Максим Амелин, номинатор книги, вышедшей в 2015 году, пишет о ней: «В „Проводах“ интересны не столько эротическая, религиозная и социальная составляющие, сколько формальная новизна: весь текст — единый внутренний монолог с повторяющимися элементами внешней речи, цитатами из Писания, фрагментами стихов и прозы, лирическими и философскими отступлениями», я не случайно акцентирую дату издания, но к этому стоит вернуться чуть позже, а перед этим стоит поговорить о «формальной новизне», и тут я позволю себе еще одну цитату: «Элементы „потока сознания“ как одного из средств психологического анализа получили весьма широкое распространение в XX веке у писателей различных школ и направлений. Непосредственными продолжателями школы провозглашают себя сторонники «нового романа». Вместе с тем, например в Англии, раздаются критические голоса (Ч. П. Сноу, Энгус Уилсон), считающие „поток сознания“ как метод изжитым; они призывают восстановить роман в классической форме — с его тягой к социальным вопросам, роман о человеке в общественном окружении, а не в изоляции, роман с прочно построенным повествованием и четким сюжетом, роман, не сведенный к формальному эксперименту» (Урнов Д. М. «Потока сознания» литература // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. М.: Сов. Энцикл., 1962–1978. Т. 5: Мурари — Припев. 1968. Стб. 917–919), — именно этими словами заканчивается статья в КЛЭ, по каким причинам этот пассаж вошел в статью — дело понятное, но речь не об этом, в томе, изданном, опять же акцентирую, в 1968 году, любой прием, сколь нов и экспериментален он не был бы, или был похоронен в памяти даже искушеннейшего читателя на самой дальней полке, или вовсе приелся, так как используется в любом рекламном объявлении, чего уж говорить о литературе, любой из них имеет право на существование тогда, и только тогда, когда он работает в тексте, а не просто красуется изящной виньеткой, вишенкой на торте, демонстрацией мастерства в изящной словесности, «смотрите-ка я не хуже Саши Соколова (роман которого «Школа для дураков» закончен в 1973 году, опять же, обращаю внимание на дату, а до первого издания его пройдет еще несколько лет), М. Пруста, В. Вулф, Дж. Джойса», но пытаясь уподобить свое творение столь узнаваемым формальным образом автор неизбежно навлекает на себя нелестное сравнение, ужель Мишенька, главный герой «Проводов», подобен Молли Блум?! Пенелопе?! не думаю, что автору по душе такое сравнение, ведь, не боюсь столь высокопарных словес, герой его мнит себя Пророком, о, если бы только в пушкинском понимании, да нет же, бери выше, мне приходилось слышать, что мнящих себя наполеонами пытаются изолировать от общества в специальных заведениях, на мой взгляд, мнящих себя великими поэтами, писателями, а уж тем более — пророками, нужно если и не изолировать, то хотя бы поберечь леса и поменьше печать, сцена утреннего прощания с рекрутом, например, параллельна тексту Священного Писания, но осмелюсь заметить, пророчество тогда и только тогда имеет свою сакральную силу, когда оно ювелирно точно, в нем места случайной детали, поэтому весь пафос сочинения Михаила Ардова разбивается об эти досадные мелочи, сорок или двадцать минут все-таки заняли проводы Чужой Жены? куда делась блондинка-вдова, которая не вдова? (якобы чрезмерной эротики, о которой заботливо предупреждает автор в предисловии вы не найдете, не ищите, но дедушка Фрейд, не раз упомянутый на страницах «Проводов», горько плакал бы над этим эпохальным сочинением, как плачу сейчас я) куда повернул герой направо или налево? по маршруту Улисса водят экскурсии предприимчивые дублинцы, по маршруту нашего героя пройти будет не просто, да и может ли возникнуть у человека в трезвом уме желание идти по этому пути, зачем кому-то следовать по следам малоприятного завистника, вызывающего лишь ощущение, сходное с тем, что испытываешь при виде пыльной трехлитровой банки с мерзким чайным грибом на подоконнике в обшарпанной коммунальной кухне, героя из пыльной каморки, забитой хламом и пыльными фолиантами, мнящего себя пророком, но позволяющем себе неточности в цитатах из текста Священного Писания, хотя, о чем это я, все же вокруг него язычники и Евангелия не читали, ну, по крайней мере, тогда (я вновь возвращаюсь к дате), в 1968 году, не менее шести раз упоминается она в номинированной книге: собственно в словах номинатора Максима Амелина: «Книга была написана конце 1960-х, но по разным причинам не была опубликована в свое время ни в самиздате, ни в тамиздате, и долгие годы пролежала у писателя в столе. Появись эта книга вовремя, вероятно, она заняла бы достойное место среди интеллектуальных бестселлеров второй половины XX века. Но книга вовсе не устарела, скорее наоборот — вылежалась и наполнилась новыми смыслами», в предисловии автора, дважды в тексте его творения, в эпилоге и, наконец, в финале — стоит дата работы над книгой; это не единственное навязчивое повторение, от которого в какой-то момент чтения начинает нервно подергиваться глаз, а о том, что каждому приему необходимо оправдание я уже говорила выше, об актуальности позволю себе этично промолчать, возможно, если книга действительно столько пролежала где-то, было бы неплохо, чтобы она там и оставалась, а не была номинирована на звание национального бестселлера в 2016 году; признаюсь, читая «Проводы», я искренне ждала, что вот, еще один повтор, и автор сорвется, скинет с себя маску гипертрофированной серьезности, и хоть краешком покажет маленький секрет фокуса, но нет же, открываем биографию автора и понимаем, что он серьезен как мебель в каморке у главного героя, а нарочитая религиозность альтер-эго автора (все-таки до сих пор надеюсь, что это не так) обусловлена его послужным списком, простите за сухость формулировки, вообще нарочитая религиозность, позволю себе неологизм, милоновщина, — здоровая на вид тетка исступленно крестящаяся на заляпанное стекло в троллейбусе, когда тот проезжает мимо Исаакия, — не имеет ничего общего с верой, как, впрочем, и безверие ничего общего не имеет с танцами на алтарях, это лишь крайнее проявление пошлости, дешевенького пиара, в котором нет ничего кроме пиара, но это никакого отношения к литературе не имеет, как, очевидно, и творение Михаила Ардова, ведь все-таки словом «священнослужитель» обозначают не святого, а служителя, которому не пристало мнить себя кем бы там ни было.

