Всякого автора принято судить по законам именно того жанра, в котором он работает. Три повести Владимира Козлова («Пассажир», «Пушка», «Утро в офисе») написаны хотя и в достаточно молодом, но уже устоявшемся жанре «чернухи», взлет которого у нас в стране пришёлся на первую половину девяностых годов.

Согласно канону, автор приглашает читателя взглянуть на окружающее не через розовые, а через черные очки, погрузиться в легкую депрессию, ощутить всю пустоту человеческого бытия, почувствовать себя в тупике. Безнадега — и другие приключения без смысла и азарта.

Для достижения нужного эффекта Владимир Козлов прибегает к стертому, равнодушно-невыразительному стилю повествования. Эпитетов немного, а те, что есть , работают в пятидесяти оттенках серого — ближе к черному, разумеется. Если корпуса промзоны, то «уродливые». Если баннер, то «разодранный». Если пальцы, то «жирные». С этим резко контрастируют бравурные эпитеты в рекламе: «наисвежайшее! в отличном состоянии!» Ничего отличного, разумеется, в состоянии нет. Окружающий мир некрасив, сер, убог. И даже не в этом главная беда, а в том, что он одинаков — во всех точках времени и пространства.

В целом автор вполне справляется с поставленной жанром задачей. Поначалу. Делая акцент на тех мелких деталях, которые настолько привычны, что люди перестают их замечать, Козлов подталкивает к нехитрому выводу: да, мы вот в этом всём и живём. Точно-точно, ведь всё так и есть.

Реплики в диалогах чаще коротки. Но в этой краткости нет глубины, скрытого смысла — героям не о чем, да и незачем друг с другом говорить. Присутствует беззлобный мат, он органичен, потому что автор с ним не перебарщивает, так что нецензурщина не выглядит натянуто. И здесь легко возникает узнавание: да-да, мы вот так и разговариваем — о чем? к чему?

Но тусклый мир тем страшнее, чем больше в нем плоской обыденности, из которой нет выхода. В рамках этого жанра очень сложно бывает удержаться и не пересолить. Автор не удерживается. Концентрация слишком велика — конструкция не выдерживает и начинает разваливаться, превращаясь то ли в автопародию, то ли в пародию на сам условный жанр.

Секс в повестях, разумеется, механический, бесчувственный — как и положено. Но его слишком много: разговоров о нём, занятий им. Насилие в быту нелепое, беспричинное — тоже отвечает всем законам. Но и его слишком. Постоянно кого-то бьют: случайных прохожих, героев, заключенных. Где-то оправдано, а где-то иллюстративно. Речь-то в повестях идет о людях обычных, не криминальных, офисных работниках. Пусть даже они — сотрудники КГБ, как в повести «Пушка».

То и дело третьестепенные персонажи ни с того, ни с сего начинают озвучивать свои политические взгляды, делая это приблизительно так, как в Интернете делают боты, тролли и виртуалы: «Россия, видишь ли, для них «региональная держава». Хорошо, а зачем тогда Обама угрожает нам, если мы — региональная держава. Ты мне можешь сказать?»

Перебор сразу развеивает всяческую достоверность. Российский читатель вряд ли продолжит узнавать себя и восклицать: вот жеж! так и есть! для чего живем? житие мое!

Всё начинает выглядеть не классической «чернухой», а, скорее, экспортной — для эмигрантов и почтенной западной публики.

Расположение повестей Владимира Козлова повторяет структуру пьесы Пристли «Время и семья Конвей» — действие первой и последней происходят в наши дни, а той, что посередине — в 1982 году. В отличие от действий пьесы, повести никак друг с другом не связаны, кроме общей стилистики, но именно она должна усилить действие депрессанта: так люди поступали, думали, вели себя в 1982-м, так они поступают, действуют и ведут себя сегодня. Умрёшь, начнешь опять сначала. Беда в том, что слишком сильная схожесть в манере подачи не даёт дополнительный «чернушный» посыл, а вновь вызывает улыбку. «Пугает, а не страшно». Гэбня избивает в застенках, гэбня принуждает к сексу левую девочку без прописки, гэбня спит со школньцами — портрета Берии явно не хватает. И дело тут не в том, «было чо» в те годы или «не было чо». Дело в том, что автор не может убедить, хотя протоколы допросов — «с моих слов записано верно» — даны вполне реалистично.

