Евгений Анташкевич.
«1916 год. Хроника одного полка»

Рецензии

Ольга Туханина

Евгений Анташкевич «В окопах. Хроники одного полка. 1916»

В 1978 году на экраны США вышел советско-американский документальный сериал под названием The Unknown War — «Неизвестная война». Последняя работа Романа Кармена, созданная специально для западного зрителя. Именно для Запада события той войны, которую мы называем Великой Отечественной, самой страшной войны за всю нашу историю, оказались по-настоящему неизвестны уже в семидесятых. А вот для нас самих такой неизвестной войной была (и, к сожалению, остается до сих пор) Первая мировая. Десятилетия она почти полностью отсутствовала в нашей культуре, воспринималась как некая долгая прелюдия к революциям 1917-го. В результате одно из ключевых событий, которое очень многое значило и значит в истории стран Европы (да и не только Европы), не получило у нас никакого выраженного отпечатка в народном сознании. Не удивительно, если учесть, что главным романом о Первой мировой всё советское время у нас были «Похождения бравого солдата Швейка». Великая книга, однако же, взятая сама по себе, она, безусловно, расставляет акценты весьма своеобразно.

Поэтому любой, кто серьезно берется заполнить исторические лакуны, заслуживает — по меньшей мере — читательской признательности. Особенно, если речь идет о таком масштабном полотне, как «Хроники одного полка» Анташкевича.

«В окопах» — вторая книга хроник, которую, впрочем, вполне можно рассматривать отдельно: сюжетные перипетии тут не столь важны, как общая картина и настроение. Хотя само название второй части не кажется особо удачным. Хочется тотчас добавить к нему — «Сталинграда». Это может сбить с толку — в отличие от повести Некрасова, ставшей синонимом «живой окопной правды», у Анташкевича присутствует всё-таки лёгкий эффект сепии, старой фотографии, что является для избранного им жанра скорее плюсом. Однако невольная перекличка с Некрасовым является, на мой взгляд, помехой.

Перед нами — добротный исторический роман. У нас почему-то чураются определения «добротный» по отношению к литературе, считая его чуть ли не синонимом «серости» — автор, де, старался, потратил много сил, а похвалить-то вроде как и не за что, никаких прорывов, никакого «вау-фактора», а потому наградим-ка его так: добротностью. И всем , включая самого автора, сразу всё понятно. Можно ещё сказать «теплый ламповый стиль».

На деле же у нас последние четверть века было столько попыток «прорыва», столько «подающих надежды», столько всяческих «ну автор хотя бы попытался», что к тому, кто честно работает в своих собственных заданных рамках, испытываешь невольное чувство благодарности. Можно расслабиться, не искать подвоха и просто читать. По-моему, прекрасно, что такие вещи стали активно возвращаться на полки наших книжных.

Анташкевич практически нигде не пережимает. Роман написан современным литературным языком, ровным и спокойным; автор не утомляет читателя, пытаясь передать атмосферу времени через стилистические трюки. Для этого ему хватает бытовых особенностей, деталей, и только в диалогах — к месту — реплики героев передают интонации десятых годов прошлого века.

Не пережимает автор и в, что называется, историко-политических вещах. Хотя он ничего не обходит стороной: ни пропаганду в войсках, ни утомления солдат, ни растерянности командования, ни дыхания близкой катастрофы — в хрониках нет как оттенка михалковского «а как же всё это случилось?», так и бравурного «смело, товарищи, в ногу!». Герои хроник, в отличие от читателя, будущего своего не знают, в этом смысле Анташкевич нашёл верный подход, избегая любых дидактических приёмов.

Как и положено части большой эпопеи, роман населён множеством персонажей. От исторических (включая самого нашего последнего Государя), до литературных. Однако же автору без проблем удаётся ввести читателя в их круг.

Главного героя как такового в романе нет. Вернее, главным героем, по сути, является сам полк. Он показан своеобразным единым организмом, и такой прием позволяет автору легко, что называется, масштабировать карту, то переходя на штабной уровень, то спускаясь до того самого окопа. К несчастью, именно тот факт, что события Первой мировой не столь известны, как события Великой Отечественной, заставляет автора при переходе на уровень штаба терять литературную нить и прибегать почти к документально-энциклопедической подаче. Это воспринимается не приёмом, а упущением.

Зато весьма хороши линии отдельных героев. Вероятно, они и запомнятся читателю в первую очередь. Отдельные эпизоды, цепочки эпизодов, из которых всё потом складывается. Эпизод в публичном доме: без пошлости, но и без любовного надрыва. Да, и вот такое тоже было. Классический для военной прозы эпизод с солдатом, очнувшимся после ранения в воронке — рядом с мертвыми телами неприятельских солдат. Ситуация, известная нам ещё по Гаршину («Четыре дня»), но решенная автором своеобразно и живо. Противостояние двух офицеров, выходцев из разных сословий, доходящее до дуэли с неожиданным финалом. Эпизоды в госпиталях, через которые простроены переклички между фронтом и глубоким тылом. Перечислять можно долго, удач много — но, пожалуй, главное, что всё это не рассыпается на отдельные новеллы, роман остается романом.