Почему-то застряла в памяти дурацкая эпиграмма не помню уже кого: «Искусству нужен Виктор Ардов, как жопе пара бакенбардов».

Слава богу, этот Ардов не Виктор, а Михаил, хотя и Викторович, поскольку единоутробный сын Виктора (настоящая фамилия Зигберман). Папа, Виктор, был друг Ахматовой, та почасту жила у него в Москве.

Книга, которую представляет уважаемый господин Ардов, не Виктор, а Михаил, как значится в аннотации, «сорок пять лет пролежала у писателя в столе, прежде чем он решился на публикацию. Появись этот роман в свое время, сразу же после написания, в самиздате или тамиздате, вероятно, он занял бы достойное место рядом с книгами “Школа для дураков” Саши Соколова и “Москва – Петушки” Венедикта Ерофеева, а его автору грозили бы либо тюрьма и психушка, либо вынужденная эмиграция».

Лично я большой почитатель прозы Соколова и Ерофеева. И такое заявление издателей должно влиять на меня так же, как кусок мороженой солонины, подвешенный на шесте-хорее перед носом собачьего вожака, тянущего в упряжке нарты. Чтобы видел, к чему стремиться.

Саша Соколов – мастер и разрушитель литературной формы, который создаёт, разрушая. Венедикт Ерофеев – мастер отточенной, изящной сердечно-алкогольной метафоры и философ Диоген вне бочки. Оба классики, первый прижизненно, второй – посмертно, к несчастью.

Далее в авторском преуведомлении Ардов перечисляет лица, перед которыми любой начитанный человек автоматически снимет шляпу. Это Михаил Давыдович Вольпин, Вячеслав Всеволодович Иванов, Эмма Григорьевна Герштейн, Наталья Алексеевна Северцова, Александр Павлович Нилин.

То есть уже одно это – аннотация и список имен – как бы заставляет меня, сочинение Михаила Ардова оценивающего, коленопреклоненно, почтительно отнестись к работе оценщика.

Хорошо, согласен. Разберёмся с сочинением писателя Михаила Ардова по возможности объективно, по шкале Гамбурга.