Зато сюжеты повестей отвечают жанру. В первой повести герой встречает девушку, девушка пропадает, герой ищет её, сам не очень понимая, зачем. Во второй — ГБ ищет юношей, публично зиговавших. Потому что начальство давит, а так всем на юношей плевать, как и на весь их нацизм (они же дети). В третьей повести герой не ищет ничего, кроме подходящего креста, который можно поставить на всей этой унылой и бездарной жизни.

С утилитарной точки зрения повести подходят сорокалетнему офисному планктону «на пожалеть себя», сидя перед Фейсбуком в одиночестве с бутылкой вискарика. «Сказал он и немедленно выпил». Тем более, именитая фраза Венечки Ерофеева в повестях услужливо процитирована.

В нынешнем лонг-листе «Нацбеста» огромное количество разного таланта и качества произведений о том, как трудно и неинтересно жить современному мужчине-горожанину 30+. Монотонная работа в офисе под руководством начальника-козла, убогие, но бесстыдные и бездушные бабы, вечное даже не безденежье, а какое-то полуденежье: когда сегодня на пиво и съемную хату есть, а что будет завтра ведомо только козлу-начальнику, а уж никак не герою. В общем, ни войны, ни тюрьмы, ни полярных исследований, ни освоения космоса, ни даже охоты. Только бессчетные банки пива, телевизор, стрелялки, сексуальные разочарования и такие же друзья-долбо…ы. Короче, выхода нет. А если он и находится, то оказывается очень далеко от респектабельного существования.

Произведений таких, повторю, очень много и в лонг-листе, и вообще в современной русской литературе. Дочитать, да и вообще осилить больше 10-15 страниц большинства этих метаний менеджера с кризисом среднего возраста практически невозможно. Слишком уж они однотипны, прямолинейны и вызывают у читателя чувство отвращения не только к плохой прозе, но и к самой современной жизни, порождающей и такие условия существования и таких писателей.

Впрочем, и в этом, казалось бы, изъезженном вдоль и поперек жанре, появляются по-настоящему яркие книги. И сборник повестей «Пассажир» Владимира Козлова как раз из таких. Динамично, по-сценарному (что отнюдь не умаляет достоинств текста) написанные короткие повести «Пассажир», «Пушка» и «Утро в офисе» читаются буквально на одном дыхании. «Пассажир» и «Утро в офисе» полны точных наблюдений и, можно сказать, проникнуты состраданием к разрывающимся между банкой пива, офисной минетчицей и настоящей мужской жизнью с оружием, драками и погонями героям, волей времени лишенным героизма.

Оттеняет убожество жизни наших современников центральная в сборнике повесть «Пушка». Она как раз о том, как интересно жилось мужчинам еще в 1980-е. Кгбшники ловят участников демонстрации в день рождения Гитлера, те по мере сил и возможностей от них скрываются. Всех без исключения героев окружают очень разные, а не написанные как под копирку, красотки разной степени доступности. И каждая из них тоже со своими принципами и чувством собственнного достоинства, некоторым позавидовала бы даже Настасья Филипповна.

Не хочу пересказывать перипетии сюжетов всех трех повестей, хотя они действительно занимательны — хорошие книжки лучше читать самостоятельно. Отмечу лишь общее ощущение: мне очень хотелось отправить героев «Пассажира» и «Утра в офисе» в реальность и время «Пушки» — вот там бы они нашли себя без телевизора, стрелялки и глупого экстрима.

