да Бог весть. Вторую неделю не появляется. Пришибли, поди. Век кошачий короток, Каллистрат Аполлонович.»
Все сидят в тепле, ведут разговоры о духовном, а где там «любимый питомец», бог весть. Или шут его знает. Такая вот любовь. Но это уж я, как моралист, выступаю. Да и что тут еще поделать?
С точки зрения литературы эта повесть вполне беспомощна, хоть и претенциозна. Остается о любви к животным рассуждать. О нормальной, где забота, уход и никакого «Бог весть» с его нерассуждающими на темы духовности автомобилями, бродячими собаками и другими опасностями, подстерегающими бесхозного котика. Зачем заводили-то, если он неизвестно где шляется? Успокою любителей животных, которым, может захотеться прочесть все-таки эту повесть. С этим конкретным пафосным котом все будет в порядке. Его спасут из мешка котоубийцы добрые дети, а сам кот, сентиментально приласкавшись, отвлечет от суицидных мыслей хорошего человека, разумеется, художника, в трудной ситуации. И будет все мимими и мяумяу.
Вот так заканчивается эта повесть о велеречивом коте и прекрасной интеллигенции в нынешнем жестоком мире: « Бок о бок пойдем домой, я и художник. Домой, к тому золотистому свету, который ассоциируется с лаской человеческих рук и добрыми голосами, незаметно вплетающимися в сонную негу, в цветные грезы пушистого домашнего любимца. » И не режет ведь слух автора в одной фразе и слово «ассоциируется», и «сонная нега». Такое вот чувство языка у него. Или у кота.
Финал, все же, можно считать открытым. Не доверяю я этому художнику. Выпустит в «сонной неге» больно умного кота погулять во двор, а сам будет спокойненько чай пить. Ничто не помешает, никакое беспокойство. А если наутро увидит своего кота, раздавленного машиной, поразмышляет о том, как мир жесток к хорошим котикам и людям. Мир ведь, не мы? Мы же такие котики.
Написать тридцать четыре страницы такой претенциозно-сентиментальной прозы тоже, кстати, негуманно. По отношению к читателю. Тем более, что после прочтения хочется изъясняться так же выспренне. «Молвила она» и всякое такое. Довольно вредная книжка получилась. Но с другой стороны, люди, малость свихнутые на кошечках и песиках, нередко читают любые книжки, лишь бы там был объект аддикции (котик, песик) и необходимый сантимент. Получают удовольствие. И на кошачьих-собачьих форумах в интернете такие тексты выкладывают. А какие там стихи бывают, восторг для любителей китча. И «Кота в мешке» выложат.