Так вот, по шкале Гамбурга (Шкловский, правда, сочинил её сам, не было никакой шкалы, счёт гамбургский метафора и не более).

Начинаю читать… и вязну. Сразу же, с самого начала. Первые двадцать страниц романа это одно длинное предложение. Потом – пробел, за ним опять бесконечный текст. Нет, письмо подобного рода встречалось в литературе, особенно в литературе авангарда, довольно часто, ничего тут оригинального нет, и авангард тот давно уже арьергард. Но сам язык – ничего особенного, языковых открытий не замечаю, а потому и не очень переживаю за переживания героя книги, который Михаил Ардов. Почему меня утомляет такое чтение? Вроде бы и лица попадаются занимательные – сапожник Вахлер, например, из сапожной будки в Климентовском переулке, и церковная Москва, и московские алкоголики, и романтическая история с Чужою Женой, и вообще многие.

Но как-то не интересно. Утомляет. Даже евангельские цитаты не прибавляют книге энергии. Слава богу, книга не толстая, триста страниц всего, и конец ее из начала виден.

Второе, на что сразу обращаешь внимание, больно уж в этой прозе выпирает авторское «я». Как бы нет во мне особого интереса к этому бесконечному описанию перемещений лиц и предметов вокруг «эго» автора.

Если бы эту книгу отжать, выпустить из нее воду, все эти бесчисленные подробности, для читателя вовсе не обязательные, может быть, книга и получилась бы. А так…

И ощущение от чтения такое же, как от процитированной в начале рецензии эпиграммы. Надо только поменять имена. Извините, товарищ автор.

Чертовски неплохо, но не божественно

В предисловии к этой книге рассказана ее история. Оказывается, роман был написан еще в 1968 году и с того времени пролежал в столе почти 50 лет (вы только вдумайтесь!). И лишь теперь, во многом благодаря советам друзей, многие из которых считают, что это лучшее его произведение, автор решился на публикацию. Что ж, начинать с лучшего – это ли не верный выбор критика?

Надо признать, литературно книга и впрямь хороша. Автор использует типичный модернистский прием – внутренний монолог, поток сознания, все время то распадающийся на отдельные, ветвящиеся ручьи мыслей, то вновь собирающийся в единое русло. Целый роман без диалогов, зато с кучей цитат из Библии и прочих писаний, раскрывает события всего одной ночи. И заодно показывает целый пласт советской действительности того времени. Для 68-го года весьма круто. В чем-то по манере это напоминает «Москву-Петушки». Однако вопреки хвастливому сравнению из издательской аннотации, поставить эти произведения в один ряд нельзя. Главным образом потому что «Проводы» Ардова содержательно очень наивная книга.

В самом деле, представьте себе, немалая часть текста посвящена огульному руганию советской власти. Дело не в том, что советская власть этого не заслужила, а в том, что в эти моменты у автора напрочь отказывают вкус и чувство самоиронии. Совершенно всерьез в повествование врываются пространные нотации на тему того, как низко пали граждане СССР и какая зато благодать исходит от православной церкви. А заодно как прекрасны и возвышенны были дореволюционные аристократы и какая была великая культура и т.д. и т.п., в общем, моя бабушка бы оценила. Слишком прямолинейно и навязчиво это повторяется. При этом в ход идёт совершенно нелепая риторика вроде многократного обзывания советов «новыми язычниками» (да, я в курсе, что у ортодоксов пунктик на эту тему уже лет так примерно тысячу, но что вообще за бред?). Временами у меня было ощущение, что я читаю душещипательную церковную агитку для привлечения адептов. Это не смешно уже даже. Неужели вроде бы очень умному человеку невдомек, что если все слова, касающиеся религиозной веры, написать с большой буквы, господь от этого божественнее не станет? А зачем этот раболепствующий пафос в книге, где так много говорится о несвободе и тирании? Вопиющая нестыковка. В общем, таких вопросов приходит на ум много.

Я отдаю себе отчет, что на эту книгу найдется свой читатель. И даже еще раз признаю, что у Михаила Ардова большой литературный талант, божья искра, если хотите. Однако, как по мне, из-за того, что религиозно-консервативная составляющая здесь превалирует над литературной, получить удовольствие от книги трудновато.