Наверное, это и есть поэзия городских окраин – поиметь девушку, едва ступив за порог, на полу в прихожей, правда та сама (девушка, не прихожая) этого пожелала, то ли ради пущей экзотики, то ли просто приперло. А как же личная гигиена? Представьте: обувь немытая, гора домашних тапок вонючих… Нет, не понимаю! Рядом же все удобства – душ, туалет, диван. Мало ли что приперло. Перетерпи. А по утру – кофе, улыбки эти жеманные, разговоры, я, мол, такая, а вы такие, не такие, как я такая. И «мне плевать, что будет через несколько лет. Я хочу жить вот этим моментом. Я знать не хочу, что будет потом. Мне это не интересно… Мне интересно то, что сейчас…»

А потом девушка пропадает. И герой повести, ему немногим за сорок, разведенный, есть дочь, служит в офисе менеджером по чему-то там, превращается в пассажира – едет, ищет ее по стране. Новокузнецк, Новосибирск, снова Новокузнецк. Находит. Теряет снова. Подробности опускаю. Они ярче моего пересказа, жестче, современнее и кровавей.

Герои второй повести («Пушка») – из КГБ. Начало 80-х, Брежнев дышит на ладан. В Москве возле памятника Пушкину демонстрация русских нациков – все в черных рубашках, на нарукавных повязках свастика, «только национал-социализм может победить коммунизм!», дата – день рождения Гитлера. «Контора» поднимается на уши. Все на поиски возмутителей социалистического спокойствия! Далее история четырех гэбешных оперативников, их работа и разговоры (не в пользу советской власти), семья и быт – хреновый, надо сказать, быть. Голос времени, колорит эпохи переданы зримо и точно.

По ходу дела в повести мелькают культурные герои эпохи – Виктор Цой, «Машина времени», писатель Владимир Сорокин.

Вот место про Сорокина, улыбнитесь:

«Рядом разговаривали двое мужчин – один лет сорока, маленький, щуплый, коротко стриженный, в очках, другой – лет на десять моложе, с волнистыми длинными темными волосами.

– Концептуальная литература пока никак не использовала ресурс говна, – говорил длинноволосый. – Мне кажется, в нем есть огромный потенциал. Начиная с самой процедуры испражнения до всевозможных сексуальных смыслов, которые можно придать говну…

Щуплый нахмурился.

– При всем уважении к вашему творчеству, Володя, понять ваш интерес к подобным темам я не смогу никогда. Для меня все, что связано лишь с физиологией и не несет в себе никакого духовного начала, – категорическое табу. Я считаю, что каким бы западником ни был человек, отказываться от русских корней – это просто грешно. Извиняюсь за высокопарность».

В третьей повести логически завершается ситуация первой. Если в «Пассажире» герой в конце берет билет на самолет, чтобы вернуться в Москву, а что там будет в Москве, об этом можно только предполагать, то в «Утре в офисе» герой уже точно знает, что сделает, придя поутру в свой московский офис.

Не удержусь, приведу цитату из «Утра в офисе», «телевизионную», уж очень она мне по настроению:

«Илья сидел перед телевизором. На экране было фото мордатого низколобого мужика.

– …будучи уверенным, что Николаев, с которым они были отдаленно знакомы, похитил у него на даче сварочный аппарат. Взяв с собой гвоздодер, Рюмин пришел в квартиру к Николаеву и, обвинив его в краже, начал избивать гвоздодером. Потом Рюмин потребовал, чтобы Николаев поехал с ним на дачу. Опасаясь продолжения расправы, Николаев согласился. У дома злоумышленник приказал потерпевшему залезть в багажник его машины и увез его. Позднее, на дачном участке Рюмин надел на Николаева наручники, затащил в кузов УАЗа, где подвесил, обвязав ноги металлической цепью, запер снаружи дверь и ушел. На следующий день вечером Рюмин вывел Николаева на улицу, обмотал вокруг его шеи металлическую цепь и стал водить по территории дачного кооператива. Выбрав момент, потерпевший вырвался и попытался сбежать, но Рюмин догнал его, повалил и жестоко избил камнем. Потом злоумышленник отвел потерпевшего обратно на дачу, привязал цепью к кузову УАЗа и облил холодной водой на сильном морозе…»

Что объединяет три повести, собранные автором в книгу, кроме, разумеется, самого автора.