Поскольку речь идет о шестнадцотом годе, Анташкевич, вероятно, мог бы избрать направление Брусиловского прорыва, тем более, что сам Алексей Алексеевич тоже появляется среди действующих лиц. Вдобавок, это одна из самых известных в России кампаний Первой мировой. Тем не менее, полк автора действует на Западном фронте (под командованием генерала от инфантерии Алексея Ермолаевича Эверта) и участвует в том наступлении, которое провалилось — на Барановичи. Выбор смелый и показательный, придающий роману необходимый объем — ведь, скорее всего, именно провал на Западном фронте летом 1916 года в итоге привел тому, что случилось с нашей страной далее в XX веке.

Повторю: отрадно, что пробелы в нашей художественно-исторической литературе стали заполняться. Роман Анташкевича, скорее всего, не вызовет скандалов и бурных споров, но вряд ли пройдет незамеченным любителями жанра.

Андрей Рудалев

Евгений Анташкевич «1916. Хроника одного полка»

Бесцветно и тоскливо об истории

Книга заявлена как часть цикла о русском офицерстве. Но вот вся беда, что не по принуждению читать ее нельзя. Как не силился по мере чтения, так и не мог вычленить каких-либо ее достоинств. Она совершенно не цепляет ни сюжетом, ни героями, ни описанием. Ничем. Читаешь и пожимаешь плечами. Зачем все это?..

Дает книга Анташкевича что-либо для понимания того времени? Едва ли. Не будем думать, что автора подтолкнуло к ее написанию лишь юбилейное столетие.

Нет доверия и к изображаемому. Чувствуется нарочитость всего, искусственность. Повествование рассыпается на крошево мало связанных с собой сюжетов и выходит этакий псевдоисторический суп с хлебными крошанинами. Нет ощущения, что в книге отражены реалии именно военного 16-го года, несмотря на то, что она щедро приправлена его антуражем. Скорее перед нами модная по нынешним временам историческая реконструкция, игра в историю.

Сложно представить себе читателя Анташкевича, которого бы настолько затянуло, что он бы стал скупать и перечитывать его книги.

Скука смертная. Нельзя так бесцветно писать об истории, надо еще и о читателе подумать. Вот есть же пример Валентина Пикуля, почему бы на него не ориентироваться?..

Анастасия Козакевич

Евгений Анташкевич «1916 год. Хроника одного полка»

Громкая слава Бориса Акунина долго еще не даст ни минуты покоя его эпигонам. Не щадя ни бумаги, ни терабайтов будут плодить они свои бесконечные «шедевры» (хорошо, если не эпопеи). Не спорю, не любой автор исторического романа придается всем небезызвестным грехам указанного прозаика. Чего, к сожалению, нельзя сказать о Евгении Анташкевиче. Его роман «1916 год. Хроника одного полка» (судя по аннотации продолжению книги «Хроника одного полка. 1915 год», что тоже немаловажный симптом, многосерийность подобной литературы — общеизвестный факт) — яркий пример исторической прозы а-ля Акунин.

Кроме упомянутой многосерийности наш диагноз подтверждают и другие симптомы. Например, оба автора страдают чрезмерной детализацией художественного пространства. Так, на страницах романа Анташкевича читатель подробно узнает не только устройство окопа (как русского, так и немецкого, крайне важно знать, в каком из них поклеены обои, и с каким они рисунком), но и содержимое сидора русского нижнего чина в сравнении с немецким рюкзаком. Подробности эти нередко заслоняют действие «Хроники одного полка» на столько, что хронике как литературному жанру фактически не остается места.

Стилизация речи для создания «антуража» описываемой эпохи — еще один общий грех этих авторов. Претенциозность и манерность речи характеризует не только персонажей (хотя и тут она не так уж уместна), но и повествователя: «И что самое обидное — скверна началась и доныне проистекает от прибывающих с пополнением скороспелых обер-офицеров, особенно выпускников университетов и технических училищ, вон они на дороге ведут свои маршевые роты; а ещё от унтеров из городских мастеровых».

Мелкие, незаметные анахронизмы — неиссякаемый источник злорадства завидующих славе Акунина. И у Анташкевича в романе даты «по старому» и «по новому стилю», а до декрета 26 января 1918 года герои могут и не дожить, война же.

Можно продолжить список, но и этого, на мой взгляд, вполне достаточно, чтобы утверждать: пациент тяжело болен, даже не смотря на отличающую его стилистическую небрежность («Амалия заняла место и стала по-хозяйски осматриваться: внутренне себя, потом место: стол, стул — и не заметила, как слева к ней вернулась Серафима») и абсолютную серьезность — на войне не место акунинскому зубоскальству, персонажи Анташкевича даже не шутят.

Все-таки, лучше, чем очевидцы о Первой мировой войне никто не расскажет. Их проза точна и детальна (даже с оглядкой на цензуру военного времени), и нередко она не только ценна документально, но и представляет собой художественно филигранные произведения искусства. Стоит ли пересказывать уже написанное Ф. Степуном, В. Катаевым, И. Шмелевым, М. Зощенко и многими другими?