Евдокия Шереметьева «Здесь люди»
У этой короткой книги частый — почти птичьий — пульс. Не потому, что волнение, паника, тахикардия — напротив, взгляд автора спокоен, иногда даже отстранен. А потому, что на войне время спресовано, там — другое измерение. Отличие между «здесь» и «там» передано в репортажах Шереметьевой с предельной ясностью.
Многие из нас вот уже два года живут в зоне притяжения Донбасса. Иногда за тысячи километров от него. Он постоянно рядом: на экранах в теленовостях, в роликах на ютубе, в социальных сетях. Быт, посуда, обед, Интернет, работа день за днем, а эта война постоянно где-то здесь, забываешь ты о ней или нет, она тут. Но если большинство с этим просто живёт, то есть те, кто не выдерживает, собирает деньги, загружает машину едой, лекарствами, одеждой — всем тем, что называется кривым словом «гуманитарка» — и везет туда: в Донецк, в Луганск, в Горловку и Первомайск. Становясь после этого другим человеком. Не лучше, может, и не хуже — другим.
Почти все волонтёры пишут в Сети отчёты о происходящем. Это часть их работы: нужна помощь, нужны деньги, транспорт, вещи. Достучаться до окружающих порой не проще, чем до небес: люди в мирных городах тоже ведь устают — им хочется спрятаться, не хочется постоянных напоминаний о горе и боли. Поэтому каждый волонтер ищет свою интонацию. Кто-то бьёт на жалость, кто-то взывает к патриотизму или к солидарности русского мира. Однако спокойствие вызывает больший отклик, чем истерика. Скупость текста бьёт сильнее, чем многословие.
В записках Шереметьевой нет идеологии, нет «хунты», практически нет и ополчения непризнанных республик. Есть только бесконечное удивление и детский вопрос: за что? Обыватели, такие же, как мы с вами, которые говорят по-русски, живут в типовых домах, таких же, как у нас; у которых ещё три года назад были те же радости и горести, те же неприятности на службе и то же предвкушение отпуска, те же походы в ресторан и те же вечера с футболом или новым блокбастером по телику — вдруг оказались под «Градами», под прицелами снайперов, в окружении минных полей. Их, таких же, как и мы, убивают каждый день — до сих пор. За что? За то, что «захотели российских пенсий и зарплат». За то, что голосовали за Януковича. За то, что устроили референдум. За то, что распался Советский Союз. За то, что родились не в том месте и не в то время. А самый страшный ответ: ни за что. Потому что потому. Убивают не иноземные захватчики, а соседи. Однокурсники. Сограждане. Родственники в Киеве и во Львове швыряют трубки, не желая слушать о том, что происходит, перечисляя эсэмэсками деньги на эти убийства. Мир не хочет знать о Донбассе — в мире всем всё ясно. Агрессия Путина, сами себя обстреливают, «сами виноваты».
Шереметьева пишет: «Оказалось, что люди делятся на разные сорта. На тех, кому можно сочувствовать, и тех, кому нельзя. Кто исповедует нужные идеи — того можно слушать. А есть другие. Другого сорта. И это писали не далекие немцы 30-х годов, а мои друзья. С которыми ходила на катки, с которыми бегала по вагонам метро».
То самое открытие, сделанное два года назад многими. Поделившее мир на «до» и «после», на «них» и на «нас».
Но автор дневника избегает черно-белого соблазна объявить одну сторону Добром с большой буквы, а другую — абсолютным злом. Хотя так было бы проще и легче. Но так не выходит. Мародерствуют не только с одной стороны, с другой тоже случается, а это ещё горше, когда свои. И обстреливают не всегда с одной стороны, с другой, бывает, тоже — это война. И гуманитарную помощь подчас разворовывают и продают. И взрослые дети, бывает, бросают своих стариков-родителей под обстрелами, уезжая в мирную жизнь — ни помощи от них потом, ни слуху, ни духу.
Но тут автор поднимается ещё на одну ступень — пытается не судить. Никого. В наше-то время блогов и Фейсбука, категоричных суждений, многолетних связей, которые рвутся из-за одного слова. Трудно. «Нельзя вдруг взять и раздать людям ярлыки, — пишет Шереметьева, — Многие гневающиеся даже не подозревают, что в случае, когда рядом с ними свистит «Град», они позабудут обо всём в этом мире. Не догадываются, что могут совершить любую подлость, лишь бы выжить. Но, сидя в тепле и уюте, они думают о себе очень многое. Как и я, подчас слишком много берущая на себя».
Прописная, вроде бы, истина. Но тут она стала для автора непосредственным опытом. И тем сильнее на фоне такого опыта выглядит в книге целая галерея портретов тех, кто не потерял человеческое в аду. Врачи, работающие под обстрелами, сотрудники интернатов и домов престарелых, не бросающие своих подопечных, работяги, тянущие лямку без зарплаты месяцами. Волонтеры. Да и просто те, кто старается не терять достоинства. Пытается жить там, где можно, казалось бы, только выживать.
Незаметно документальные, часто рваные, репортажные заметки превращаются в настоящую литературу. Потому что есть тот самый пульс. Многообразная традиция русской военной прозы продолжается. В этом случае: от мемуаров севастопольской сестры милосердия Екатерины Бакуниной до дневников Евдокии Шереметьевой. От века XIX до века XXI — века комфорта, гаджетов и компьютерных стрелялок. Увы, речь больше не о прошлом, речь «о сейчас». И там по-прежнему люди.