Жестокий реализм прозы. Это проза не для слабонервных.

Безнадега. В любви, в работе, в жизни, в перспективе на будущее героев.

Герои, кстати, провинциалы, «понаехавшие» покорять Москву.

Лапидарность слога, как у Леонида Добычина.

Сравним. У Леонида Добычина («Сад»): «Было жарко. Тротуар размяк. Телеги, подвозившие кирпич к постройкам, громыхали. Регистраторша, курьерша, машинистки Закушняк и Полуектова уже поели и плелись распаренные, ковыряя языком в зубах».

У Владимира Козлова («Утро в офисе»): «За окном светило солнце. Илья проснулся на диване без постели. Костюм на нем был весь измят.

Илья расстегнул пиджак, снял, бросил на стул. Пиджак, скользнув по стулу, упал на пол. Илья встал, вышел из комнаты, зашел в санузел».

Мне книга Козлова понравилась. Хорошая у Козлова проза. Я такую люблю, даже антисанитарию прощаю. Потому что сам не умею так. Значит, надо учиться. Буду.

Владимир Козлов – хороший писатель, персонаж, вызывающий исключительно уважение. Сейчас вот, кстати, идет краудфандинг на переиздание его старого и самого известного романа «Гопники». И еще у меня стоит в планах просмотр его документального фильма про сибирский панк.

Автор, что называется, «с яйцами», жесткий, злой. Однако есть и одна характерная черта, немного портящая все. Очень уж его тексты похожи между собой. Собственный стиль – отличное достижение для писателя, но он может стать и проклятьем. Открывая рукопись «Пассажира», пришлось бороться с опасениями, что и в этот раз придется словно перечитывать того же самого Козлова. Отчасти они подтвердились.

Открываю начало. Так и есть! Описание, которое могло служить прологом для любой другой книги Козлова:

«Я свернул на дорожку перед переездом. За путями начинался забор, за ним торчали уродливые корпуса промзоны.

Слева тянулись трубы теплотрассы. На них сидели два гопника с бутылками пива.

Я вошел на территорию рынка. Из угла бетонного забора пахнуло мочой. На заборе болтался разодранный баннер — «Смешные цены».

Супер-типичный текст. Бутылки можно заменить на окурки, мочу на говно. Заборы, пути и промзону даже заменять не надо, их предостаточно в любом козловском тексте. Забегая вперед, отметим, что иногда автор повторяет даже некоторые речевые обороты, видимо, позабыв, что уже использовал их в других произведениях.

К слову, текста в рукописи целых три – повести «Пассажир», «Пушка» и «Утро в офисе». Разберем их по отдельности. Как мне кажется, по-настоящему сильная и оригинальная из них – «Пушка». От и до рассказанная история, изобилующая деталями, приметами времени и драматическими поворотами. Субкультуры конца 1980-х – одна из любимых тем автора, и в ней он чувствует себя уверенно. Поэтому сюжет здесь интересный и по-настоящему цепляющий, а легкая наивность его даже красит. Замечательно, что события повести имеют очень четко прослеживающуюся привязку к настоящему времени – здесь и игры молодежи в фашизм, тогда еще наивные, только чтобы шокировать публику, и КГБшники, стоящие перед нравственным выбором – бороться за идею или служить интересам богатеющей и гниющей элиты, и предчувствие неминуемого конца всей этой шаткой, построенной на лицемерии системы. Стилистически текст очень кинематораграфичный поэтому так и хочется увидеть его перенесенным на экран, это была бы бомба.

Повести «Пассажир» и «Утро в офисе» зацепили как-то меньше. В первой скомкана концовка, автор как будто позабыл, что именно хотел сказать. «Утро в офисе» и вовсе достаточно банальная история об озверении городского клерка. Это мы уже видели в исполнении Майкла Дугласа в «С меня хватит» и читали в «Головоломке» Гарроса-Евдокимова. Актуальность темы осталась в нулевых.