Герман Стерлигов «Учебник истории. От Грозного до Путина»
Свой ум
Чудаки и оригиналы имеют смелость жить не по правилам – выстраивая свои собственные.
Нам же, прочим, живущим «как все» и думающим по общей мерке – уклоняясь от нее в пределах, ею же установленных, или, если позволяем себе чуть больше, то платящих за это риторическими компромиссами, двусмысленностями, открывающими возможность уйти от допроса, который спешат нам устроить, давая возможность понять себя в пределах позволенного – чудак предстает вызовом, оскорбительным напоминанием о своих слабостях. Слабостях, которые легко извинить не только неизбежным страхом утратить свое место среди людей – но и опасением своемыслия, ведь мысль, слово, поступок чудака — отчаянная ставка, притязание на верность себе вопреки всему. Границы своемыслия, которые мы обычно отводим себе, таковы, что сохраняют разговор – и, следовательно, сохраняют возможность через ответ проверить себя. Здравый смысл, побуждающий нас жить «как все», оказывается не только рассудительностью, но и мудростью – принимающей возможность заблуждения, смирения – и преодоления соблазна принять свое понимание за понимание вообще – отводя иному роль неразумия, невежества добровольного или злонамеренного.
В современном мире, впрочем, чудаки и оригиналы не то, чтобы лишены своей искренности – но в меру своей известности оказываются существующими, играя роль «чудака»: публичность предполагает игру по правилам – и тот, кто вступает в это пространство, уже принимает их – в противном случае лишаясь внимания публики, ведь только ее взгляд делает его «зримым», закрытые глаза и отведенный взгляд прекращают спектакль. Роль может совпасть с актером – играющий в оригинала окажется таковым в действительности, но определяющей вовне оказывается роль – подлинность или фальшивость действуют как характеристики игры.
Русский век чудаков, XVIII-й, был столь ласков к ним от того, что правила были неопределенны – и различить чудачество от новой нормы удавалось с трудом – а большие состояния давали автономию, возможность учреждать свои правила по меньшей мере в пределах своего имения. Натуральное хозяйство и почти бесконтрольная власть – что может быть лучше для самого странного развития натуры.
С тех пор места для подлинных чудаков почти не осталось – мир оказывался все более взаимосвязанным, даже большие состояния все менее давали возможности жить «по своему уставу»: теперь на смену чудаку приходили чудачества, странности, которые тем заметнее, чем стабильнее оказывалась норма.
Чудак, оказываясь одной из разновидностей «ненормального» — и привлекает внимание, является соблазном для поместивших себя под власть нормы, — и одновременно классифицирован, упорядочен. Тем самым став безопасным для нормы, поскольку она включила и его в свой состав, через исключение.
Но если норма властвует над ним, то он не принимает ее власти – она не спорит с ним, господствуя через контроль над голосом (его лишение или власть определять, когда, сколько и о чем он может сказать), она определяет контекст, который придает смысл его словам – он же не признает этой власти, тем самым (поскольку природа всякой власти в признании) оказываясь отчасти действительно свободным от нее, по меньшей мере настаивая на своей соразмерности с ней – в утверждении иных правил или в праве не иметь таковых.
Хитрость нормы, впрочем, в том, что вступить в диалог – уже признать ее, оспаривая – уже подчиняться канону. «Учебник истории» Стерлигова вначале завораживает, кажется бесконечным набором забавных парадоксов. Так, про государя императора Александра Павловича:
«В стране плодятся всевозможные масонские организации, тайные общества, мистические клубы, революционные союзы. Все это при попустительстве властей, мол, и мы все современные люди, все понимаем — прогресс. Александр I говорил: «Я сам разделял и поддерживал эти иллюзии, не мне их карать». Потом эти же «революционеры» и убивали императоров и прочую знать и поделом, сами расплодили»
Альтернативная вселенная встает полный рост, проявляясь мимоходом, от исправленного календаря (так, восстание декабристов приходится на 1833 год, поскольку ныне идет 2024 г. от Р.Х.) до известий о технических новинках: «Колдуны-ученые запустили в работу первый телеграф между Москвой и Санкт-Петербургом. Это день рождения безналичных банковских расчетов в России».
Про времена Николая Павловича автор замечает: «Растление девиц становится общегосударственным делом уже не только для высшего сословия. Открываются женские учебные заведения в Москве, Санкт-Петербурге, Казани, Астрахани. Девиц из теремов отправляют «в люди». Мотивация для развратников от власти очевидна — в теремах девицы для разврата недоступны».
Но весь этот пестрый разнобой скоро выявляет свою подкладку – стандартный, скучный учебник истории, один из многих, стоящих на полках, который систематически переписан – переведен на свой язык, с «колдунами-инженерами», «еврейскими женами», «теремами», «кагалом» и «вампиризмом» (это о переливании крови). Всему присвоены свои имена – словарь невелик, соответствия строго соблюдены – и, освоив за десять-пятнадцать минут правила перевода, дальше уже скучаешь, отдавая, впрочем, должное авторскому упорству.
Чудак обещает «иное», в безумье ищется система – но здесь безумья нет и система находится почти сразу, оказываясь знакомой и лишь сменившей несколько десятков слов в словаре расхожих мыслей. Норма оказывается универсальной – включившей чудака целиком, надежнее всего в тот момент, когда он уверен в своем отличии.